— Фарадей Хайтауэр! — Они пожали друг другу руки.

У Бернама были выцветшие глаза и грубая кожа. Такого старого человека Фарадей еще никогда не встречал. Но у старика голос был сильным и бодрым; поглаживая свою испачканную табаком бороду, он хвастался, что знает о пустынях Мохаве и Колорадо больше, чем кто-либо из ныне живущих и уже умерших.

Бернам расположился лагерем возле местечка под названием Арч-Рок. Он пригласил Фарадея к своему костру разделить с ним скромную еду из бобов и хлеба.

— Много известных людей останавливается здесь, — сообщил Бернам. Звезды уже стали появляться на небе. — Видите надпись, вырезанную на камне, вон там.

Фарадей с трудом мог различить ее в сумерках: «У. Э. 1887».

— Ее сделал не кто иной, как сам Уайт Эрп. Вы наверняка слышали о знаменитой перестрелке в ОК Коралл. Самое крупное вооруженное столкновение, о нем писали все газеты. После этого Эрп приобрел репутацию искусного стрелка, но на самом деле он был золотоискателем. Проезжал здесь дюжину раз в поисках места, которое можно было бы застолбить. Думаю, сейчас он где-нибудь в Неваде держит салон азартных игр. Уважаемый парень. — Бернам затряс головой. — Дикий Запад — это было нечто, — прошептал он с тоской в голосе и так пристально посмотрел на огонь своими молочными глазами, точно заново переживая несколько своих собственных перестрелок. — Больше такого мы уже никогда не увидим.

Съежившись под тяжелыми шкурами, так как стоял январь и воздух в пустыне был морозным, они оба молча ели, зачерпывая бобы кусками хлеба, пока кофе кипел на огне. Бернам два раза поднимался, чтобы проверить, как себя чувствует Сара.

— Бедняжка. Я все время обещаю ей, что мы скоро выйдем на пенсию. Она заслужила это. Думаю, небольшую собственную хижину с зеленым участком я скоро смогу себе позволить.

Бернам налил кофе и извинился — сахара у него нет.

— Мой запас закончился несколько дней назад. Ненавижу пить горький.

Фарадей порылся в своем мешке с продуктами и принес два кусочка сахара.

— Кажется, это мой последний. Кусок вам, кусок мне.

Бернам посмотрел на сахарный кубик на своей грубой ладони.

— Весьма любезно с вашей стороны делиться последним куском.

Он поднялся, опустился на колени рядом с ослицей, погладил ее по шее и ласково положил кусочек сахара ей в рот, она благодарно его засосала.

— Она хорошо мне служила, — сказал он, когда вернулся, и сел рядом пить кофе. — Никогда не жаловалась.

— Чем вы здесь занимаетесь, мистер Бернам?

— Никаких мистеров. Просто Бернам. Если у меня и была когда-нибудь фамилия, то я забыл ее. Как и любой, кто ищет золото, — загоготал он. — Я самый неудачливый золотоискатель в этой стороне Рио-Гранде. Но мне пришлось расстаться с мечтой, потому что эта работа очень тяжелая для Сары. Заниматься этим более тридцати лет и так и не найти ничего стоящего. Много лет назад я работал на торговом судне. Можете себе это представить? Покинуть морской мир, чтобы прийти в мир песчаный. А вы уже что-нибудь нашли?

— Я не ищу золото. По крайней мере не в прямом смысле этого слова.

Бернам сморщил нос:

— Как это — искать золото не в прямом смысле?

Фарадей рассказал ему о шаманах, Бернам не выказал никакого удивления или скептицизма, как делали многие, а лишь искоса посмотрел на него из-под широких полей своей потрепанной старой шляпы и сказал:

— Хайтауэр. Кажется, что-то знакомое. Я слышал о вас. Люди вокруг говорят о вас — вы это знаете? Они называют вас «Хэйуаер».

Фарадей был потрясен.

— А что они обо мне говорят?

— Что вы сумасшедший, хуже клопа. Но они и обо мне такое говорили, так что не придавайте этому большого значения. Любой, кто проводит все свое время в пустыне, — безумный. Не берите в голову.

Но Фарадею неприятно было думать, что люди сплетничают о нем за его спиной и называют его сумасшедшим. Его это огорчало, ведь и Моргана могла услышать такие разговоры.

