И его зятем. Она поняла это по фотографии в дома Гамашей. Знание это она придерживала, чтобы использовать в подходящий момент.
Но Амелия никогда не думала о профессоре Бовуаре как о действующем инспекторе отдела по расследованию убийств или как об одном из влиятельных офицеров Сюртэ. Она даже не предполагала до этой минуты, что он таковым является.
Прямо на ее глазах профессор Академии превратился в инспектора убойного отдела.
Покачав головой, Амелия вскинула руки в знак смирения.
— Я не знаю, где карта.
— Профессор ЛеДюк просил тебя стать одной из его прислужников, — продолжил Бовуар.
— Он не просил, — поправила его девушка, — Он поставил перед фактом. И не называл это прислуживанием. Считалось, что нам оказана честь, что нам повезло.
— Ты на это так смотришь?
— Не думаю, что у нас был выбор. Я просто делала, что говорят.
— Звучит так, словно профессор тебе не нравился.
— А мне вообще никто не нравится, — сообщила она.
— То есть, ты испытывала к нему неприязнь?
— Я ни к кому не испытываю неприязни.
— Правда? Ты выше всех этих противных человеческих особей?
— Послушайте, я здесь, чтобы стать настоящим агентом Сюртэ, а не для того, чтобы заводить друзей.
— Ты в курсе, что люди, которых ты тут повстречала, впоследствии станут твоими коллегами на долгие годы? Возможно, тебе пора научится любить. Или испытывать неприязнь, как вариант.
— Так точно, сэр!
Наблюдая за ней, Бовуар отметил ум в ее взгляде. И если не страх, то уж точно некоторое беспокойство.
У неё, он знал, есть причины для беспокойства. И даже причины для страха.
Её экземпляр карты пропал. Либо она сама отдала карту ныне покойному профессору, либо кто-то взял и поместил карту в тумбочке ЛеДюка. В обоих случаях все внимание приковано к ней. Всё сходится на кадете Шоке. Бовуар это понимал. Ей это тоже было ясно.
— Собери кое-какие вещи, пожалуйста. Ты уезжаешь отсюда на пару дней. Тебя сопроводит агент.
— Зачем? Из-за карты? — прокричала ему вослед Амелия, но ответа не получила.
* * *
— Можно? — спросила Лакост, входя. — Встреча с шефом полиции и мэром состоялась?
Поднявшись из-за стола, Гамаш поприветствовал её, указал на кресло возле дивана, сам занял соседнее.
— Oui. Бедный парень. Сочувствую ему. Последние несколько месяцев я пытался завоевать доверие мэра. Наконец, вопреки своим советникам, на последнем городском собрании он одобрил программу волонтерства, а тут такое случилось.
— Но это же никак не связано, — заметила Лакост.
— Нет. Но это выставляет Академию в очень неприглядном свете, разве ты не видишь? Один из наших профессоров убит? Откуда мэру знать, что приходящие к нам в бассейн или на хоккейные поля дети в безопасности?
— Понятно, — сказала Лакост, отметив, как искренне опечален Гамаш. Но совсем не из-за жестокого убийства одного из своих коллег. Его расстраивало, что отличный мужик, каким был мэр, а так же дети общины в очередной раз пострадали по вине Сержа ЛеДюка.
— Шеф полиции настроен более оптимистично, — продолжил коммандер. — Предложил помощь.
Изабель Лакост расправила складочку на брюках и взглянула на Армана Гамаша.
— Я и не представляла, насколько это враждебная среда, патрон.
Он улыбнулся:
— Я тоже, если честно. Когда я впервые приехал сюда, то ожидал сопротивления, и Господь свидетель, мои ожидания оправдались. Я ожидал, что Серж ЛеДюк попытается контролировать и смущать настроения в кампусе. Он так и поступал. Я предположил, что третьекурсники — испорченное поколение. Так и есть. Ну, почти так.
Он смотрел на нее и, секунду помедлив, спросил:
— Знаешь, почему в вооруженные силы восемнадцатилетних
— Потому что они молодые и здоровые? — предположила Лакост.
— Здоровее двадцатитрехлетних? Нет. Это потому что они податливые, как пластилин. Восемнадцатилетних так легко убедить в чем угодно. Заставить сделать все, что угодно.
— То же самое можно сказать и про уличные банды, и про террористические организации. Если дать им молодежь.
