— Ну, у Рут тоже нет копыт, — возразил её муж, — Однако, всем нам известно, что…

— Она не карликовая свинка, — уверенно заключила Рейн-Мари.

— Тогда что же это? Точно не щенок.

— Хм, — хмыкнула Рейн-Мари. — А мы думаем, щенок.

— Ах, вы так думаете?

— Ветеринару её ещё не показывали. Малышку нашли в мусорном баке рядом с Билли Уильямсом, в стороне от дороги на Кауэнсвилль. Он обзванивал все вокруг и…

— По крайней мере, это не скунс, — сказала Изабель. — Ведь не он?

— Может, хорек? — выдвинул версию Желина.

Рейн-Мари поместила Грейси в клетку у камина, в компанию к мягкой подстилке и игрушкам для жевания.

Четверо людей и Анри склонились над ней, как консилиум хирургов, рассматривающий сложный случай.

Она была такой крохотной, что сложно было определить, кто она. Круглые ушки и длинный тонкий хвостик, лапки с острыми коготками. Вся лысая, за исключением клочков черной шерстки, еще слишком коротких, чтобы прикрыть тельце. Она открыла глазки и посмотрела на них.

— Щенок, — объявил Гамаш и выпрямился.

— Как будто, если вы повторите это трижды, то это станет правдой, патрон, — сказала Лакост.

— Не веришь? — спросил Гамаш.

— Я отложу решение.

— Мудро, — заметил заместитель комиссара Желина. — Сам я остановлюсь на варианте хорька. Désolé, madame.

— Не за что, — уверила его она. — Я восхищаюсь вашей решительностью в отстаивании своих убеждений, как бы ошибочны они не были.

В её словах не было никакого подтекста или предупреждения.

Желина кивнул. Он понял. Враг моих домашних — мой враг. К тому же, в её распоряжении теперь был хорёк.

— Нам надо поговорить, — сказал Гамаш, укутал Грейси полотенцем, чтобы той было тепло, и накрыл сверху своей ладонью.

— Oui, — согласилась Лакост. — Мне необходимо ехать в Академию. Вы вернетесь?

Она посмотрела ему в глаза, он едва заметно кивнул.

Кадеты здесь, в деревне. Вдали от любопытных глаз, будь то даже глаза заместителя комиссара Желины. И Гамаша такое положение дел вполне устраивает.

— Я вернусь чуть позже, после обеда, — вслух ответил Гамаш. — Я привезу месье Желину обратно, после того, как введу в курс дела.

Изабель Лакост уехала, а мадам Гамаш предложила мужчинам поздний ленч:

— Вы вряд ли сегодня успели поесть.

— Это правда, — сказал Желина. — Но мне не хотелось бы вас затруднять. Я видел, в деревне есть бистро…

— Может быть, лучше побеседовать в более приватной обстановке, — заметил Арман, провожая гостя на кухню, где нарезал свежий хлеб из бакалеи Сары, а Желина помог ему поджарить сэндвичи с уткой, сыром бри и конфитюром.

— У вас очень заботливая жена, месье, — заметил Желина, стоя с Гамашем на кухне бок обок. — И не только из-за хорька…

— Щенка.

— Вы счастливый человек. Мне этого так не хватает.

— Не хватает луж возле входной двери?

— А хотя бы и луж, — Поль Желина посмотрел на нарезаемые сэндвичи. — Моя жена была совсем как мадам Гамаш. Всегда тащила домой бродяжек. Животных. Людей. — Руки Желины замерли и он озадаченно хмыкнул. — Она умерла три года назад. Временами кажется, что она ушла навсегда. А временами я все еще чувствую аромат ее духов, слышу ее шаги, и поднимаю глаза в ожидании, что увижу ее. А потом вспоминаю.

— Соболезную, — сказал Арман.

— После её смерти, как только мне предложили место в посольстве, я перебрался в Париж. Мне нужно было уехать. Сменить обстановку. Вернулся я несколько месяцев назад.

— Помогло? — спросил Гамаш. — Париж, я имею в виду?

— Уже не так больно, — улыбнувшись, ответил Желина.

Гамаш улыбнулся в ответ, кивнул и перевернул сэндвичи на противне. Говорить какие-то пустые, банальные слова ему не хотелось.

У Поля Желины, ровесника Гамаша, имелся свой персональный ад.

Но Гамаш знал и ещё кое-что.

Зама комиссара Желину пригласили в Париж не для раздачи канапе на дипломатических вечеринках, отнюдь. Этот человек работал в разведке. Он совершенно точно несколько последних лет был шпионом.

