Часть 1.

Обычно я просыпался, когда горизонт уже краснел под лучами восходящего солнца. Но тот день был особенным, и я встал ещё затемно. Мне так хотелось встретить наступающее утро первым, что я не стал утруждать себя одеждой и выбежал обнажённым на двор перед домом. Предрассветная прохлада ударила в моё тело, что напомнило мне об исключительной важности сегодняшнего события.

Тогда я должен был пройти Наречение.

Разумеется, как и каждый молодой человек моего возраста (а было мне тогда семнадцать лет), я жаждал пройти его, ведь это бы означало мою полную независимость от всего, что меня окружало. А моя так называемая независимость удовлетворяла и моим амбициям, и моим разыгравшимся юношеским гормонам. Это чем-то походило на достижение совершеннолетия у людей, но с той лишь разницей, что я бы остался в том внешнем облике, в котором был тогда. Мне очень нравилась идея, что я буду - чего уж тут прибедняться - невероятно красивым юношей предположительно до скончания веков.

Я всё стоял, наслаждаясь тишиной и ароматом росы, и наблюдал за восточным краем горизонта, что постепенно светлел и зеленел, приближая меня к самому важному событию в моей пока что очень короткой жизни. Широко распахнутыми глазами я глядел на чёрную завесу над моей головой, где медленно гасли звёзды. Зеленоватые перья света скрашивали темноту.

Даже далёкие светила в тот момент подмигивали мне, а уже еле заметный месяц, казалось, улыбался. Мои губы непроизвольно растянулись в довольной ухмылке. Пусть все знают, насколько мне хорошо сейчас, и как будоражит меня тепло собственной крови. Даже Вселенная узнает, как прекрасен будет сегодняшний день. Я был уверен в его непередаваемой прелести. Всё будет идеально, чудесно и восхитительно. На большее мой мозг в те секунды способен не был. Единственное, что я различал тогда, кроме неба, были тени, что неторопливо росли на земле. Они были немного устрашающими, и чтобы не портить себе идиллию, я просто старался не обращать на них внимания.

Но моя чувствительность к перепадам температуры брала своё, и, почувствовав, что немного замёрз, я решил вернуться в дом и привести себя в порядок. Нехотя развернувшись, я сделал несколько маленьких шагов, но остановился, чтобы налюбоваться местом обитания нашей семьи.

Дом моих родителей представлял собой нечто среднее между замком и деревянной развалюхой.

Наше ветхое родовое гнездо, окружённое тинистыми прудами, подслеповатое убежище холодных залов, продуваемых ветрами, поскрипывающие доски пола, покрытые шкурами, мыши, скребущиеся за стенными панелями...

Окружавшие дом бесконечные поля, заброшенные ещё много лет назад моими предками. Травы всевозможных оттенков зелёного нежно шелестели от любого дуновения ветра, наполняя воздух едва ли не музыкальными звуками. Старые потемневшие пруды скрывались в густом зелёном ковре. Поля выходили на хвойные леса, что величаво шумели под тяжестью своих стволов и толстых ветвей. Тонкий терпкий аромат смолы сливался с лёгкими нотками диких цветов, заставляя забыться, перестать осознавать своё существование. Так иногда случалось и со мной.

Недалеко к северу от дома мой отец-инкуб разбил сад, но это не было банальным человеческим скопищем деревьев и растений, дающих плоды. В "садах"- сколько я себя помнил - не было ни одного плодоносящего дерева, только скрюченные от старости яблони, покрытые грубой бурой корой.

В общем-то я всегда считал, что как раз инкубы отличаются от всех других рас неповторимым чувством стиля, но мой отец ставил под сомнение этот факт, потому что ни разу за существование не смог даже правильно подобрать вещи по цвету. Но именно за это я его обожал. Мне нравилась та дикость, которой была окружена моя жизнь благодаря отцу, мне нравился её нетерпеливый зов.

