– Этот парень здесь – не любимец публики, – констатировала Франсуаз.

– Тише! – испуганно проговорил торговец. – Будьте осторожны, когда говорите о Чис-Гирее. Это очень могущественный человек.

– Добавьте еще, что у стен есть уши, – заметил я.

– О, нет! Чис-Гирей не нуждается даже в этом.

Смысл последнего замечания от меня ускользнул. По всей видимости, Чис-Гирей был настолько страшен, что стены служили ему шпионами, даже несмотря на отсутствие у них ушей.

Толпа расступалась, подобно волнам величественной реки. Впрочем, я сомневался, что человек, восседавший на белом одногорбом верблюде, на самом деле был достоин такого внимания.

Был он среднего роста, но широк в плечах и необычайно крепок; казалось, обрубок древесного ствола сидит в седле. Лицо его, темное от рождения, было еще темнее из-за мыслей, что отражались на нем.

Он носил черные усы и широкую бородку, по обычаям своего народа. Драгоценный камень сверкал в центре красного тюрбана. Тяжелые одеяние, выдававшие одного из верховных сановников Вселенной Церкви, ниспадали по обе стороны от верблюда, как птичьи крылья.

– Я вижу, он не боится народного гнева? – спросил я.

Только два стражника сопровождали Чис-Гирея; наименьшее число, дозволенное правилами Церкви. Я понимал, что, не будь Гирей скован ими, то предпочел бы вообще оставаться без охраны.

И это несмотря на то, как смотрела на него толпа.

– Харизматический лидер, – заметил я.

– Выпендрежник, – ответила Франсуаз.

Все произошло так быстро, что никто не успел даже воззвать к богам. Два человека выскочили из толпы, что двумя стенами расступилась перед Чис-Гиреем.

Первый из них схватил под уздцы лошадь стражника; сильным ударом незнакомец выбил охранника из седла. Солдат не успел даже поднять оружие.

Второй неизвестный бросился прямо к Чис-Гирею.

– Смерть фанатику! – закричал он.

Узкая сабля вытягивалась в его руке. Чис-Гирей обернулся к своему убийце. Темные глаза церковника сверкнули, подобно двум молниям.

Жалящий клинок ринулся к его горлу; Чис-Гирей знал, что времени у него почти не осталось.

– Господь видит тебя, – произнес он.

Деревянные четки – точная копия тех, с каким молятся местные жрецы – ударились о лезвие сабли. Скорость, развитая ими в полете, оказалась достаточно высокой; они намотались на клинок и отклонили удар.

Я не знал, смогу ли попасть с первого раза. Но не сомневался, что второго уже не представится.

Другой охранник теперь уже смог отреагировать на происходящее. Оказавшись возле наемного убийцы, солдат сбил его с ног.

Городские стражники уже спешили сквозь толпу; менее, чем за пару мгновений оба нападавших были скручены и разоружены.

По толпе пронесся сдавленный вздох – и невозможно было понять, слышалось в нем облегчение, или разочарование.

Чис-Гирей оставался неподвижен. Только тогда, когда двое его охранников вновь заняли места по обе стороны от него, темные глаза церковника повернулись в мою сторону.

Он ничего не сказал.

– Ну, мой герой, – произнесла Франсуаза. – Ты только попал в этот город, а уже кого-то спас.

Торговца больше не было за прилавком.

Люди старались не смотреть в мою сторону.

– Не знаю, – произнес я. – Не придется ли мне еще пожалеть об этом.

Прекрасное лицо Франсуаз приобрело крайне забавное выражение. Так бывает всегда, когда красавица начинает думать.

– Странно, – наконец сказала она. – Что такой великий тиран свободно ездит по улицам священного города.

– Тиран? – я уже думал совсем о другом. – Где ты здесь увидела тиранов, Френки?

– Ну как же, – ответила девушка. – Этот Чис-Гирей. Сразу видно, что он – кровавый диктатор.

Я отмахнулся.

– Марат Чис-Гирей – вовсе не царь-деспот, Френки. Это известный поэт из Асгарда. Лауреат многих премий. В своих стихах он прославляет свободу и величие человеческого духа.

Френки остановилась, словно врезалась носом в невидимую стену.

