- Поверю, коль сам увижу.

- Хорошо, я не заставлю тебя долго ждать. Сегодня вечером ты спрячешься в моей светелке за печью. Я приглашу к себе под каким-нибудь предлогом Ярослава и Давыда. Ярослава вскорости отправлю спать. И, когда я окажусь наедине с Давыдом, ты сам услышишь, какие слова он станет мне говорить. Может, и что-нибудь больше узреешь. Годится?

- Годится! - Святослав хлопнул в ладоши и заторопился. - Недосуг мне, Одушка, не серчай.

- Ступай, муженек, - прошептала княгиня, неприязненно глядя на дверь, за которой скрылся Святослав. - Век бы тебя не видеть…

Давыд очень удивился, когда Регелинда шепотом сказала, что с ним хочет поговорить с глазу на глаз его мачеха.

- Она ждет тебя в кладовушке, что под лестницей на женскую половину, - с заговорщицким видом добавила служанка. - Ступай туда, но только неприметно!

Сердце Давыда затрепетало от переполняющей его радости.

«Вот! - ликовал он. - Моя мачеха наконец-то снизошла и до меня! А куда ей деваться? То, что не тайна для одного, не тайна для всех! Ха-ха».

Давыд вступил в душный полумрак кладовки с чувством одержанной победы.

Ода ждала его, сидя на мешке с горохом. Рядом на бочонке с медом стояла толстая зажженная свеча в медном подсвечнике: тонкий язычок пламени выхватывал из густого мрака, пропахшего мукой, мешковиной, сушеными яблоками и прочими припасами, маленький освещенный островок, вокруг которого громоздились мешки, бочки, корчаги. Давыд пробрался к этому светлому пятну по узкому проходу мимо больших берестяных туесов, стоящих рядами друг на друге.

- Садись, Давыд, - вымолвила Ода со слабой улыбкой. Она казалась бледнее обычного. В ее лице, в сложенных на коленях руках была некая покорность, словно она отважилась на этот поступок, поборов свою стыдливость. На княгине было черное платье-сюрко, узкое в плечах и сильно расширенное книзу с глухим закрытым воротом и длинными зауженными рукавами. Длинный подол юбки был слегка подобран спереди так, чтобы на него нельзя было наступить, и задрапирован с одного боку. Из-под подола платья виднелись носки красных атласных туфелек.

Давыд молча опустился на бочонок в двух шагах от Оды. Он пожирал ее глазами, сразу подметив и бледность, и отсутствие перстней на пальцах, и волнующуюся грудь. Свой темно-красный платок Ода сбросила на плечи, открыв взору княжича золотые уложенные венцом косы и непослушные завитки на висках. Ода была прекрасна. Ее бледность очень шла ей.

Давыд хранил молчание, предоставив мачехе заговорить первой. В конце концов это она позвала его сюда!

- Мне кажется, нам есть о чем поговорить, - сказала Ода, пронзив пасынка прямым открытым взглядом, от которого у того вспыхнули уши и щеки. - Я вижу, ты все знаешь.

Давыд с глупой ухмылкой выпрямил спину и гордо приподнял подбородок. Что ж, примерно этого он и ожидал! Мачеха вызывает его на откровенность.

- Вот, я перед тобой, Давыд, - продолжала Ода спокойным голосом, - можешь сказать мне в лицо все, что хочешь. Чего ты от меня добиваешься? Ведь ты же чего-то хочешь? Говори, не стесняйся. Мы здесь одни.

Давыду захотелось проявить благородство.

- Я не собираюсь разглашать то, что знаю, - сказал он с небрежной надменностью. - Я не болтун.

- Прекрасно, - Ода лучезарно улыбнулась. - Я не разочаровалась в тебе, Давыд.

- Мне только обидно, что ты так благосклонна к Олегу, хотя я восторгаюсь тобой ничуть не меньше, чем он, - промолвил юноша, не глядя на Оду. - Это несправедливо, видит Господь.

- Та-ак, - с завораживающей медлительностью произнесла Ода, не спуская глаз с лица Давыда. - Воистину, это несправедливо, друг мой. И твое замечание здесь уместно. Так, что же дальше? Договаривай.

- Я бы хотел… хоть изредка… ласкать тебя, как это делает Олег. В тереме, в лесу, в поле: где угодно! - выдавил из себя Давыд, залившись краской смущения. - Обещаю тебе, ни отец, ни Олег об этом не узнают!

