- Пусть посидит, подумает, - тяжело дыша, проворчала мать, - Аврелия, дочка, следи за ней. Я с работы отпросилась на чуть-чуть, надо возвращаться.

- Хорошо, мама, - покладисто ответила младшая.

- Не выпускай, даже если помирать начнет. Не дождется её мужик свидания. Обойдется приблудник. Вечером вернусь и выпущу.

- Конечно, - снова поддакнула младшая и мать ушла.

Куне казалось, что она и впрямь здесь умрет. Она даже задержала дыхание, чтобы отмучиться поскорее. Невозможно так жить. Не-вы-но-си-мо. Лучше в бездну, там темно, тихо, никто никогда не кричит и ничего не требует.

- Куна, - поскреблась в дверь Аврелия, - дура, не смей реветь, макияж испортишь, переделывать придется!

- Тебе-то какое дело? - огрызнулась старшая.

- Как же, я его делала, а ты, дрянь неблагодарная, только о себе думаешь, - младшая мастерски передразнивала интонации матери, а потом с натугой выдохнула. - Кхантор бэй, тяжелый!

Куна рванулась встать и в темноте, споткнувшись, врезалась во все, что можно.

- Ты что там делаешь? Ты почему ругаешься? Так даже мужчинам неприлично...

- Ой, помолчи, хочу и ругаюсь. Тьер, да сдвинься уже!

Шкаф из массива дерева, забитый вещами, утрамбованными ногой, а маленькая, слабая и больная Аврелия пыталась его сдвинуть.

- Сестренька, не надо, слышишь? - запричитала Куна. - Надорвешься, мышцы пожалей!

- Не надорвусь. Слабость как никогда не в тему, но ничего. Ой, пошел. Пошел!

Шкаф отъехал с громким скрежетом, и Куна толкнула дверь. В полосе света из кухонного окна стояла запыхавшаяся Аврелия и устало отирала пот со лба.

- Не смотри на меня, беги! А то и правда твой Нурий не дождется и уедет. Почти полдень.

- Аврелия...

- Потом расскажешь, как сильно мне благодарна и кстати! Я жду ответной любезности, когда эта фурия меня запрет. Договорились?

- Да, - кивнула Куна.

- Беги, - улыбнулась Аврелия.

Нурий ждал в машине на парковке у речного вокзала, Куна бежала к нему дворами, чтобы случайно не попасть на глаза матери. Снова все соседи увидели. Хоть и в плаще, но с прической и макияжем. Сплетни вирусом зарождались в умах и передавались воздушно-капельным путем. Шуршал ядовитый шепот, не отличимый от змеиного, и волчий оскал кривил губы. Цзы’дарийцы летали в космос, обрели вечную молодость, купались в техническом прогрессе, но стоило замкнуться в маленьком рабочем квартале, как превращались в зверей и радостно травили стаей.

Дверь на заднее сидение открылась сама и Куна почти влетела в машину, запыхавшаяся и растрепанная.

- Дарисса? - развернулся к ней Нурий. - Что-то случилось? Я могу помочь?

- Давайте уедем отсюда, пожалуйста. Быстро-быстро.

- Понял, - кивнул военный и завел двигатель.

Пока поправляла платье, приглаживала волосы и переживала за помятый в кулаке матери рукав платья, Нурий выехал за город. Куна испугалась и хотела спросить, куда везет, если аэровокзал совсем в другой стороне, но потом вспомнила, что генерал не летал на гражданских воздушных катерах. Для него не существовало расписания рейсов, мест у окна, выдачи багажа и множества других проблем. Он мог одним звонком обеспечить себе транспорт в любую точку планеты, но у Куны по-прежнему язык не поворачивался назвать его свободным. Цепи у каждого свои.

На военном аэродроме Нурий оставил машину на пустой парковке и повел Куну прямо к патрульному катеру. Она видела его иногда в небе над Равэнной, черным коршуном кружащим над головой. Вблизи он был похож на пернатого хищника еще больше. Чуть задранный в небо клюв, острые крылья и бледные стекла-глаза в кабине пилота. Из открытой двери на посадочную площадку спускалась хлипкая лестница, а рядом стоял генерал в парадном кителе. Ворот мешал повернуть голову, полководец смотрел прямо перед собой и мимо Куны. Живая статуя самого себя. Холодный, безразличный, недостижимый.

