Вот облако газа и пыли, плазмы и пламени – отражение четырёх Стихий в Сущем. В самой же середине его ещё одно отражение – отражение Трещины. Облако вращается вокруг этой точки, как вращается вокруг оси колесо, по мере сжатия скорость вращения увеличивается, и облако принимает форму диска. Средняя его часть даёт начало светилу, а внешние области – планетам. Каждая планета – отражение бога, и выстраиваются они строго по пантеонам.

Итак, центральное место в системе занимает светило – отражение главного из богов пантеона Пламени, Игнифера. Ближе всего к Игниферу Акахад, поверхность которого, раскалённая и расплавленная, перетекает, будто ртуть, меняется; за ним следует Хакраш, вращающийся наоборот; за ним Страфедон, во многом подобный Унике, первой планете пантеона Плазмы. Уника воистину уникальна, ибо только она в новом мироздании и обитаема; уникален и её спутник – Салма, единственный из спутников системы, отразивший бога. Орбиту за Уникой занимает ржаво-красная Григла, за Григлой – льдисто-голубая Кахира. Далее следуют планеты пантеона Ветра – газовые гиганты. Первой идёт Ваффа, крупнейшая из планет системы, затем Свава, охваченная кольцами, будто бы украшениями, затем Сатисса, подобная жемчужине, а замыкает пламенная Шива. И, наконец, самые далёкие от Игнифера, самые холодные – планеты пантеона Тверди. Первая из них, Эдр, подобна грубо огранённому алмазу, за Эдром следует непроницаемо-чёрный Шерл, за Шерлом – Яри, усыпанный большими, однако уснувшими вулканами. Последняя же из планет пантеона Тверди – Гро – взорвалась, разрушилась, охватывает теперь систему кольцом разновеликих астероидов.

Родившись из огня и плазмы Игнифера, из газа и тверди Уники и двенадцати других планет, Вселенная затем расширилась, распространилась, из точки превратилась в бесконечность. Сильфиды видели процесс, но те силы, что за ним стояли, оставались от них скрытыми. То могли быть и энергии, высвободившиеся с разрушением Клетки и Фантома, но то же могла быть и чья-то воля. Так или иначе, факт оставался фактом: то, на что потребовались бы миллиарды лет, свершилось за мгновение, и вспыхнуло, и ожило, и положило начало новому отсчёту.

У камеры Освободителя-Разрушителя, оплетённая сетью аур, корпускула Ясса чувствовала себя лишней. Ярмида, Янгна и Ятра что-то горячо обсуждали, она же не могла. Не здесь сейчас были мысли Яссы и чувства, а дома, в Стремнине – главном городе восточного луча, расположенном в извивах одноимённой реки. Весь луч Сатиссы – один большой сад, Стремнина же – главное его сокровище, поскольку лишь там произрастают энергоцветы. И сейчас они один за другим распускались, Ясса чувствовала дивные и сладкие прикосновения их энергий даже отсюда, с противоположной стороны Альфалона. Пора цветения энергоцветов коротка, но невыразимо, невыразимо прекрасна!

– А ты, Ясса, что скажешь? – обращается к корпускуле Янгна, выдыхает из ноздрей дым.

– Да, Ясса, – добавляет Ярмида, – тебя бы мне тоже хотелось услышать.

– Я? – трепещет та, – я не знаю…

– Да отстаньте вы от неё, – усмехается Ятра, – не видите, она не в себе.

Яссе обидно, стремительно перетекает из одной формы в другую, но что правда, то правда: сегодня она сама рассеянность. Энергоцветы отвлекают корпускулу и когда Ярмида готовится, облачается в броню аур, и когда та уже в камере, с человеком один на один. Но за противоборством их Ясса следит уже пристально, и вспыхивает, и заходится в ужасе, когда Ярмида проникает в человека, а в неё проникает Разделение. Потом истинная сильфида выходит, и она больше не истинная, и она говорит:

– У меня получилось. Он настроен…

Последним же, что видели сильфиды благодаря Фантому, были лезвия полотен Разделения, протянувшиеся от мира к миру, от плана к плану. Узрели, как Разделение замкнулось в Унике, образуя преграду, непреодолимую ни на одном из уровней мироздания, образуя аналог Клетки. И стало так, что сильфиды оказались внутри неё, пробудились на лучах материка, названного впоследствии Альфалоном, в водах океана, названного впоследствии Замкнутым. Для цвергов подобное заключение стало бы торжеством, ведь того они и добивались в Первом Противостоянии, для сильфид же стало наказанием, и наказанием высшим, ибо добивались прямо противоположного. Так они поняли, что за Разделением стоит всё же не слепой случай, а воля. Мощи этот неизвестный был воистину великой, но действовал не так, как действовал бы, по представлениям сильфид, проснувшийся Творец. Ибо, строго говоря, этот неизвестный не сотворил, а лишь собрал из уже имеющихся деталей. В том, чтобы вернуть Вселенную в русло прежней формы – той, что была до Первого Противостояния, сильфиды и увидели главную его цель. И назван был Форматором.

Орудий у Форматора много, и в то же время оно одно – Разделение. Сильфиды были разделены на тех, кто соприкасался во времена Первого Противостояния с плотью, и тех, кто сохранил чистоту. Первые переродились, обрели физическое тело, вторые же остались без изменений, в энергетической форме, через что и возвысились над остальными. Переродившиеся, в свою очередь, разделились в зависимости от того, в кого по преимуществу вселялись – в людей, в драконов, или в саламандр. Первые стали андрогиниями, вторые – пегасиями, третьи – корпускулами. И как только всеобщая метаморфоза была завершена, открылось её предназначение: переродившиеся сильфиды стали проводниками душ для рас пантеонов Плазмы и Пламени. Ведь в каждой сильфиде оставалась частица Фантома, своего рода ключ, благодаря которому душа, прошедшая путь до конца, могла покинуть эту Вселенную и отправиться дальше. Андрогинии переправляли души людей, пегасии – драконов, корпускулы – саламандр. Сами же сильфиды к Вселенной были привязаны, как были привязаны они к Альфалону, в том числе и сильфиды истинные. Видели всю неестественность нового миропорядка, но он работал, он исправлял, а значит и приближалась цель, к которой двигался Форматор. Сильфиды ждали, сильфиды верили, покорно выполняя возложенные на них задачи. И день пришёл – через барьеры Разделения прорвался человек.

К истинным сильфидам андрогиния Ятра относилась с холодком презрения – чистенькие, как же. Из-за таких вот чистеньких Первое Противостояние и завершилось крахом. И где были они, истинные, когда пришёл Освободитель-Разрушитель? В благодатной своей Скинии, опять же, защищённые со всех концов, в то время как она, андрогиния Ятра, сражалась – встретила человека лицом к лицу и победила. Впрочем, на любое правило есть исключения, подвиг Ярмиды лишний раз подтвердил нехитрую эту истину. Она тоже встретила человека лицом к лицу и тоже победила, но цену, несомненно, уплатила большую. Потому Ятра её и навещала в лазарете, приходила каждый день. На седьмой, когда Ярмида прогуливалась в сквере, а Ятра подошла, та её узнала, наконец-то узнала – закрутилась на месте, замахала руками, и если бы не поддержка аур, вполне могла бы упасть.

– Ну, здравствуй, сестра, – говорит Ятра, – с пробуждением.

Остановившись наконец, вернув контроль над телом, Ярмида силится что-то сказать, но из горла лишь мычание да хрипы. Ятра понимает и без слов, говорит:

– Человек отправлен обратно, барьер его пропустил.

– Поч-чему?.. – ауры всё же настраиваются, помогают Ярмиде выдавить первые слова, – почему меня не подождали?

– Потому что было пророчество, – Ятра берёт под руку, осторожно ведёт. – Если коротко, то звучало оно так: «Человек должен быть возвращён на ту сторону не позднее пяти дней после контакта с истинной». Так что пусть теперь там, у себя, освобождает и разрушает.

Поникнув, как будто даже уменьшившись в размере, Ярмида говорит:

– Надеюсь, у него получится. Не хочу так… в таком виде вечно…

– В этом ты не одинока, – кивает Ятра, – никто не хочет.

А ночью просыпается Пророк, бушует до утра. Как и всегда в дни пиков.