Через дымовое отверстие она увидела, что снаружи уже был день. Приложив ладони к стенам, она почувствовала, что они вибрируют. Машины! Они проезжали где-то поблизости!

— Эй! Я здесь!

Она прислушалась, по-прежнему держа ладони на стене. А потом…

Вибрации начали стихать. Машины уезжали в другом направлении.

— Нет!

Сигнальный дым! Но ничего не осталось, что можно было бы сжечь.

Нет, осталось!

— Я никогда не вспомню все это, — прошептала она, в ужасе подумав об историях, написанных в дневнике, и о знаниях древних мудрецов. А как же рисунки? Девушка Ошитива? Господин Хакал, благородный тольтек? История, вырванная из вечности и сохранившаяся в настоящем времени?

Но если она не сожжет их, чтобы восстановить сигнальный дым, она наверняка умрет от обезвоживания и переохлаждения.

Грохот затихал. Машины удалялись! Приедут ли они снова? А что, если они вернутся только через несколько дней или недель? Это был последний шанс привлечь их внимание.

Моргана колебалась, не зная, какое принять решение. Уничтожить работу отца, но спасти себя, — или спасти его труды, но пожертвовать собой?

— Господи, помоги мне! — закричала она. — Я не могу решить!

И тут она подумала о Николасе, сыне. Кто будет заботиться о нем и любить его так, как может только она? И вдруг, в свете серого зимнего дня, что просачивался в киву, ей стало легко и спокойно, потому что, после всего сказанного и сделанного, могло быть только одно решение. Каждый персонаж из дневника, начиная с капитана корабля, где она родилась, и кончая ослицей Сарой, — древние индейцы из каньона Чако, ученые с горы Смит-Пик, представитель индейцев из Лос-Анджелеса и служанки в поместье «Каса-Эсмеральда» — всем придется умереть, чтобы смогла выжить она, Моргана.

Она плакала, когда заворачивала дневник в рисунки, жалея о том, что не было иного пути, но машины удалялись, и скоро уже никого не останется и никто не увидит сигнального дыма. Моргана согнулась у края гаснущего огня и начала укладывать сверток на угли.

— Подожди!

Она остановилась.

— Есть еще кое-что, что можно бросить в огонь.

Моргана поднялась:

— Кто здесь?

— Найди это! Пошли сигнал! Сейчас!

Она нахмурилась. Голос был похож на голос тети Беттины. Но это невозможно!

— Я все сожгла, — сказала Моргана темноте.

— Кое-что осталось. Поторопись!

— Еще кое-что? Но что? Я осталась в одном белье. Оно сгорит за секунды, и все!

— Подумай! Я кое-что оставила…

И потом последние слова Беттины, сказанные Фарадею перед уходом, пронеслись в голове Морганы: «Я хотела выбросить эту ужасную вещь, Фарадей, но потом решила отдать ее тебе, в качестве сувенира».

Беттина что-то бросила на пол! Но что?

Включив свой фонарик, Моргана направила луч света на песчаный пол, лихорадочно обследуя все вокруг.

— Здесь ничего нет!

— Поторопись!

Моргана остановилась и задумалась. Что Беттина принесла с собой? Что-то ей ненавистное, что имело отношение к Элизабет.

А звук машин снаружи становился все глуше — машины уносились в обратном от нее направлении.

— Думай! — скомандовал голос.

— Я не могу! — застонала Моргана, чувствуя слабость во всем теле и головокружение. Она так долго сидела здесь без еды и воды! Она не чувствовала своих ног и рук. Кровь застыла в венах, превратившись в лед. Ей хотелось только лечь и уснуть навсегда.

А потом она вспомнила о корзине, которую Элизабет подарила Фарадею. Беттина тогда сказала, что она уродливая.

Моргана бросилась на пол и, встав на четвереньки, принялась копать руками и скрести ногтями песок и гравий, пока, наконец, ее пальцы не уперлись во что-то твердое. Это была она, корзина-пайуте, подарок Элизабет, за многие годы сравнявшийся с землей, присыпанный песком и пылью. Корзина, покрытая сосновой смолой.

— Господи, молю тебя, — прошептала она и начала раздувать умирающие угольки, положив на них сверху корзину. — Пожалуйста, сделай так, чтобы она загорелась.

Поднялся дым и заполнил киву ядовитым запахом. Моргана замахала руками. Она подгоняла дым кверху до тех пор, пока он не вышел наружу, поднимаясь к темно-синему небу пустыни.

Моргана прислушалась, прикоснувшись ладонями к стене.

— Пожалуйста, — всхлипнула она.

А потом… стена завибрировала сильнее, и скоро она уже слышала шум двигателей. Снаружи раздавались голоса. Гудели сирены. Наконец кто-то заглянул в киву, осветив ее ярким светом.

— Осторожно! — закричала она. — Земля непрочная! Я в киве!

Возбужденные голоса, крики, топающие над головой шаги, затем в киву спустили веревочную лестницу, и голос Джо Кэндлуэлла прокричал:

— Хватайся, Моргана! Мы нашли тебя!

Крепко прижав к себе дневник и рисунки, Моргана ухватилась за веревку и укрепила ступни ног в петлях. Минуту спустя она уже была наверху, на благословенном свежем воздухе, в объятиях Джо Кэндлуэлла.

— Слава богу, с тобой все в порядке, — сказал он, и Этель бросилась к ней, чтобы тут же завернуть ее в теплое одеяло.

— Ты нас так напугала! Мы думали, с тобой случилось что-то ужасное.

— Сколько я пробыла внизу? — спросила Моргана, сев на большой камень и приняв из рук Этель чашку горячего кофе. От резкого солнечного света у нее болели глаза.

— Полагаю, со вчерашнего дня. Ты же вчера уехала из города.

Моргана моргнула. Прошло меньше суток!

— Почему же вы меня искали? Я же сказала Сюзи, что вернусь завтра.

— Это все Роберт. Прошлой ночью, когда Сюзи сказала, что ты уехала сама…

— Роберт!

— Правильно, — послышался знакомый голос, и улыбающийся Роберт сел рядом с ней. Роберт в военной форме и на костылях. — Когда Сюзи Нэпп сказала мне, что ты уехала в пустыню одна, я решил сделать тебе сюрприз прямо там. Но когда я нашел твой грузовик со всем лагерным снаряжением и стояла глубокая ночь, я понял, что ты попала в беду. Я вернулся в город за помощью.

Она бросилась ему на грудь и крепко прижалась к Роберту, чтобы еще раз удостовериться, что он настоящий.

— Я не знала, что ты вернулся домой, — всхлипывая у него на плече, сказала Моргана.

— Разве ты не получила мое письмо, где я сообщал, что меня демобилизовали?

Она подняла голову и посмотрела на него.

— Роберт, я думала, что ты умер!

— Я чуть не умер, — тихо сказал он, и, когда он начал нежно вытирать слезы с ее щек, она увидела темные круги под глазами и морщины, болью и страданием запечатленные на его лице. — Я выжил благодаря тебе, моя любовь. Ты всегда была со мной в мыслях и в сердце, и в воспоминаниях о тех днях, когда мы были вместе, смеялись и плакали…

— Кольцо на дереве джошуа, — сказала она и осеклась.

— Все эти вещи и твое письмо, что я постоянно перечитывал, и фотография нашего сына, — все это спасло меня. Я должен был вернуться к тебе, любовь моя, и к Николасу.

Она снова прильнула к его плечу и зарыдала с новой силой, от счастья и радости. Роберт заглянул ей в глаза и спросил:

— Но почему ты думала, что я умер?

— Потому что Гидеон умер! — закричала она.

— Я знаю. Мне сказали. О, любимая, мне так жаль.

— А потом пришло твое письмо… с фотографиями…

— Я послал его много недель назад. Прости, если оно напугало тебя. Я был не в себе, когда писал. Это все, что ты получила от меня с тех пор? Должно было прийти еще три письма. — Он нежно поцеловал ее в губы, потом заглянул в ее глаза и добавил: — Я был болен, но теперь я поправился. И я приехал домой навсегда.

Он поцеловал ее снова, и она обвила его шею руками, крепко прижалась к нему, словно боялась, что он снова покинет ее. Джо Кэндлуэлл и другие обследовали дымовое отверстие кивы, предупреждая друг друга об опасности и заглядывая в нее с фонариками в руках, Моргана и Роберт сидели на камне, прижавшись друг к другу. Наконец Роберт ослабил объятия и огляделся вокруг, тревожно нахмурив брови. Пустыня была залита слепящим утренним светом, от которого даже болели глаза: золотые горы, зеленые кактусы и коричневая юкка на фоне ярко-голубого неба выделялись четким цветным рельефом.