Куне на миг показалось, что все было зря: пощечина матери, развязанная война, Аврелия, сдвинувшая шкаф. Он никогда не назовет своей и не приведет в дом. Обратил внимание только из любопытства, как оно бывает там - по другую сторону Инструкции и военных порядков. А потом Наилий обернулся.

Полуденное светило пробежало лучами по плечам, тронуло улыбку и осталось в глазах. Синие и глубокие, они больше не казались ледяными. Куна несмело шагнула, протягивая руку, и сказала:

- Ваше Превосходство.

- Дарисса.

И снова ладони, холодные от осенней погоды, поцелуй вежливости и сдержанный кивок в катер мимо стоящих рядом пилота и водителя

- Все готово, летим?

- Да.

Казалось, что сплетни теперь пойдут и по казармам, столовым, госпиталям, штабам. Очередная. Ни имени, ни лица не запомнить. Пусть так, ей достаточно, чтобы помнил он.

До четвертого сектора летела, крепко пристегнутая к сидению в катере, и даже в окно стеснялась посмотреть. Никогда не уходила дальше Равэнны, рабочего квартала и диспетчерской. А здесь словно лист оторвалась от ветки, и ураган тянул за собой в другой мир. Туда, где моргали красные индикаторы, крича об опасности, и успокаивали зеленые, что все системы работают в штатном режиме. Вторых было больше, чем первых. Хорошо, значит, все обойдется. Куна зажмурившись, слушала, как шумел разогретый воздух где-то под днищем катера и тихо разговаривал по гарнитуре генерал. Снова дарлибы, гнароши и легарцы. Бесконечные переговоры и политические тонкости, настолько монотонные, что умиротворение накатывало сонливостью, а полет вдруг взял и закончился.

- В Амальфи сейчас жарче, чем в Равэнне, - сказал Наилий, и Куна не сразу поняла, что к ней обратился, - юг светило прогревает щедрее севера. Можете оставить плащ здесь.

Куна кивнула и, освободившись от ремней, поднялась на ноги. Плащ сняла быстро, но растерялась, куда положить. Откидное сидение вернулось наверх.

- Ваше Превосходство...

- Наилий, - поправил он, не сводя взгляда с трудов Аврелии так, будто никогда прежде не видел нарядных женщин, - зовите меня по имени, пожалуйста.

- И вы меня тоже.

От смущения пылали щеки, взгляд будто прилип к злосчастному сидению, а генерал аккуратно забрал плащ.

- Хорошо, Куна.

Опомнилась она только на крыльце театра. Большого и старого как сам Амальфи. Колонны держали украшенный лепниной портик, а кремовый облицовочный мрамор подсвечивался прожекторами. Прозрачные южные сумерки пахли поздними цветами, дамы в легких платьях, укутанные палантинами, не спеша поднимались по ступеням под руку с кавалерами. Наилий тоже положил её ладонь на сгиб локтя и шепнул над ухом.

- Я здесь в гостях, генерал четвертой армии любезно уступил ложу, но я не хочу привлекать к себе лишнее внимание. Поспешим и останемся незамеченными.

Куна вспыхнула, вспомнив, как в трансляции каждого спектакля медийщики показывали ту самую ложу. Зал вставал поприветствовать генерала, а он подходил к борту под луч прожектора вместе со спутницей. Будь они сейчас в Равэнне, Аврелия бы увидела, как старшая сестра отблагодарила её за помощь.

- Ты дрожишь. Холодно? - насторожился Наилий. - Может быть, зря оставили плащ в катере?

- Нет, погода чудесная.

Куна уловила перемену с «вы» на «ты» и отважилась ответить так же.

- Пойдем, раз надо спешить.

К туфлям на каблуках никак не привыкнуть, и кажется, походка изменилась, но все ступени узких каскадов лестниц до бельэтажа Куна преодолела мужественно, редко улыбаясь в ответ на замечания генерала, что давно бы появился лифт, не запрети реставраторы портить исторический облик здания и что, наверное, это правильно. Балет тяжело представлять даже на экране телевизионной панели, не говоря о современных концертных комплексах, атмосфера не та. А здесь даже занавес ложи старше Его Превосходства как минимум втрое.

Наилий отодвинул тяжелые волны вишневого бархата и пропустил Куну первой в полумрак генеральской ложи. Такой огромной, что здесь легко бы поместились тридцать зрителей, а стояли всего два дивана. Полукруглый борт, обитый тем же бархатом, почти упирался в колени, а с верхнего края высокой арки свисали золотые кисти бахромы.