Может, ей где-то надо было промолчать, а она заговорила. Или, может, открыла не ту дверь.

Она могла бы стать девушкой из отражения. Яркой, аккуратненькой и улыбчивой. Но она ею не стала.

Амелия стянула кепку с головы и бросив ее на кровать. Она услышала шаги за дверью и припала к замочной скважине.

Раздался резкий стук в дверь, послышался слащавый голос:

— Просто хочу убедиться, что посылка до тебя дошла, ma belle.

— Иди на х**!

Наступила пауза, за которой последовали удаляющиеся шаги и хихиканье.

Она вспомнила первый вечер в этом пансионе — дверь ее номера внезапно распахнулась и внутрь заглянула хозяйка. Амелия едва успела сунуть под кровать то, что держала в руке. Но не настолько быстро, чтобы не возбудить интерес расплывшейся, пахнущей сигаретным дымом, пивом и потом квартирной хозяйки.

— Я услышала шум, и подумала, что тебя тошнит, ma petite, — объяснила хозяйка свое появление. В комнату вплыла вонь застарелой мочи, пропитавшей ковер в коридоре за ее спиной.

Маленькие глазки шарили по комнате.

Амелия захлопнула дверью перед самым хозяйкиным носом, толстым и красным от прожилок на рябом лице с пухлыми потрескавшимися губами и бегающими хитрыми глазками.

С тех пор Амелия старалась замкнуть дверной замок сразу, как только входила к себе в комнату или выходила из нее, даже если это были короткие пробежки вниз по коридору до туалета или душа.

Хозяйку Амелия презирала. Причина была ясна. Как только Амелия вошла в эти двери, её накрыло необоримое предчувствие, что она никогда не покинет этих стен.

Хозяйка была Амелией, а Амелия была хозяйкой.

Девушка подозревала, что та когда-то тоже была молодой, стройной девушкой из провинции, приехавшей в Монреаль в поисках работы. В одной руке диплом машинистки, в другой маленький чемоданчик.

Она временно сняла здесь комнату, не подозревая, что пересекла черту, за которой нет пути назад.

Она никогда не выберется отсюда, тут и сгниет.

Амелии уготована та же судьба. Начало этому положено.

После четырех месяцев бесплодных поисков любой низкооплачиваемой работы, Амелия начала присматриваться к ремеслу минетчиц на Рю Сент-Катрин. Пока наконец не приняла из рук хозяйки протянутое ей ведро уборщицы.

Это и стало ее работой — мытье туалетов, уборка в душевых, чистка сливных отверстий от скользких волос и другие подобные вещи.

Однажды ночью, сидя на корточках в мужском душе, она рыдала, а слезы стекали в сливное отверстие. Амелии казалось, что от жизни она получила все, что заслужила. Ей двадцать лет, и всё хорошее позади.

Она стала оглушать себя наркотой, получая ее у неряшливого мужика в коридоре в обмен на миньеты. Она когда-то клялась себе не опускаться столь низко, а теперь не могла даже представить, как низко пала, и достигла ли дна.

Очень долго она справлялась с искушением попробовать крэк или героин, но лишь потому, что не имела денег на их покупку, а выполнять работу, требуемую взамен, была пока не готова.

Но, в конце концов, желание уйти от реальности смело все барьеры. Травка больше не приносила облегчения. И в качестве последнего акта самоуважения — хотя Амелия осознавала, насколько это нелепо — после душа, перед выходом из дома, она надела чистое белье. Точка невозврата была прямо перед ней. И она пересекла этот рубеж, за которым пахнет мылом и детской присыпкой, хотя предполагала, что вонь застарелой урины будет неизменно ее преследовать, как рудиментарный хвост.

Она спустилась по лестнице, которую только что отмывала.

Лестница стала гораздо чище с момента ее вселения. Как и туалеты, душевые кабинки, коврики. Кое-кто из постояльцев это заметил и начал самостоятельно поддерживать чистоту.

И все же это предприятие с самого начала было обречено на провал. Основная мерзость, та, которую никогда не отмоешь, была не снаружи. Процесс гниения протекал глубоко внутри.

— Куда направилась? — сквозь приоткрытую дверь прокричала ей квартирная хозяйка.

— Не твое собачье дело, — ответила ей Амелия.

— Только не сглатывай, — захихикав, напутствовала ее хозяйка, широко раскинув потные ноги на своем барколонгире. — Ну, ты и сама в курсе, малышка.

Телевизор в комнате хозяйки был включен, там передавали репортаж об убийстве в деревне южнее Монреаля. Сначала обнаружили тело ребенка, приняв это за несчастный случай, а теперь поняли, что это убийство. А потом последовала и вторая смерть.

Амелия замерла, и сквозь щель в двери стала смотреть. На экране брали интервью у молоденькой женщины — главе убойного отдела Сюртэ Квебека.

Амелия шагнула ближе.

Женщина была мило одета — ней была юбка, голубой топ и драпированный жакет. Ни тени мужеподобия. Очень женственная стрижка. Практично, при этом очень привлекательно. Просто.

Картину дополняли полицейский значок на груди и кобура на бедре.

За спиной женщины уважительно топтались крупные мужчины в полицейской форме.

Квартирная хозяйка развернулась к Амелии, ее голые ляжки скрипнули по искусственной коже кресла.

— Как думаешь, что она сделала, чтобы получить эту работу?

Пухлые губы блестели слюной, а хохот преследовал Амелиею до конца коридора.

В ту ночь Амелия нашла ответ на этот вопрос. Но не на Рю Сент-Катрин, в квартире своего единственного друга, гея из той же самой деревни, что и она. В Монреаль он прибыл год назад и теперь танцевал в мужском стрип-клубе. То была хорошая работа и он мог себе позволить свою квартирку.

— Чем, к хренам, ты занята?! — потребовал он ответа, протягивая ей косяк и устраиваясь рядом, пока она стучала по клавишам его ноутбука. — Ты гуглишь полицейских?

Амелия не отвечала.

К моменту возвращения домой у нее была стопка бумаги — условия поступления в различные полицейские школы. На следующий день, после ежедневной уборки, она села писать письма. К каждому приложила резюме.

Конечно, резюме были не во всём точны.

— Да никогда они тебя не примут, — уверял ее приятель. — Глянь на себя. Ты ж по ту сторону тюремной решетки. Таких как ты, они обычно арестовывают.

То была правда, и они оба дружно посмеялись. Но в отличие от своего приятеля, Амелия тешила себя надеждой, что сможет перебраться на другую сторону. Когда-нибудь стать такой же, в симпатичном костюме и с чистой головой. И с большими мужиками позади, не пялящимися на ее зад, а ожидающими ее приказов.

Может быть, ей удастся когда-нибудь заполучить власть. И пистолет.

А потом пошли отказы. Первым ей отказал полицейский колледж Монреаля. Затем колледж полиции Шербрука. Колледж городской полиции Квебека. И даже крохотный частный колледж, наверное, учрежденный в каком-нибудь амбаре в Ривьер-дю-Лу, отказался принять ее в свои ряды.

А Академия Сюртэ вообще не посчитала нужным ответить.

Амелия вернулась к помывке полов, к очистке сливных отверстий. Одной стылой ночью обнаружила себя на Сент-Катрин. И там, за углом стрип-клуба, она совершила все те вещи, которые клялась себе никогда не совершать. И ещё кое-что похуже.

На вырученные деньги купила кокаин. А потом героин.

За два дня у нее случилось два прихода. Это испугало ее, но цель была не в получении удовольствия. Целью было прекращение боли.

Еще разок, и не будет пути назад. Нет места, куда бы она могла вернуться, так или иначе. Пути вперед тоже нет.

А потом, с первым снегом, пришло письмо.

Академия Сюртэ приглашала ее на первый семестр. И приписка, что Амелия будет получать стипендию. За знание латыни.

Всё было оплачено.

— Futuis me, — пробормотала она, сидя на краю своей кровати, сжимая письмо и уставившись взглядом в пространство.

Она опустила письмо в карман и не расставалась с ним, пока чистила и мыла. Не решалась перечитать, боясь, что всё неправильно поняла. Наконец, в мужской душевой, она перечитала послание и, упав на колени, заплакала, а слёзы её текли в сливное отверстие.