И вот он здесь. Задействован в расследовании, чтобы шпионить за ними.

— У вас очень красивый дом, месье, — сказал Желина, когда они перенесли сэндвичи на обеденный стол. — Академия Сюртэ, должно быть, чем-то сильно для вас привлекательна, раз вы променяли на неё жизнь здесь.

Гость вёл светскую беседу. Но обоим было ясно — несмотря на дипломатичность, начинался серьезный разговор.

— Я оставил спокойную жизнь, потому что должен был очистить Академию от грязи, — сказал Гамаш. — Подозреваю, вам это отлично известно.

Откусив добрый кусок сэндвича, Жилена одобрительно кивнул.

— Вкусно, — проговорил он, жуя, потом, проглотив кусок, продолжил: — Иногда, в попытке вычистить грязь, мы приносим грязь еще большую. И всё становится ещё хуже.

Гамаш отложил свой сэндвич и через стол посмотрел на офицера КККП.

— К чему вы клоните?

— Полагаю, вы готовы на всё, чтобы защитить свой дом, свою семью.

Жилена осмотрел кухню, потом развернулся в сторону камина и уютных кресел у окна, выходящего на деревенский луг.

— Мы говорим о смерти Сержа ЛеДюка или о чём-то другом? — спросил Гамаш.

— О, мы совсем не отошли от темы. Академия Сюртэ есть продолжение вашего дома, не так ли? А кадеты это ваша семья, как и отдел по расследованию убийств когда-то. Вы человек с охранными инстинктами. Забота как дар божий. Но, как и любой божий дар, это одновременно и проклятие.

Теперь и Желина аккуратно и с некоторым сожалением, опустил свой сэндвич на тарелку.

— Мне это отлично известно.

— И что же вам известно?

— Мне хорошо известно, как это больно, когда тот, кого мы опекаем, умирает или находится под угрозой.

— Я не опекал Сержа ЛеДюка.

Заместитель комиссара Желина улыбался.

— Я не имел в виду ЛеДюка. Я слышал, тот был неприятным типом. Non. Я имел в виду Академию.

— За Академию я беспокоюсь, это правда, — сказал Гамаш. — Но это же учреждение. Если завтра Академия исчезнет, мне будет жаль, но в Париж я не поеду.

Желина кивнул и хмыкнул:

— Простите, вы намеренно стоите из себя простака, коммандер? Под Академией я подразумеваю кадетов. Юношей и девушек из плоти и крови, находящихся под вашей ответственностью. Пока за Академию отвечал ЛеДюк, случались должностные преступления, незаконное присвоение средств. Возможно даже злоупотребление служебным положением. Слухи, знаете ли. Но вы на должности всего несколько месяцев, а уже произошло убийство.

— Стало хуже? Именно это вы пытаетесь сказать?

— Я просто спрашиваю. Я следил за вашей карьерой, коммандер Гамаш. И знаю, на что вы способны. Поверьте, я отношусь к вам с большим почтением, уважаю ваш выбор. Взяться за то, чего другие не смогли. Я открываю вам всё это только из уважения. Вы должны знать, зачем я здесь.

— Я знаю, — сказал Гамаш. — Вы здесь не ради расследования убийства профессора ЛеДюка, вы здесь ради того, чтобы расследовать меня.

— И есть причина, не так ли? Кто с самого начала был против ЛеДюка?

— Но я даже оставил его на должности. А мог бы уволить.

— А вот это само по себе подозрительно, месье, — Желина промокнул рот салфеткой, аккуратно положил её на стол.

— Вы были откровенны со мной, — сказал Гамаш. — Теперь позвольте мне быть столь же откровенным с вами. Я терпеть не мог ЛеДюка, но не убивал его. А здесь вы потому, что я просил прислать именно вас.

Впервые с момента их встречи Желина выказал удивление.

— Именно меня?

— Oui. Я позвонил шефу-суперинтенданту Брюнель как раз перед тем, как ей позвонила Изабель Лакост. И я попросил именно вас.

— Но шеф-инспектор Лакост об этом не упоминала.

— Она об этом не знает.

Офицер КККП склонил голову на бок и изучающе уставился на Гамаша.

— Почему меня?

— Хотел с вами познакомиться.

— Зачем? И откуда вы вообще обо мне узнали?

— Некоторое время я пребыл в отпуске. Восстанавливался. Решал, что буду делать дальше. Прояснял для себя, чем бы хотел заняться на самом деле.