Мысль зацепила ее. Она произнесла простые слова, но чтобы осознать их смысл, потребовалось некоторое время. Серж ЛеДюк, по сути, превращал Академию Сюртэ в тренировочную террористическую группировку.
За какие-то несколько лет он испортил некогда прекрасную организацию. Не только Академию — отсюда в качестве агентов в Сюртэ попадут его кадеты. И станут расти по службе. Нет, не станут. Уже стали. Они уже внутри Сюртэ.
И что хуже всего, эти юные мужчины и женщины не видят ничего плохого в том, что делают. Или собираются делать. Просто им сказали, что это правильно.
У Армана Гамаша была причина принять пост коммандера. Чтобы восстановить равновесие. И сделать всё возможное, чтобы остановить Сержа ЛеДюка.
Под ее взглядом коммандер Гамаш поднялся и шагнул к своему столу.
Лакост насторожилась — реакция, свойственная хорошо натренированным, высококвалифицированным офицерам.
Сержа ЛеДюка нужно было остановить. Окончательно и бесповоротно.
Но это сделал не месье Гамаш, уверила она себя. Он тут ни при чём. Он ни в чём не виноват. Ни в чём.
Она смотрела, как Гамаш подхватывает со стола досье и возвращается к ней.
— Вам надо было его уволить, патрон, — сказала Лакост. — Арестовать его за коррупцию вы бы, возможно, не смогли, но увольнение остановило бы его от причинения большего ущерба.
— Увольнение ЛеДюка ничего бы не решило. Проблема просто переместилась бы к кому-то другому. ЛеДюки в этом мире всегда найдут благодатную почву. Не Сюртэ, так другой полицейский департамент. Частная охранная фирма. Нет. Наступил предел. Это должно было прекратиться, и люди, которых он тут и в Сюртэ подкупил, должны были увидеть, что их философию больше не потерпят.
— Как вы намеривались добиться этого, сэр?
Он с иронией посмотрел на нее.
— Ты говоришь о том, о чём я думаю? Уж не подозреваешь ли ты, что я остановил его при помощи пули в ранний утренний час?
— Мне нужно было спросить. А вам — ответить. Это же не светская беседа.
— Согласен, — ответил Гамаша, возвращаясь в кресло. — Но ты же не думаешь, что я способен на хладнокровное убийство?
Она помолчала, не спуская с него глаз.
— Думаю, способны.
Её слова надолго повисли между ними.
— И, как бы там ни было, я тоже способна, — добавила она.
— При определенных обстоятельствах, — согласился Гамаш, медленно кивнув.
— Oui.
— Вопрос в том, какие обстоятельства считать подходящими, — добавил Гамаш.
— Должно быть, патрон, вам стало ясно, что Серж ЛеДюк побеждает. Он уже искалечил третьекурсников. Вы сами сказали, что их уже не исправишь…
— Я сказал — почти. Я еще не потерял надежду на их счёт.
— Почему тогда не взять обучение третьекурсников на себя? Вы ограничились только новичками.
— Так и есть. Старших я отдал кое-кому получше. Тому, кто сможет научить их большему, чем я когда-либо буду способен.
— Жану-Ги? — спросила она, даже не пытаясь скрыть сомнения.
— Мишелю Бребёфу.
Изабель Лакост села очень тихо, не дыша. Как если бы в комнату проникло что-то жуткое, и она не хотела привлекать его внимание.
— Знаменитый предатель, — наконец выговорила она.
— Пример, — сказал Гамаш. — Мощный пример того, на что способна коррупция. Она лишила Мишеля Бребёфа всего, что было ему дорого — коллег, друзей, самоуважения. Карьеры. Семьи. Он потерял всё. Серж ЛеДюк обещал кадетам власть и награды. Мишель Бребёф проверил всё это в на себе. Он пример того, что станет с коррумпированным офицером Сюртэ.
— Он знает об этом?
— Он знает, что ему предоставлен шанс искупить вину, закрыть ворота.
Изабель Лакост склонила голову, не вполне уловив аллюзию.
— Предположим, он не пытается искупить вину, — предположила Лакост. — Что, если он использует этот шанс как попытку вернуться в дело? Предположим, он встал на старую дорожку и нашел свою благодатную почву. Не страшно было соединить Мишеля Бребёфа, Сержа ЛеДюка и школу, полную впечатлительных курсантов, воедино? Не страшно, что всё обернется катастрофой?