Все, кто знал меня, говорили, что я жуткий романтик. Возможно, так оно и было. Но я не любил рассуждать о том, что касалось моих внутренних качеств (вероятно, именно потому, что боялся узнать себя).

Я улыбнулся и взбежал по деревянным лестницам, цепляясь за шаткие перила. Чувствуя, как пружинят гниющие доски, перескочил через последнюю ступеньку, оказавшись на небольшой террасе, что была освещена крохотным фонариком. Он висел на стене возле роскошной двери с хрустальными витражами, где замысловатые узоры переплетались вокруг стеблей трав, цветов и стволов деревьев. Очень красиво и не к месту в нашем тёмном, холодном, унылом и любимым мною доме. Но именно этот витраж и напоминал мне и моим родителям о том богатстве, в котором когда-то жили наши далёкие предки. Конечно, иногда мне становилось очень неприятно от того, что всё состояние семьи ушло за много поколений до того, как отец вступил в права наследства. Но в то же время я был несказанно рад, что стены коридоров были затянуты не шёлком или чем-нибудь другим, но тоже дорогим, а увешаны старинными картинами, изображавшими бои и сражения. В детстве я очень увлекался, разглядывая их.

Как таковой, крыши у нашего дома не было. Нагромождение башен с огромными окнами, что служили нам спальнями - вот что защищало нас от дождей и снегов. В общем и целом, меня такая жизнь устраивала вполне.

Окна моей комнаты выходили на восток. Я сам выбрал именно эту сторону дома, чтобы всегда просыпаться с солнечными лучами, хотя они и приносили мне массу неудобств. Высокая лестница начиналась на первом этаже, а упиралась в тупик, что могло показаться в какой-то степени абсурдным - зачем лестница, ведущая к стене? Но только я знал тайну комнаты, находившейся за толстыми деревянными панелями: если топнуть по верхней ступеньке, с потолка упадёт верёвочная лестница, и над стеной-тупиком, прямо в потолке, откроется небольшое отверстие, куда вмещался только один инкуб. Ну, или кто-нибудь другой, но я никого не подпускал к своему святилищу.

Я топнул по ступеньке, сразу протягивая вверх руку и ловя верёвочную лесенку. Потом, немного подтянувшись, я взобрался в эту маленькую Вселенную.

Сначала могло показаться, что это самая обыкновенная комната не очень опрятного молодого человека: повсюду разбросана одежда, книги, стопками расставленные по углам, старые изрисованные мною холсты, сваленные бесцеремонной кучей около широкой кровати. Нет, я вовсе не любил тот бардак, что царил в моих "покоях". Просто мне не всегда удавалось выкроить время для столь ответственного занятия, как уборка. Да к тому же я и не горел желанием разбирать книги, ставить их по алфавиту, развешивать картины и просто даже элементарно протирать пыль.

Но на самом деле это был самый дорогой хлам в моей жизни: в каждой рубашке, небрежно брошенной на пол, я всегда хранил что-нибудь: будь то монеты или маленькие свитки с заклинаниями.

Так или иначе, я подошёл к куче тряпья и выхватил из неё простую белую рубашку и узкие чёрные штаны и повалился на кровать, надевая это.

Когда, наконец, я удовлетворился своим внешним видом, солнце уже пустило несколько робких утренних лучей в мою комнату. Пылинки неспешно кружились в золотистом свете.

Не желая вставать, я полежал на кровати ещё несколько минут, но моя вечная неугомонность не дала мне долго находиться в одном и том же положении. Мне нужно было что-то сделать, но это сказывался живущий во мне дракон.

Фактически я не был ни полноценным инкубом, ни чёрным драконом, в которого умел мастерски обращаться. Моя мать несла в себе крови рептилии, а отец был соблазнителем рода человеческого, и, могу сказать с уверенностью, это был самый странный союз, который когда-либо видела Вечность. Правда, я до сих пор не мог понять, как им в голову пришло жить вместе. Мне всегда казалось, что если сравнивать их с животными, то это было бы больше похоже на змею и ястреба.