– Но тогда почему народ так его ненавидит? – спросила она.

– Это же очевидно, – ответил я. – Потому, что он иностранец.

Купола круглились ввысь, подобно сахарным украшениям. Двое стражников стояли в вершине мраморной лестницы, скрестив фигурные алебарды.

Людей здесь было немного. Паломников, пришедших в Град на Семи Холмах, более привлекали храмы да древние святые реликвии, привезенные монахами из разных уголков мира.

Мы подошли ближе. Стражники стояли, столь же неподвижные, как мраморные фигуры, вырезанные на фронтоне дворца.

Даже в тот момент, когда я подошел к ним вплотную, ни одна черточка на дрогнула на их лицах.

– Ченселлор Майкл, – произнес я. – И демонесса Франсуаза. К сэру Томасу Чартуотеру.

Древки алебард разошлись передо мной; я вступил в образовавшийся проход. Те, кто охранял покои епископа, не были живыми людьми; я сомневался, что они вообще были кем-то.

Журчание фонтанов доносилось откуда-то издалека.

– Насколько я знаю, вы не верите в богов Вселенной Церкви? – спросил сэр Томас.

Алый нектар изламывался в граненом бокале, подобно драгоценному камню.

– Нет, сэр Томас, – ответил я. – Говоря откровенно, в людей я тоже не верю.

Ни одному из нас не хотелось начинать разговора, поэтому я сделал вид, что заехал к сэру Томасу на бокал медового нектара.

– Не знал, что здесь Чис-Гирей, – сказал я.

– Он приехал вручать поэтические награды. Как почетный гость.

За время нашего разговора Френки изводилась так, словно в ее кожаные шорты залез целый десяток муравьев. Здесь ей было скучно.

Теперь она с важным видом спросила:

– И кто получил награду?

Сэр Томас обернулся и взглянул на мою партнершу с нескрываемым удивлением. Так человек смотрел бы на фонарный столб, если бы тот внезапно осведомился, каковы котировки на бирже.

– Тимоти Муравьед, – ответил он. – За «Оду о разворошенном муравейнике».

– А, – произнесла Франсуаз с видом знатока поэзии. – Этого следовало ожидать.

Сэр Томас встряхнул головой, вытрясая оттуда мысли о поведении моей партнерши.

– Раньше награды получал сам Чис-Гирей, – заметил я.

– В основном, это было политическим шагом, – сказал сэр Томас. – Императоры Асгарда долго угнетали свой народ. Мы должны были поддержать тех, кто призывал к свободе. Марат стал сановником Великой Церкви именно для того, чтобы избежать преследования властей.

Френки надулась.

– Никто там не стремился к свободе, – сказала она. – Ни ледяные тролли, ни великаны. Все они только и умели, что шушукаться по углам.

– Вы были в Асгарде?

Сэр Томас счел, что следует проявить вежливость к своей гостье, и тут же об этом пожалел.

– Как же, – ядовито ответила моя партнерша. – Пара снежных великанов перестряла меня на курорте Морских Свинок. Ныли о свободе, о тирании, а закончили тем, что стали клянчить деньги на нужды сопротивления.

Глаза сэра Томаса сверкнули отчаянием. Он изо всех сил старался найти ответ, который избавил бы его от необходимости слушать дальше.

Однако ничего подходящего так и не постучалось в его череп, поэтому пришлось улыбнуться и спросить:

– Вы дали?

Это был блестящий вопрос, особенно, когда его задают девушке. Впрочем, ни сэр Томас, ни Френки этого не заметили.

– Конечно, нет, – возмущенно отвечала моя партнерша. – Я думала, речь идет об одеялах для беженцев, или там о еде для голодающих.

– А на самом деле?

– Они хотели издавать стихи. В переплете из коры серебряного баньяна. Даже Император Асгарда не издавал свои эдикты в таких обложках.

Франсуаз пылала от негодования – вызванного, впрочем, не столько великанами-любителями поэзии, сколько ее долгим и вынужденным неучастием в разговоре.

Ведь к ней не обращались целых две минуты.

– Я послала их к черту – и знаете что? Они еще долго бродили по курорту, пытаясь его найти. Приставали к барменам, швейцарам, спрашивали, где это. Потом, к счастью, их вышвырнули вон.