- Ты полагаешь, это возможно? - спросила Ода и как-то странно улыбнулась.

Давыду вдруг стало нестерпимо стыдно! Перед ним сидит тридцатитрехлетняя женщина, его мачеха, а он двадцатилетний юнец предлагает ей такое!

«Но Олег-то делает все это! - мысленно одернул он себя. - Делает и не стыдится!»

- Я думаю, на этом свете возможно все, - сухо промолвил Давыд, исподлобья глядя на Оду.

- Действительно, - задумчиво сказала Ода, - чего только не случается в этом грешном мире.

Ее взгляд затуманился грустью.

Давыд ждал ответа и не просто ответа, но согласия. Ода видела это по его глазам.

- Хорошо, я согласна, но с одним условием, - Ода выдержала небольшую паузу, - я сама стану выбирать время и место для наших встреч.

Давыду показалось, что мачеха обращается с ним, как с малолетним капризным отроком, которого можно уговорить, задобрить улыбками и обещаниями, и тем самым подчинить себе.

«А не кроется ли за всем этим обман иль подвох какой» - невольно подумал он.

Юноше захотелось хоть в чем-то настоять на своем. В то же время он боялся своим упрямством испортить отношения с мачехой, которые после этой встречи обещали перейти совсем в иное русло. Разве не об этом он мечтал!

- Если мужчина всегда готов к соитию, то женщине для этого отведены определенные дни в каждом месяце, - сделала пояснение Ода. - Я не должна забеременеть от тебя, Давыд. Надеюсь, ты понимаешь это?

Давыд торопливо закивал головой: конечно, понимает, не маленький! И Регелинда в свое время толковала ему об этом.

- Ласки тоже бывают разные в зависимости от самочувствия женщины. - Ода смущенно улыбнулась. - Любовник должен уметь ласкать и руками, а не только… Женщины всегда ценят это.

- Я готов на все для тебя! - пересохшими губами прошептал Давыд.

- Ты не должен отныне ревновать и преследовать меня, раз уж у нас дошло до этого, - продолжала Ода. - На людях проявляй ко мне обычные сыновние чувства. Запомни, Давыд, людям все бросается в глаза, и особенно твоему отцу. Я буду извещать тебя через Регелинду, когда и где мы с тобой сможем остаться наедине.

- Я так давно сохну по тебе, - признался Давыд.

- Я знаю, - спокойно сказала Ода. - Если хочешь, можешь поцеловать меня прямо сейчас.

Давыд встрепенулся и подался вперед, его дрожащие руки принялись гладить шелк Одиного платья, с вожделенной жадностью ощупывая ее тело. С благоговейным трепетом он потянулся губами к пунцовым устам Оды.

Она закрыла глаза.

Поцелуй у Давыда получился недолгий и неумелый, при этом он с такой силой вцепился пальцами мачехе в грудь, что причинил ей сильную боль.

Ода ощутила нестерпимое отвращение к Давыду и с трудом подавила в себе желание оттолкнуть его от себя. Но замысел следовало довести до конца.

Поцелуй возбудил Давыда. Став на колени, он запустил руки Оде под платье. Ода задрожала, стыд охватил ее. Лишь усилием воли она заставила себя не влепить Давыду пощечину.

Давыд оголил белые бедра молодой женщины и, не слушая ее протестующих возгласов, принялся целовать и кусать их с похотливым остервенением, постанывая от наслаждения.

Испугавшись, Ода обеими руками схватила пасынка за волосы и оторвала его голову от своих ног.

- Ты делаешь мне больно, Давыд, - сердито сказала она. - Так не ласкают обожаемую женщину! Что скажет твой отец, увидев следы от укусов на моем теле!

Давыд виновато опустил голову. Вдруг обильные слезы брызнули у него из глаз. Юноша прижался лицом к руке Оды, и она ощутила эту влагу своей кожей.

«Мужчины как дети, - раздраженно подумала княгиня, - никогда не знаешь, чего от них ожидать! Что мне теперь, отдаться ему, чтобы он не плакал!»

Ода пригладила растрепанные волосы Давыда и заговорила с ним мягким тихим голосом. Да, она была резковата, но они уже почти любовники. И в дальнейшем станут дарить друг другу только радость. Ведь так?

Давыд перестал плакать и взглянул на мачеху снизу вверх.

- А как же Олег? - прозвучал его недовольный голос. - Он тоже будет тайком от отца обладать тобой? Я не хочу делить тебя с ним!