Тут же слонялись двое неопределенного вида гостей с медными лицами, у одного из которых то и дело выпадала сквозь дыру в кармане обойма пистолетных патронов, другой же, когда вынимал из кармана руку, чтоб закусить или выпить, то вынужден был снимать с ладони затейливой формы кастет.

Наконец было предложено гостям пройти к столу, и все, теснясь, принялись рассаживаться.

— Угощайтесь, гости дорогие! — предложила Раиса, и застолье началось.

Как только выпили все по первой рюмке водки, так сделалось гораздо веселее. Все разом заговорили, пошли наперебой тосты, а настоящие любители выпить, произносили еще и свои скороговорки для ближнего круга, вроде: «Между первой и второй не пролетит и пуля», чтоб немедленно выпить, но и общего тоста не прозевать.

Профессор Виноградов сидел, распустив галстук, и украдкой уже не в первый раз стискивал попу своей юной супруги, отчего у той закатывались и до половины закрывались глаза, так что заметившему это немедленно хотелось оказать ей первую помощь.

Муслима Магомаева сделалось почти не слышно за общим гомоном. «Ну что так робко стоишь? О чем задумалась ты опять?» — вопрошал он сквозь шум с пластинки, неизвестно к кому обращаясь.

— Попрошу внимания! — обратился ко всем важный товарищ в пиджаке, со значком на лацкане, — у кого не налито, наполните бокалы, — важно откашлялся он, и гомон несколько поутих.

— Наше правительство, под руководством нашей же партии, чтоб поддержать авторитет науки и культуры, ну и, следуя, как всегда, пожеланиям трудящихся, готовит проект постановления о выпуске серии праздничных юбилейных монет, рублей, — уточнил он, — к знаменательным датам, во-первых, и в честь отдельных деятелей культуры и, соответственно, науки, во — вторых! Со мной имеется демонстрационный образец… Интересующиеся могут ознакомиться, — оратор слазал в карман и, недолго порывшись, вытащил оттуда коробочку.

Неприятный в малиновом жилете субъект первым выхватил предмет у него из рук, достал из коробочки блестящую монету с Менделеевым и, подняв ее над головой, заскользил меж гостей, как змей, успевая всем ее показать, сверкнуть в глаза металлом, причмокнуть сладостно и подлить в бокалы, так чтоб неудобно было не выпить. Наконец, он подбросил деньгу под самый потолок и ловко поймал ее глазом.

Оказавшийся тут как тут Дядя, приодетый и пахнущий одеколоном «Гвоздика» (лучшим на тот момент средством от комаров), потянулся к напоминавшей монокль монете нечистой пятерней, желая видимо ее из глаза у субъекта бесцеремонно выковырнуть, и начал было орать: «Да я рублей этих, бляха муха!..», но Раиса одним ловким движением заткнула ему рот и одновременно выпихнула на задний план.

О том что ее подпольная продукция приобретает официальный статус, она узнала за четверть часа до тоста и была скорее обрадована, чем испугана. Ей почему-то всегда казалось, что именно так и будут развиваться события, движимые ее энергичным вмешательством. Заботило ее и в наибольшей степени огорчало то обстоятельство, что нельзя было похвастаться Семену, раскрыться ему еще одной стороной своей женственности — авантюрной.

— Разболтает, конечно, мигом, начнет хвастаться своим за выпивкой и на съемках всяких, когда часами простаивают, — здраво размышляла Рая, — или перетрусит, потянет в милицию, а того хуже — сбежит в неизвестном направлении, как заяц, и не покажется больше на глаза.

— Выпить, выпить! Немедленно все должны выпить! — задорно воскликнула она, поднимая хрустальную стопочку с налитой кем-то водкой.

«Малиновый жилет» тотчас обронил из глазницы рубль-монокль прямо себе в бокал с темно-красным вином, скрывшим монету.

Уговаривать никого не пришлось, вино лилось рекой, казалось даже, что звон стаканов и шум винных струй не прекращался ни на миг. Какие-то ветры пронеслись по комнате, опрокинув вазу с конфетами «Мишка на Севере», рассыпавшимися по всей скатерти. Звучала разнообразная музыка и выкрики делались все громче, поскольку у каждого гостя обнаружилась масса интереснейших тем, для сообщения окружающим.

— Выпьем все как один, за рост благосостояния! — громыхнул из угла мужчина в малиновых галифе и с луженой глоткой, — даешь, как говорится «каждому по потребностям» и бесплатно! Чего ж еще? — окончил он тост вопросом ни к кому, и немедленно выпил.

— Да! Потому что любовь не продается! — подал голос осмелевший от выпитого Макаревич и потянул из-за спины гитару.

— Во-во! — послышались одобрительные голоса, — врежь-ка, цыган, как следует!

— Это уж будьте покойны, — зловеще посулил музыкант и внезапно закричал так, будто его резали. Лицо юноши при этом исказилось специально для наглядного выражения чувств, что обуревают человека, если его вдруг принимаются, вот именно, ни за что ни про что, резать. Разница состояла в том, что вряд ли жертве душегубов пришло бы на ум наигрывать при этом на музыкальном инструменте.

Студент же играл, причем складно и, кажется, изо всех сил. Гитарный звук даже перекрыл радиольного Магомаева. Гости все обернулись на крик и не вдруг сообразили, что кудрявый молодой человек, ни что иное делает, как поет. Слов никто понять не смог, ведь это был незнакомый иностранный язык. Поскольку вечеринка была явно закрытого типа, то все и решили, что это нарочно так задумано, чтоб с запретной «музычкой».

Толпа мигом обступила музыканта и почти навалилась на него, дыша свежим перегаром и тараща глаза. Многие принялись мотать в такт головами, возможно более во хмелю, чем от музыки.

Один из примкнувших к слушателям был тот самый, недавно в составе банды грабивший студента, и побитый Перцем, субъект. На этот раз он был без приятелей, просто в качестве приглашенного охранника. Тот ему и даму разрешил взять для отвода глаз. Секретный охранник сразу потащил свою спутницу поближе к певцу, и зашептал ей горячо в ухо:

— Я-то знаю его! Мировой чувачина!

Совершенно забыв о мстительном чувстве, которого все равно было не напастись на все случаи, он все толкал даму впереди себя, пока не прижал ее прямо к Макаревичу. Тот закричал пуще прежнего, поскольку почти признал побитого грабителя, хоть и не на сто процентов. Но энергия победителя, помноженная на присутствие возлюбленной, плюс сознание собственной талантливости, делали его неуязвимым. Ситуация принадлежала ему.

Все это заставило некоторых жадно выпить, тем более «малиновый жилет» буквально из-под земли вырастал с бутылкой и стаканом, стоило только заблестеть чьим-либо глазам в желании опрокинуть стопочку.

Как только Макаревич смолк, все сдвинулось с мест и загалдело на разные лады. Слово «чувак» вынырнуло откуда-то и повисло в воздухе. Преобладал, впрочем, крик: «Еще давай!»

— Опомнитесь, товарищи! — воскликнул не совсем еще пьяный гость в кителе без погон, тот самый, что притащил охранника. — Вы только задумайтесь, куда зовет эта вот музыка?! К чему она призывает? — горестно причитал он, удерживаясь от падения за дверную притолоку, — с такими песнями нам ведь коммунизма никогда не построить!

— Это точно! — радостно заржал владелец малиновых галифе, — вот это ты в точку попал, — кажется, от души обрадовался он. Затем вдруг протрезвел и отчеканил убежденно, — ни за что на свете не построить!

Макаревич тем временем совсем разгулялся и собрался было исполнить на волне успеха еще номерок — другой, но Раиса, раскрасневшаяся, как рак, строго на него глянула ледяным, неузнающим взглядом, а затем кокетливо и несколько истерично, поскольку вечер явно развивался не по плану, объявила:

— А сейчас главный номер нашего вечера — «поросенок по-Дюссельдорфски»!

Макаревич так и не взял первого аккорда, зачарованный зелеными глазами сослуживицы и почуявший вдруг острый интерес к рецепту поросенка. В воздухе образовалась тревожная звенящая тишина.

Впрочем, один, неохваченный тревогой гость, дотянулся и звонко шлепнул хозяйку по эффектно обтянутому дорогой тканью заду. Гитарист рванулся влепить тому пощечину.

Раиса не успела возмутиться фамильярностью…