– Это научит их лучше выбирать профессию, – ответил я. – Никто из этих людей не создан для того, чтобы постигать тайные знания. Им бы держать бензоколонки или разводить кур.

– И вы думаете, именно поэтому в общине зародилось зло? – спросил Чартуотер.

– Более подробное исследование, без сомнения, откроет механизм его возникновения. Большое количество людей, которые делали ничто – и они создали это Ничто. Но пустота не может сохраняться долго, и ее всегда заполняет Зло.

– Наша община стала причиной возрождения Философии Зла, – сэр Томас нахмурился. – Конклав будет очень обеспокоен, Майкл.

Он выдержал паузу, достаточно, на его взгляд, долгую.

– Мы думали о том, кого назначить новым Верховным Палачом, – сказал он, старательно прожевывая слова.

Это означало, что он принимал решение единолично, и уже принял его.

– Изготовить второй топор не так уж сложно. У вас это хорошо получается, Майкл, и…

Френки засмеялась, холодно и насмешливо. Потом она обхватила мою руку и притянула меня к себе.

– Вот уж нет, сэр Томас, – ответила она. – Майкл – моя собственность. Ищите себе кого-нибудь другого. Соверина, например.

Сэр Томас с сожалением посмотрел на нас.

– Демоны бывают такими несносными, – сказал он.

– Добро пожаловать в Град на Семи Холмах, странники! Не хотите ли купить индульгенцию?

Я с удивлением взглянул на торговца, чей прилавок примостился возле самых городских ворот. Неужели, видя мое честное лицо, мужественную осанку и благородный взгляд, он мог решить, что я способен на какие-либо грехи?

Людская толпа втекала в ворота нескончаемой чередой.

Крестьяне, в простых холщовых одеждах, что собрали, пожалуй, пыль со всех дорог мира. Провинциальные аристократы, в старомодных одеяних, тщетно пытающиеся скрыть удивление перед огромным городом. Торговцы, увешанные поддельными золотыми украшениями и окруженные суровыми телохранителями.

Все они спешили в Град на Семи Холмах, словно верили – вступить в эти ворота, значит в какой-то мере обеспечить себе пропуск в рай.

– А вот изображения верховного храма, выточенные на слоновой кости! Четки – точная копия тех, с которыми молятся жрецы нашего святого города. А не желаете ли лампадку?

Любой слон крайне бы удивился тому, что предприимчивый торговец выдавал за слоновую кость.

– А вот райская птица, вывезенная из Эдемского сада! Само воплощение чистоты и добра. Всего за сто золотых вы сможете приобрести эту святую птицу!

Упитанное существо, более напоминающее индюка, переминалось в клетке с лапы на лапу. Оно было настолько жирным, что куцые крылья вряд ли могли позволить ему летать; я подозревал, что даже ходить эта курица могла, только изо всех сил махая крыльями.

Только теперь я сообразил, что, остановившись возле прилавка, заставил торговца увидеть во мне многообещающего покупателя. Впрочем, я вряд ли смог бы отыскать место, вблизи ворот Града на Семи Холмах, свободного от того или иного зазывалы.

Где еще путник сможет купить священный амулет? Книгу религиозных текстов? Карту города? Где, наконец, сможет съесть шашлык и выпить кружку эля.

Священный город начинался с торгашей.

– А вы, милостивая госпожа? – на сей раз торговец обращался явно не ко мне. – Не хотите ли купить индульгенцию?

Девушка, подошедшая к прилавку с другой стороны, бросила на лавочника короткий взгляд. Голос его как-то сразу закончился, как заканчивается вино в опустошенной бочке.

– Прости, приятель, – ответил я. – Но для нее их у тебя не хватит.

Серые глаза красавицы следили за тем, как один за другим, десяток за десятком, сотня за сотней влекутся люди по широкой столбовой дороге, чтобы войти в городские ворота.

Взгляд девушки выражал недоумение.

Она не могла взять в толк, какой смысл в том, чтобы преодолевать тысячи миль, тратить, возможно, свои последние деньги, надолго оставлять семью и близких, рисковать стать добычей грабителей и гоблинов – и все это только затем, чтобы преклонить колени перед каким-то куском камня, именуемым алтарем.

– Зачем все они едут сюда, Майкл? – спросила она.

– За святостью, – ответил я. – Нет ничего проще обрести ее, дотронувшись до алтаря. А вести праведную жизнь никому не хочется.

Я поднял глаза туда, где над небесной лазурью поднимались шпили верховного храма. Самый высокий из них был увенчан изображением пентаграммы, вписанной в круг.

Девушка повернулась, собираясь направиться дальше, вглубь города. Я удержал ее.

– Взгляни, Френки, – произнес я. – Каждое утро, когда новорожденное солнце только встает из-за горизонта, его лучи проходят сквозь эту пентаграмму на шпиле. Внутри него вставлена линза, из священного кварца, и лучи, собираясь в ней, освещают весь город.

Я улыбнулся, проникаясь настроением нарисованной мною картины.

– По мере того, как светило следует по своему пути по небосклону, сноп солнечного света преломляется в орнаменте пентаграммы, и в каждый час дня город освещен по-своему. Пентаграмма и призма в ней установлены так, что ни на секунду не теряют лучей золотого светила. Разве это не прекрасно, Френки?

– Да? – искреннее удивилась девушка. – Майкл. Все небо заложено тучами. На их фоне и пентаграммы-то не разглядеть, как следует.

Я направился вперед, стараясь не показывать, как глубоко оскорблен ее невежеством.

– Странно, что шпили верховного храма вообще стоят, а не начали качаться и падать, – пробурчал я.

Девушка ответила:

– Я – демон, Майкл, но это не значит, что городишко от этого разрушится.

– Плохие знамения, благородный господин! – воскликнул торговец, которого, само собой разумеется, никто об этом не спрашивал.

При этом он делал ударение на первый слог, как предписывают строгие правила грамматики, и как уже давно не делают нормальные люди.

– Три дня солнце не показывается из-за облаков! Люди говорят, что жрецы верхового храма прогневали небесных богов.

Франсуаза вновь придержала коня, желая дослушать торговца.

– Ладно тебе, Френки! – воскликнул я. – Эка невидаль – дождик с неба моросит. Если ты не знаешь, это обычно называют осенью. А сейчас он станет совать тебе амулетик, чтобы защитить от проклятий.

Громкий рев верблюда, шедшего под каким-то из путников, заглушил мои слова; девушка услышала их, но простодушный торговец пропустил мимо ушей.

– Темные знамения! – проникновенно произнес он, воодушевленный внимательностью собеседницы. – Вот потому я отдаю сейчас амулеты практически даром. Кто я такой, чтобы лишать людей священной защиты, перед лицом таких испытаний!

Первая капля испытания, именуемого осенним дождиком, капнула на нос лавочника, и тот притих, словно небесный вседержитель только что пригрозил ему молоньей.

– Всего за четверть цены, благородная госпожа!

Он протянул Франсуазе что-то, напоминающее высохший стручковый перец. С многозначительной, заговорщической гримасой он присовокупил:

– Отпугивает любых демонов!

– Да? – спросила она.

Франсуаза принадлежит к самым могущественным и опасным из демонов; но обычные люди видят в ней только прекрасную девушку, высокую, с каштановыми волосами и холодным взглядом серых глаз.

– Если бы поблизости был демон, – авторитетно заявил торговец. – Он бы тут же побежал с площади, как ошпаренный!

Моя спутница еще не решила, как отреагировать на это заявление. Но вдруг громкий голос поднялся над городской улицей, и был он столь же приятен для уха, как и недавний крик верблюда.

– Дорогу! Дорогу великому Чис-Гирею!

Несколько человек из тех, что окружали нас пестрой россыпью лиц, замерли. Черты их сделались серьезными и полными сосредоточенности. Они застыли в молитвенном жесте – крестьяне и ремесленники, последний нищий и богатый аристократ.

Однако их было немного.

Взгляды большинства выражали гнев и отвращение. Шесть или семь человек смачно плюнули на уличную пыль. Люди эти тоже покорно сторонились, готовясь пропустить кортеж Чис-Гирея; но было видно, что делают это из страха, а не почтения.