Вот именно тогда мы с Минитфрой и попросились на аудиенцию к Ллос. До этого сестра, по обычаям традиционного Дома, объявила Вауу кровную месть, но, неожиданно для нас, Αррастра это решение не поддержала, так что мы решили испросить разрешение лично у Великой.
Прошение о встрече удовлетворили, буквально через несколько дней нас пригласили в Закрытую часть Храма, в личные Залы Паучьей Богини. Тьма, фиолетовый шелк на исписанных символами стенах, алые подушки, разбросанные по холодному, чёрному мрамору пола, тонкая паутина с вплетением молочного серебра, свисающая с потолка причудливым декором, многочисленные полностью обнажённые Жрецы, возлегающие в разных позах на подушках, всегда готовые усладить свою Повелительницу любым угодным ей способом, например, если ей хочется посмотреть.
Эта сцена врезалась в мою память и её уже ничем не вытравишь. Жертву тёмных желаний Богини буквально распяли на красном, шёлковом ложе, его тело было когда-то совершенным в своей изящной красоте, но теперь пестрело многочисленными проколами, из которых торчали кольца, цепочки, подвески и именно за них дергали столпившиеся вокруг Жрецы, доставляя дополнительную боль, пока двое из них насиловали несчастного. Бедный дроу лишь мычал, не в силах даже кричать, безвольной куклой распластавшись под мучителями. А за всем этим действом наблюдал другой Жрец — беловолосый, низкорослый чистокровный, должно быть еще совсем ребёнок, не старше шестнадцати лет. Тень скрывала его лицо, но, ощутив мой пристальный взгляд, он вдруг вскинул взор и уставился прямо на меня, несколько секунд просто смотрел, а потом крайне похабно улыбнулся. И я понял, со всем ужасом понял — его отнюдь не пугает развернувшаяся перед ним картина, он ею наслаждается! Об этом громко кричала и выпуклость под ритуальным одеянием, и пэхова улыбка на губах. Позже, я узнал, что мне «посчастливилось» привлечь к себе внимание Старшего Жреца, любимчика Ллос, его грёбанное величество, йелла Маслаунима Торафин, Серебряного Целителя.
Но тогда этот выродок Бездны подмигнул нам с сестрой и велел следовать за ним. В очередном алькове обнаружилась дверь, ведущая в… Абсолютную Тьму. Подземелья лишены природного света, да и искусственный используется не всегда и не везде, от этого у дроу давно уже развилось идеальное ночное зрение, мы способны видеть в кромешной тьме, пусть только силуэты, но и этого вполне достаточно. Нужно лишь переключиться на это самое зрение. Мы с сестрой проделали это автоматически и тут же пожалели об этом — Тьма вмиг стала угрожающей. Перед нами, на всю ширину огромной пещеры раскинулась гигантская паутина, в центре которой тут и там виднелись коконы с жертвами. Ллос предпочитала убивать медленно, долго, вытягивая по крупицам силу и жизнь. Это мы знали и так, но то, что жертв так много… Вся паутина была усеяна этими коконами, словно росой. Некоторые из них всё ещё слабо шевелись. Наверное, тогда впервые прорезался мой дар эмпатии, ведь как иначе объяснить липкий ужас, внезапно накрывший меня безумной волной? Чувство безысходности и полной беспомощности? Откуда этот холодный пот, стекающий по напряжённой спине? Почем я задержал дыхание, боясь издать лишний звук, ведь тогда ОНА… ОНА была там, где-то под потолком, там, где мрак был настолько густым, что не справлялось и наше хвалённое ночное зрение.
Осознание ЕЁ присутствия оглушало, но всё это было ничем, по сравнению с Бездной, что разверзлась у наших ног, как только Ллос изволила спуститься вниз. Лучше бы она не спускалась… Пусть лучше пугала бы нас неизвестностью, чем показала всю глубину безумия в своих глазах…
Свет появился из ниоткуда, заструился мягким потоком будто бы со всех сторон, заставляя гигантскую паутину, словно усеянную бриллиантовой пыльцой, сверкать всеми цветами радуги, переливаясь и создавая чарующий фон для самого страшного кошмара, позволяя рассмотреть Великую во всём её ужасающем великолепии: торс прекраснейшей из женщин, скреплённый с телом уродливой паучихи с раздувшимся пузом, тонкая, алебастровая кожа с многочисленными чёрными рисунками, фиолетовые волосы, низвергающиеся мерцающим водопадом до самого каменного пола и бездонные тёмно-фиолетовые глаза, без зрачка, без белка, без радужки, на самом привлекательном лице, которое я когда-либо видел.