Вычистив до блеска свою тарелку, будто это была последняя еда в его жизни, Бернам заговорил:

— Шаманы, а? Существует старая легенда, что давным-давно индейцы пришли сюда с востока. Не местные — агуа калиенте или пайуте. И не хопи или навахи. Какие-то таинственные индейцы-предсказатели. Они отличаются от последних выживших своих сородичей.

Наученный горьким опытом, Фарадей предусмотрительно спросил:

— И сколько вы хотите за эту информацию?

— Никаких денег, приятель. Я должен вам за то, что вы помогли Саре.

Тогда Фарадей показал Бернаму рисунки цыганки-гадалки, и тот утвердительно кивнул.

— Что-то знакомое — этот зигзаг. Думаю, я знаю, что это. Но вы ищете не в том месте. Вам нужно идти вон по той дороге. — Он махнул рукой в западном направлении. Фарадей спросил, известно ли ему, что означает слово «ошитива», и не удивился, когда Бернам отрицательно покачал головой: — Ничего не напоминает.

Они уже закончили свою скромную трапезу. На небе взошла луна, ночью начали выть койоты, звезды следовали своим древним курсом. Бернам часто подходил к Саре и что-то тихо шептал ей в темноте. У Фарадея на душе скребли кошки, ему было одиноко и тоскливо.

Как всегда, когда ночью он оставался один, он начал думать о Элизабет: где она? все ли у нее идет хорошо? Он уже давно не злился на нее, от той обиды осталась лишь горько-сладкая печаль. Он часто вспоминал те похожие на сон недели, когда она лежала в его объятиях на Смит-Пике, и улыбался, когда в его памяти всплывало выражение ее лица, с каким она входила в «египетскую» палатку.

Он подумал о Моргане и той суровой жизни, что они вместе с Беттиной вели на поселенческом участке. Обычно, когда бы он ни приезжал, в доме шла большая стирка — на печи варилось белье, а в воздухе пахло щелочным мылом. Если же они не стирали и не гладили, то готовили еду, и ему тогда казалось, что большая железная печь работает не переставая. Беттина и Моргана теперь всегда ходили краснощекими и вспотевшими.

Когда он видел, как они ковыряются в земле, ухаживая за томатами, редиской и зеленым луком, а руки его сладкой девочки испачканы грязью, он сокрушался, какой же он эгоист! В такие минуты он клялся, что останется с ними, займется частной практикой, снова будет лечить людей, должным образом заботиться о своей дочери, а потом, в будущем, станет искать шаманов. Но через день или два его одержимость опять гнала его из дома, он убеждал себя в том, что время безвозвратно уходит, нельзя терять ни минуты. Он спрашивал себя тысячу раз: а что, если последние из шаманов-анасази лежат сейчас на смертном одре и Фарадей не успеет изгнать из души своей демонов и узнать, что же на самом деле произошло в каньоне Чако сотни лет назад? И он собирал свое снаряжение, нагружал лошадь и мула и отправлялся в пустыню вновь искать ответы.

Наконец, его мысли переключились на Мак-Глори, ведь именно из-за него Моргана живет так.

Все пятнадцать месяцев, с тех пор как все его состояние перешло в руки этого мошенника, Фарадей пытался придумать, как ему вернуть свои деньги, но безрезультатно… до сегодняшнего дня. Наблюдая за стариком Бернамом, бывшим моряком торгового судна, который ласковыми уговорами пытался поднять свою ослицу на ноги, Фарадей вдруг понял, что ему нужно делать.

Когда старатель снова вернулся к огню, объявив, что его старушка скоро поправится, Фарадей сказал:

— Мистер Бернам, вы сказали, что хотели бы мне заплатить услугой за услугу.

— Все, что угодно. Говорите.

— Я бы хотел сделать вам одно предложение, которое будет прибыльным для нас обоих.

План, который только что появился в голове Фарадея, окончательно созрел и оформился, когда он начал рассказывать его старому старателю, а тот, выслушав его с открытым ртом, ухмыльнулся беззубой улыбкой:

— Это порадует Сару.

Известие пришло не сразу. Фарадей понимал: чтобы его план дал результаты, должно пройти какое-то время. В марте месяце, после того как он терпеливо неделями ездил в Баннинг на почту проверять корреспонденцию, пришло письмо от Бернама. С почтового телефона он позвонил в отель «Редлендс», где его звонка ждал Бернам. Их разговор был коротким. Фарадей лишь приказал: