Оборванная вечность. Это так странно. Кто-то зачем-то убивает бессмертное существо. Это неправильно. Мы не должны умирать.

Столик был наполовину скрыт под хлебом и кусками мяса. Хейн, который шёл за мной по пятам, смотрел на это со смесью отвращения и неверия. Держу пари, в его народе никто и никогда не приносил столько еды на могилу.

Я наклонился и взял в руки столько хлеба, сколько поместилось. Когда получеловек подошёл вплотную, я передал ему то, что набрал, а сам взял куски мяса, которые источали такой аромат, что голова у меня пошла кругом, а живот свело. Я сегодня за весь день куска в рот не брал.

И тогда мне стало стыдно.

У меня умерли родители, а я так легко разоряю то место, где могли бы покоиться они.

И вообще как я могу думать о еде?!

- Хейн, - позвал я. Тот промычал мне что-то в ответ, но я не расслышал и сказал:

- Накажут нас не Боги, а мы сами. Мне лично сейчас стало неприятно. Я граблю семейный склеп.

- Наконец-то до тебя дошло, - проворчал юноша, тряхнув головой. Волосы его, раньше скрывавшие шею и плечи от моих глаз, сейчас упали на грудь. Тогда я заметил то, насколько он изящен, этот Хейн. Мне стало так любопытно, как выглядели его отец и мать, чтобы сын уродился таким красивым!

- Ладно, - пробормотал я. - Наплевать. Я не для себя ворую отсюда еду, а для Акиры.

Хейн пожал плечами.

- Согласен.

- Тебя не поймёшь, - заявил я. - То ты "против", то ты "за"...

- Какой есть, - отмахнулся юноша.

- Не боишься? - спросил я, чувствуя, что Хейну совсем не хочется тащиться ещё час с полными руками по темноте. - Назад будет ещё труднее.

Хейн упрямо сжал губы и помотал головой. Я хмыкнул и пошёл прочь из светлого зала. С пола мне задорно переливались монетки, и я вспомнил, как будучи ещё маленьким мальчиком, я пробрался сюда и собирал в ладони эти золотые пуговки, а потом подбрасывал их над собой в воздух.

Как только мы вышли из яркой комнаты, Хейн ахнул: темнота сразу обступила его, и я понял - парень по-настоящему испугался, что я бросил его здесь. Улыбнувшись своему новому другу (хотя он этого и не заметил), я подошёл к нему и, насколько позволяли наполненные мясом руки, взял его за рукав рубашки. Ткань показалась мне холодной, будто Хейн сам был ледяной. Тогда я коснулся его руки.

Жутко холодная кожа!

- Что с тобой? - изумился я. Хейн ответил:

- Я же наполовину эльф, забыл? Мы не можем поддерживать температуру тела без солнечного света. Даже рассеянного или скрытого в облаках.

Хм. Откуда я должен был это знать? Ну да ладно...

- Хейн, хватит болтать. Старайся держаться как можно ближе ко мне.

Он кивнул, и мы пошли по тёмному коридору. Наверное, уже наступила глубокая ночь. Мы слишком много времени потратили на всё. Да уж. День кошмарный. Может быть, самый ужасный за всю мою вечность...

Вечность! Чёрт! Я не прошёл сегодня Наречения! Оно не пришло мне! От ужаса я резко остановился, и получеловек с глухим стуком врезался в меня.

- Ну что теперь? - возмущённо пробормотал Хейн. Я невидящими глазами уставился на него. Меня парализовал ужас.

- Я смертен.

Эти два слова звучали как приговор.

Если тебе была точно известна дата твоего Наречения, то оно просто не могло не придти к тебе. А если всё-таки оно обошло тебя стороной, то ты, наверняка, никогда его уже не пройдёшь...

- Нет вечности.

Мясо, что я прижимал к себе начало падать на пол с оглушительными шлепками. Руки опустились сами собой.

- Я смертен, - повторил я. Слова прорывались к разуму, разъедая его, словно кислота. Меня затопила паника, страх... Что же теперь делать?

"А ничего не делать", - шепнул разум. - "Умрёшь с Хейном в один день, как в сказке".

Я со стоном опустился на колени. Хейн бросил хлеб на пол и испуганно потряс меня за плечи.

- Что произошло? Киона! Ответить! Опять плохо?

- Я смертен.

Юноша смотрел мне в глаза почти минуту, а потом признал:

- Не понимаю.

- Я сегодня должен был пройти Наречение, - объяснил я. - Оно обошло меня. Теперь мне отмерен человеческий век.

Хейн непонимающе смотрел на меня. Он не мог почувствовать того ужаса, который испытывал я. Хейну и так пришлось бы прожить одну человеческую жизнь. Он сам не понимал этого, но в нём было слишком много от человека, а это явный показатель того, что он смертен, как человеческое дитя. Его мать не достигла своей цели, её ребёнок умер бы вместе со своим отцом. . А я так надеялся, так ждал... так не хотел умирать.

Годы пролетят для меня незаметно, как сон. А потом, когда сон кончится, я не проснусь. Я просто и не буду бодрствовать никогда.

Я похолодел и, наверное, моя кожа стала почти такой же температуры, как и у Хейна.

- Ну... я уверен, что не всё потеряно, - попытался утешить меня юноша.

Я решил, что получеловек никогда не поймёт моих переживаний, потому постарался избавить его даже от раздумий на эту тему.

- Не обращай внимания. Я знаю, оно ко мне придёт, - безмятежно ответил я. Хейн удивился такой быстрой перемене в моём настроении. Но потом лицо его смягчилось, и он пошёл подбирать хлеб.

"Я смертен".

Я тоже собрал мясо, и мы пошли дальше по коридорам подземелий. Свет из зала с могилами всё ещё настигал нас, но вскоре он сменился непроглядной тьмой. Я почувствовал, как Хейн отчаянно старается идти прямо за мной, хотя он мог положиться только на свой слух.

Мои шаги были какими-то глухими, будто я уже умер и теперь хожу бесплотной тенью.

"Я смертен".

Нет. Нельзя о таком думать, иначе никаких нервов не хватит.

И всё-таки от правды я не мог укрыться, даже если бы захотел.

Наверное, самым прекрасным моментом за весь тот ужасный день для меня стала не секунда, когда я понял, что жив, не та мысль, что показала мне - Хейн мой друг. Самым прекрасным был миг, когда я вновь увидел лицо Акирджавы.

Девочка не спала, когда мы с Хейном вышли из тяжёлых дубовых дверей.

Подойдя к ней я первым делом прижался к её маленькому телу. Стук сердца меня успокоил.

"Если не буду жить я, то уж она точно выживет", - мелькнуло у меня в голове. Потому я не дал чёрному унынию и дальше меня порабощать и завёл разговор о переходе через лес, который был неизбежен, если мы хотели попасть в Айнон.

- Там нет никаких монстров, - заверял меня Хейн. - Всё это выдумки. Просто странный и тихий лес. Пожалуй, слишком тихий, но так даже интереснее.

Акира была у меня на руках и опять серьёзно рассматривала моё лицо. Это было даже забавно, но я не мог понять, кого вижу в ней: ребёнка или уже взрослую, но немую женщину. Это походило на игру в гляделки: она пристально глядела на меня, будто подозревала в чём-то, а я отвечал ей насмешливым взглядом. Но Хейна я слушал, во всяком случае, старался.

Мне не нравилось то, что я стал почти зависим от взгляда больших синих глаз. Едва я поднимал голову на Хейна, как всё во мне противилось этому, и я снова начинал разглядывать милое личико сестры...

Странное чувство - любить кого-то. Когда я смотрел на Хейна, испытывал простое влечение, которое порождал инкуб, живущий во мне. Даже заморачиваться на этом не стоило. Но то, что охватывало меня при взгляде на Акиру ни в какое сравнение ни с чем не шло.

Семейные узы. Я надеялся, что это были всего лишь семейные узы, которые так прочно привязывают меня к маленькому созданию.