– Еретик только начал постигать Философию Зла. Продвинься он в своих занятиях, и только силы Преисподней смогли бы уничтожить его. А может быть, и они оказались бы бессильны.

Сэр Томас замолчал, делая вид, что по-прежнему погружен в свои мысли. Если бы в этот момент он заметил хотя бы жест несогласия со стороны меня или Френки, то не стал бы продолжать дальше.

– Еретик вышел за разорванную пентаграмму. Он оказался способен убить монсеньора. Мы должны выжечь зло каленым железом прежде, чем оно наберет еще большую силу.

Френки не ответила, ибо принимать решение должен был я.

– Значит, так и будет, – сказал я.

– Постойте, Майкл, – сэр Томас предостерегающе поднял палец. – Вы не должны соглашаться сразу. Вам предстоит многое обдумать.

– Мне нечего обдумывать. Я давно отдал свою душу, и ни разу об этом не пожалел. Если бы топор Верховного Палача не принял меня, я был бы мертв в тот момент, как взялся за рукоятку.

В дверь ударили дважды, и лакей, склоняя голову более от страха, чем от почтения, произнес:

– Сэр Томас. Соверин не может более ждать в своих покоях.

– Чертов глупец, – глаза сэра Томаса гневно блеснули, и лакей приободрился, видя, что его хозяин все еще крепко держит в руках происходящие события.

– Соверин Риети – к его общине принадлежал этот еретик, не так ли? – спросил я.

– Соверин был одним из хранителей Книг, таящих темное знание. Но сами фолианты не способны открыть основы Философии Зла. Теперь Соверин в панике и не может действовать здраво.

Сэр Чартуотер обратился к лакею.

– Проводите его сюда, Малькольм. Лучше держать его на глазах, чем позволить сделать что-нибудь глупое в своих покоях.

– Как такой человек, как Соверин, получил пост Хранителя? – спросила Френки.

– Он порядочен и исполнителен. Риети лишен отваги и фантазии, а для хранителя темных знаний это, пожалуй, достоинство. Но в ответственной ситуации полагаться на Соверина нельзя. Входите, друг мой.

Сэр Томас поднял руку, приветствуя того, кого еще пару минут назад назвал глупцом.

– Мне сказали, монсеньор убит, – произнес Риети.

Его лицо было бледным, а рот пересох настолько, что слова с трудом могли оформляться в звуки.

– Э, да вы заговорили стихами, мой милый Соверин, – сэр Томас похлопал его по плечу, и человек съежился, не зная, что может означать такой знак внимания.

– Как могло случиться, что один из ваших аколитов стал постигать Зло? – спросил я.

– Наш впавший в ересь брат был библиотекарем.

Все трое мужчин, находившиеся в комнате, стояли; но лишь Соверин стоял потому, что ему не предложили сесть.

– Он изучал древние тексты, по крупицам воссоздавая забытые знания. Ибо такова роль нашей общины, сэр Томас.

– Чернокнижники, – процедила Френки.

– Нашего брата застали за церемонией трансформации. Он сидел над одной из книг, и его руки начали превращаться в древесные корни. Никто в нашей общине не в силах понять, как чтение Фолиантов могло заставить его впасть в ересь.

– Это надо понять, Соверин, – голос сэра Томаса уже не был дружеским. – Не позже, чем через неделю я должен доложить о результатах перед Конклавом.

Соверин выпрямился, его высокий лоб покрыли складки морщин.

– К этому сроку я представлю вам объяснения, сэр Томас.

– О, нет.

Чартуотер засмеялся, и смех его не был ни открытым, ни доброжелательным.

– Расследование будет проводить монсеньор. И он имеет право казнить любого, кто будет хотя бы заподозрен в ереси.

– Верховный Палач мертв, – резко возразил Соверин.

Он боялся сэра Томаса и был готов подчиняться ему, – но только не в пределах свой общины.

– Я только что назначил временного монсеньора. Он будет исполнять обязанности Палача до тех пор, пока Конклав не выберет нового.

Глаза Соверина стали холодными. Он забыл о своем страхе перед ересью, как только зашла речь о снятии с него полномочий.

– И кто будет монсеньором? – спросил он.