Колени подогнулись сами собой, мы с сестрой рухнули на каменный пол одновременно, и так же одновременно склонились перед Вечностью, что взглянула на нас из этой фиолетовой Бездны. Голос Ллос заставил вздрогнуть что-то глубоко внутри, от него захотелось спрятаться, свернуться клубочком в самом дальнем и тихом закутке, и одновременно с этим, он был так притягателен, так ласков и нежен, как первый весенний цветок, как поцелуй любимой, как… Как голос Бога.
— Никакой кровной мести…
Минитфра не решилась задать свой вопрос, но Ллос он и не требовался — она и так знала все наши помыслы.
— …Вауу должны жить.
Я не знаю, какая сила воли потребовалась сестре, чтобы попробовать возразить:
— Великая, но они…
— Они Вауу. Их Семя крепко. Α значит, они будут жить.
На этом можно было бы посчитать аудиенцию оконченной, но я не мог просто так отступить:
— Великая…
Ллос оказалась возле меня в мгновение ока, так близко, что я ощутил её леденящее душу дыхание на своём лице, когда она склонилась надо мной, что бы рассмотреть поближе:
— Кто это у нас тут…
Я не мог оторвать взгляд от фиолетовых огней, не мог пасть ниц, как подобает в таких случаях, лишь стоял на коленях, завороженный её ужасной красотой.
— Мужчина? Ты привела с собой жертву, чтобы задобрить меня?
Голос Ллос звучал насмешливо, ибо мы с сестрой прекрасно понимали, что Богиня знает, что ничего такого сестра не замышляла. Или, может быть, о её замыслах не знал, как раз я?
— Великая, это мой брат.
— Ты его плохо воспитала.
— Я исправлюсь, Великая.
— Исправишься, или у Цаде будет новая правящая семья. Вы больше не на Севере, каникулы закончились. Серебряный, проследишь.
— Да, моя госпожа.
На этом наша аудиенция была точно окончена. Дроу с мерзкой ухмылкой вывел нас обратно в общую часть Храма, бросив напоследок:
— Увидимся.
Я тогда не знал, что это не просто слова, что это даже не угроза, а констатация факта. На следующий день меня отдали в Высокий Дом Торафин, в Дом моей матери, как и положено по традициям Верных. И первым, кто встретил меня в мрачном дворце Хозяек Паутины, был йелла Маслауним. Так начался мой персональный ад длинной в девять лет.
Первым делом, Серебряный решил показать мне моё место в иерархии Дома. Меня скрутили и отволокли в одну из пыточных, где я впервые познал, что такое издевательства дроу. Я думал, что сломаюсь, что моя психика не выдержит, но блаженное безумие не желало наступать, мой разум был ясен, а чувства обострены до предела, так что я осознавал тогда и до сих пор помню, всё, что со мной проделал любимец Ллос. На Севере я был Наследником, вторым после отца, в Доме моей матери я был никем, даже меньше, чем никем — я был нарзи, ублюдком, смеском с нечистокровным. Минитфре с внешностью повезло намного больше — она унаследовала все черты своей чистокровной матери, во мне же прорезалось наследие смешанных браков: кроме значительно более светлой кожи, крепкого телосложения и маленьких по меркам дроу ушей, меня выдавали и крэшшшевы золотые глаза. Найти бы ту бабку, что согрешила когда-то с чешуйчатым, да объяснить ей всю степень её ошибки, также доходчиво, как и мне объяснили всю неправильность моего рождения!
Серебряный не желал отставать от меня, издевательства стали регулярными и чем больше я сопротивлялся, чем сильнее калечил своих врагов во время пленения, тем изощрений были игры этого монстра, прячущегося за маской юноши. В какой-то момент, я решил, что лучше сдохнуть, чем еще хоть раз оказаться в его руках и вполне осознанно напоролся на ядовитый кинжал. Но йелла Маслауним не дал мне сдохнуть, оправдав свою славу лучшего Целителя, он вернул меня практически из мёртвых и ежедневные издевательства стали еще веселей. Тогда меня впервые пустили по кругу, очень чётко дав понять — Ллос не одобряет несанкционированных самоубийств, а значит, за каждую попытку я буду платить очень дорого. Одного раза мне хватило, чтобы усвоить урок. В какой-то момент я почти сломался, перестал сопротивляться, осознав, что это бесполезно, моя личность спряталась, забилась в тёмный закуток моего разума и громко хлопнула дверью за собой. В тот день Серебряный заглянул в мои глаза, удовлетворённо хмыкнул и сказал лишь одно:
