— Я так стыжусь этого шрама, — продолжала Моргана, надевая на голову шляпу.

Элизабет снова села. О телефонном звонке можно вспомнить и несколькими минутами позже.

— Ты стыдишься шрама? Почему?

— Не знаю. Но я чувствую себя — как Каин из Библии, изуродованный шрамом за грехи. Я думаю, а что, если ожог был не несчастным случаем, а наказанием за что-нибудь? Иногда, когда я смотрю на себя в зеркало, испытываю стыд за понесенное наказание и думаю, а что, если…

— Если что?

Элизабет увидела большие честные глаза.

— А что, если мой отец уехал из-за меня?

— Моргана, ты винишь себя в его исчезновении?

— Моя тетя говорит, что я была очень своенравным ребенком, часто не слушалась. В ту ночь, когда я обожглась, я играла на кухне. Она говорит, что тогда мне велели идти в кровать, но я отказывалась. Беттина утверждает, что когда я оступилась и ударилась о печь, это так меня наказали за то, что я была непослушной маленькой девочкой.

Элизабет нахмурилась. Слово «непослушная» Фарадей никогда не произносил, говоря о своей дочери. И никогда она от него не слышала таких слов, как «своенравный» или «капризный».

— Мой отец ушел от нас после этого случая, — сокрушалась Моргана. — Моя тетя никогда не описывала мне его подробно, но я думаю, что он оставил нас, потому что не мог больше мириться с моими выходками. Он был ученым. Спокойный человек. И не мог больше выносить в своем присутствии такого шумного и беспокойного ребенка, как я.

Элизабет начала беспокоиться. Какими историями тетя кормила свою племянницу? Почему она хочет, чтобы Моргана жила с тяжелым чувством вины и стыда?

— Знаешь, — задумчиво проговорила Элизабет, — пластическая хирургия может все исправить. В наши дни пластические хирурги творят чудеса. Хирург возьмет тонкий слой кожи с какого-нибудь места на твоем теле и пересадит его на твой лоб. Поверь, после этого шрам будет почти невидимым.

— У нас никогда не будет столько денег, чтобы оплатить операцию. И сам шрам меня не беспокоит, — прошептала Моргана и добавила: — Нет, на самом деле. — Конечно, было бы здорово жить без дефекта. Тетя Беттина постоянно напоминает ей, чтобы она не забывала прикрывать шрам. Моргана обычно слышала сдержанный кашель, а когда она поворачивалась, тетя жестом показывала ей на лоб, и Моргана тут же прикрывала ужасный шрам.

— Моргана, — Элизабет почувствовала, как ее тянет к этой девушке, которая была дочерью Фарадея и сестрой Гидеона, — ты слышала о книге Натаниэля Готорна «Алая Буква»?

— Слышала, но не читала.

— Найди, если сможешь, и прочти, — посоветовала Элизабет и решила на этом остановиться; пора уходить. Она поискала глазами Гидеона, но его не было видно.

— Вы знаете, что меня беспокоит? — спросила Моргана, встав и посмотрев по сторонам в поисках мальчика. Она надеялась, что он не забрел слишком далеко. Чуть поодаль, высоко в небе, кружили грифы. — В этой местности все знают историю о старом старателе по имени Джон Лэнг, который повесил на двери своей лачуги записку: «Скоро вернусь». Его мумифицированное тело нашли в пустыне спустя два месяца. Мужчины прокладывали в пустыне дорогу и нечаянно натолкнулись на его тело в зарослях куста. Он был прикрыт холщовым покрывалом, как будто спал, а рядом были угли от его костра и даже кусок бекона, завернутый в бумагу. — Она посмотрела на Элизабет умоляющим взглядом. — Это произошло всего шесть лет назад, доктор Делафилд. Мужчина, хорошо знающий эту местность, ушел в пустыню и там умер. Все говорят, что, скорее всего, он замерз. И меня часто посещают мысли, а что, если мой отец кончил также, и его тело где-то здесь лежит, никем не погребенное?

— Я думала, что он уехал в Мексику, — начала Элизабет, но быстро спохватилась: — Я хочу сказать, что один из постояльцев гостиницы…

— Все в порядке. История моего отца — это часть местной культуры. Все говорят, что он удрал в Мексику с какой-то женщиной. Может быть, это так. Но если это правда, я никогда не прощу его. А если эти истории — вранье?

Такое же подозрение закралось и в душу Элизабет. А потом новая идея пришла ей в голову: может, надо отправиться на его поиски?

Уехать в Мексику таким, способом и жить там, на чужбине, двенадцать лет — это на него непохоже. Даже на Смит-Пике, находясь вдали от дома, он ездил в Барстоу, чтобы отправить им телеграммы. Она подумала: а не нанять ли ей частного сыщика из агентства Пинкертона? Это идея ей очень понравилась. Интересно, предпринимала ли Беттина хоть какие-нибудь попытки найти Фарадея или просто смирилась с его исчезновением?

— А ты ничего не знаешь об отце, — осторожно спросила Элизабет, — кроме того, что он был врачом и художником?

— У меня сохранились лишь ранние воспоминания. Мы с ним были очень близки. Когда он исчез, мне было десять, и после этого тетя Беттина никогда не разговаривала со мной о нем. Она не сохранила ни одной его фотографии, ни одного его письма. Она говорила только об одном — отец отправился в пустыню за золотом.

Элизабет посмотрела на Моргану, вспомнив, что Фарадей вел дневники и записывал все, что узнавал в путешествиях.

— Ты хочешь сказать, — начала Элизабет, и ее брови изогнулись в изумлении, — что у тебя нет ничего, что принадлежало твоему отцу?

— У нас даже нет ни одного изделия из его керамической коллекции. Тетя Беттина продала все, чтобы вложить деньги в гостиницу.

Элизабет потеряла дар речи. Богатое и бесценное наследие Фарадея Хайтауэра исчезло! Но почему его жена так легко избавилась от его вещей, если она надеялась увидеть его снова?

Теплый ветерок трепал рукава и юбку Морганы, и они обе размышляли над тем, куда подевался Гидеон, а пятнистая ящерица, разместившись на соседнем камне, наблюдала за двумя существами, что вторглись на ее территорию. В эти минуты Элизабет приняла решение. Не имеет значения, что делал Фарадей, покинув Смит-Пик. Теперь необходимо, чтобы его дочь узнала о нем правду. Она должна знать, каким праведным человеком и талантливым художником был ее отец.

— Моргана, — медленно сказала Элизабет, затушив сигарету в песке и завернув окурок в носовой платок, потом она выбросит его в гостинице; эту привычку она выработала в себе за годы исследований в пустыне, поддерживая участок археолога чистым. — Я хочу сделать тебе одно признание.

Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоить нервы:

— Я когда-то знала твоего отца, но не близко.

Моргана широко открыла глаза:

— Знали?

Элизабет пошла к автомобилю, открыла заднюю дверцу, вынула пакет, завернутый в бумагу и обвязанный веревкой. Вернувшись, она вручила пакет Моргане:

— Вот для этого я и приехала сюда — отдать это твоему отцу. Но когда я узнала, что он исчез двенадцать лет назад, я не представляла, что мне с этим делать. Думала, отдать ли его тебе или уехать, не сказав ни слова.

Моргана лихорадочно размотала пакет, сорвала с него бумагу. Это была книга «Индейская наскальная живопись юго-запада Америки» с фотографиями индейских пиктографий на суперобложке.

— Когда мы познакомились с твоим отцом, — продолжала Элизабет, — я занималась тем, что фотографировала исчезающие наскальные рисунки местных индейцев. Фарадей жил в нашем лагере какое-то время и рисовал эскизы. Когда я готовила к изданию эту книгу, вместе со своими фотографиями я решила включить в нее и некоторые работы твоего отца.

Моргана бережно открыла книгу, перевернула титульный лист и, увидев первую фотографию, замерла от восторга: на снимке была исследовательская группа на Смит-Пике. В центре стояли Элизабет и Фарадей. Задыхаясь от волнения, Моргана спросила:

— Это мой отец? Ну, да, здесь, под фотографией, написано.

Элизабет закусила губу. Теперь нужно быть осторожной. Хотя она как можно быстрее хотела уехать из Твентинайн-Палмс, отгородившись дорогой, горами и милями от двух женщин, которых бросил Фарадей, она не могла допустить, чтобы девушка ничего не знала о своем отце.

— Моргана, твой отец не отправился на Запад искать золото. Он искал Бога. Твой отец был глубоко религиозным человеком. Разве ты этого не знала? Когда умерла твоя мать, он потерял веру в Бога. Он буквально исколесил весь мир, пытаясь найти ответы на мучившие его вопросы, а когда услышал о древнем народе индейских шаманов, которые проживали где-то здесь, на юго-западе, отправился по их следу, приведшему в эту пустыню.