– Я, – ответил я.

Соверин рассмеялся. Он повернулся к сэру Томасу так резко, что его волосы растрепались и рассыпались по лбу.

– Вы нарушаете порядок Конклава, сэр Томас. Эльф не может быть Верховным палачом – а я вижу, что передо мной эльф. Если вы сочли возможным отступить от закона, тогда я по праву должен стать временным монсеньором. Это моя община, я и должен очистить ее от скверны.

Брови Чартуотера приподнялись, ибо сама мысль о том, что Соверин может стать монсеньором, показалась ему нелепой.

– Эльф возводится в ранг Верховного Палача, если отдал демонам свою душу, Соверин. Твоя – еще с тобой.

– Отдавший душу становится слугой Преисподней. Почти каждый из них.

Соверин попятился, ибо вдруг заподозрил, что тщетно взывает к справедливости. Несчастному глупцу пришло на ум, что он стал жертвой политического заговора, направленного на свержение Конклава.

– Только один из многих людей способен сохранить при этом себя, – произнес Соверин, обращаясь ко мне. – Где демон, которому ты отдал свою душу? Ответь.

Он увидел топор Верховного Палача в моих руках, и его голос прервался.

Френки засмеялась, выгибая тело. Ее глаза вспыхнули алым огнем.

– Он отдал ее мне, – ответила девушка.

Городишко оказался маленьким и грязным – как почти любой провинциальный городок. Вывеска на дверях аптеки приглашала на бал ветеранов Лернейской кампании.

Судя по дате, он состоялся полтора месяца назад.

Солнце вставало над горизонтом – но ни один из жителей местечка не питал иллюзий, что лучи света сделают городок приятным на вид.

– Еще две мили к северу, – произнес Соверин Риети. – Там есть указатель.

Он вновь поднял стекло своей машины, и мелкая пыль поднялась из-под его колес.

– Как хорошо, что он взял автомобиль напрокат, – процедила Френки, глядя вслед. – Не хотела бы провести путь в его обществе. Останови перед закусочной, я хочу есть.

– Соверин уедет.

– Он сказал, что есть указатель.

Фасад закусочной полностью состоял из стекла. Двое водителей грузовиков выходили из дверей, в легких майках без рукавов, о чем-то разговаривали.

– Только не смотри на людей так, словно попала на задворки цивилизации, – предупредил я. – Нам, пожалуйста, два больших гамбургера.

– Говорю же вам – я его сбил, – продолжал человек в кепке, надетой козырьком назад.

Двое его слушателей кивали головами, сжимая в крупных ладонях запотевшие стаканы с водой. Это была закусочная для водителей.

– Три больших гамбургера, – поправила меня девушка. – И коктейль-мороженое.

– У нас нет коктейля.

– Он упал на дороге, и я слышал, как его кости хрустнули у меня под колесами.

– Врешь ты. Не мог ты ничего слышать – мотор ревел.

– Да говорю, что слышал.

– У вас на витрине написано – «Коктейль-мороженое», – сказала Френки.

– Нет коктейля. Хотите пива?

Френки посмотрела на него так, словно он предложил с ним переспать.

– Я вот выпрыгиваю из кабины – вот-те господи, думаю, человека сбил. Только же он сам выскочил – прямо передо мной. Но кто бы мне поверил?

– Никто бы тебе не поверил.

– У них нет коктейля-мороженого, – обвиняюще произнесла Френки, – причем столь громко, что владелец закусочной не мог ее не услышать. – А на витрине написано, что есть. Разве это не задворки цивилизации?

– Думаю – под суд пойду. А что прав лишат, то точно. Лежит тот мужик – аккурат под правым колесом, и вся шина в крови.

Френки с аппетитом откусила большой кусок, прислушиваясь к разговору.

– Соверин не сел к нам в автомобиль, потому что ему не понравились твои духи, – сказал я, пододвигая к себе охлажденную газированную воду. – Он чуть сознание не потерял, когда подошел к тебе.

– А потом смотрю я – жив еще тот парень. Глаза открывает да смотрит на меня. И – вот-те крест – улыбается.

– Да брось. Куда ж улыбаться мужику, если под колесом лежит.