Еще был высокий шест, похожий более на мачту. Каждое утро на него поднимался несколько выгоревший красный флаг, вечером же флаг опускался. Вокруг шеста образовалась вытоптанная в траве овальная тропинка, и все вместе называлось «линейкой». На линейке объявлялись к всеобщему сведению распорядок дня или его итоги, награждались отличившиеся.

Зато лагерь украшался несколько даже несуразно помпезными воротами, напоминавшими триумфальную арку, с приделанным поверх кумачовым лозунгом: «Добро пожаловать!». Душевность лозунга подчеркивалась его рукотворностью. Задолго до появления рекламных технологий, нетвердая рука оформителя вывела эти буквы не совсем, чтобы посередине и не так, чтоб одной высоты. Промежутки между словами тоже не особенно были соблюдены, а восклицательный знак был почти не отличен от вопросительного. Художнику даже отказывались было платить, но заплатили под честное слово, что тот все поправит. Тем более, может, и не стоило ничего поправлять, поскольку душевно вышло, по-человечески.

Именно этот лозунг показался далеко впереди, по ходу движения небольшого пионерского отряда, возвращавшегося с дальнего озера, куда дети ходили купаться. Путь их пролегал то через лесок, то полем, то дачного типа улочкой, в конце которой, несколько на отшибе стоял дом Раисы.

После купания всех разморило, к тому же у растущих организмов пробудился зверский аппетит, так что вид маячившего на горизонте лозунга сильно приободрил детей в предчувствии обеда.

Для пущего ободрения шагавший во главе отряда Перец, принялся выкрикивать «речевку»:

Дети подхватили нехитрые строчки и подтянулись. Поднялась клубами пыль, из которой торчал один лишь отрядный флажок. На шее сержанта красовался пионерский галстук, у бедра, как всегда, велосипед. Иногда Паша не выдерживал избытка молодой энергии, вскакивал в седло и демонстрировал какой-либо цирковой фортель. Дети визжали от восторга и безудержно ликовали от того, что у них такой восхитительный вожатый.

Когда отряд приблизился к Раиному дому, калитка в заборе у ворот приоткрылась вслед за пронзительным выкриком: «— Где этот чертов инвалид!?» Из калитки на миг появилась голова женщины-химика, в губах которой застряло слово «…ид», как начало слова «идиот» и тут же скрылась. Послышался звук запускаемого двигателя и вскоре нарядный «москвич» обогнал отряд, превратив всю окрестность в такой клуб пыли, что даже солнце померкло.

Солнце, при этом давно перевалило за зенит и жарило вовсю. Отряд вошел в ворота лагеря и рассыпался без команды по разным сторонам обнесенной жердяным забором территории, чтоб по-быстрому переделать все свои мальчишеские и девчоночьи дела.

От полевой кухни уже понеслись пленительные звуки рельса, по которому повар стучал железякой, сопровождая этой музыкой крик: «Обе-е-едать!» Дети немедленно выстроились в очередь за первым блюдом.

Как только супчик из алюминиевых мисок был съеден, каждый получил по тарелке макарон «по-флотски», которые уничтожены были со сноровкой профессиональных землекопов. Остатки хлеба с общей тарелки перекочевали в карманы и запазухи «про запас», на ночь. Ночью, как известно, аппетит у растущих организмов особенно силен. Добавки не полагалось, поскольку порции были научно обоснованы и рассчитаны. Это подтверждалось тем фактом, что большинство детей, пребывая в лагере, росли, как грибы и в весе монотонно прибавляли.

Отобедав, облизав лавровые листки и запив еду теплым компотом из сухофруктов, дети, как подкошенные рухнули по своим солдатским койкам на «тихий час», ворча при этом на такое бессмысленное заведение.

«Тихий час» всегда вызывал всеобщее недоумение и возмущение, особенно в жару. Все считали, что не в пример лучше было бы провести это время на озере. Но в этот раз, как, впрочем, и всегда, заснули почти все мгновенно мертвым сном. Те, кто не спал, принялись читать утайкой книжки про шпионов, учиться свистеть в два и четыре пальца или, накрывшись с головою простыней, любопытствовать устройством своего не до конца изученного организма, в наружной его части.

Так прошло полтора часа, вплоть до сигнала «Подъем!». С трудом проснувшись от звука пионерского горна и отерев испарину, пионеры потянулись получать свои «полдники» в виде печенья или пряника с чаем. Почти каждый за этот короткий сон еще немного подрос, то есть весь лагерь чуток подрос, не считая взрослых.

У некоторых детей этот рост сопровождался короткими вспышками нахальства. Но, к счастью, не у всех. Все же некоторые бузотеры портили общую картину отказами заправлять, как следует койки, мыть перед сном грязнущие ноги, и отстригать чудовищные ногти, каких не смог бы отрастить и, для примера взятый, рядовой чапаевец.

Впереди предстоял товарищеский футбольный матч с командой ближайшего лагеря, а вечером, если не приедет кинопередвижка, то некое подобие взрослых танцев под аккордеон или патефон.

В прошлый раз танцы удались особенно. Сперва музыку поиграл приглашенный из местного клуба на вечер «затейник» со своим трофейным аккордеоном. Репертуар его состоял из периодически повторяющегося десятка популярных песенок в ритме румбы и танго. Мальчишки, в подражание взрослым, могли чинно приглашать девочек и, держась на «пионерском» (примерно пятнадцать сантиметров) расстоянии от партнерш, минуты по три топтаться на полянке, пребывая в волнующих, бесспорно интимнейших отношениях с этими нравящимися девочками.

Через каждые три номера «затейник» преувеличенно важно объявлял бархатным голосом «дамское» танго. Это означало, что пришел черед девочек приглашать кавалеров, выдавая тем самым свои потаенные симпатии. Девочки отважно шли приглашать, и немедленно меж детьми завязывались сложнейшие интриги любовного свойства, причудливостью не уступающие придворным, с подметными письмами, признательными записками и взаимным шпионажем.

Самыми успешными кавалерами оказывались те, у кого рост был повыше. Из-за большего сходства с взрослыми, к таким буквально выстраивалась очередь из самых миловидных девочек, не умеющих еще видеть и оценивать иные мужские качества.

Те же, кому с ростом не повезло, вынуждены были рассчитывать только на собственную инициативу, что сильно способствовало дальнейшему развитию личности. Мальчишке небольшого роста приходилось с особой силой налегать на развитие речи и, особенно, чувство юмора, поскольку, как известно: веселых любят все. Само-собой надо отличаться в спортивных соревнованиях, и конечно, не упускать случая проявить отвагу на пожаре или наводнении, если таковые случались.

В конце концов, за отсутствием приключенческих событий, можно было предаваться романтическим мечтам на голом месте, то есть опять-таки бесконечно развиваться воображением.

Если уж не везло отчаянно, и проклятые девчонки никак не желали замечать мальчишеских достижений, то отвергнутый сжимался как пружина, аккумулируя в себе огромную жизненную энергию протеста и, в конечном счете, добивался в жизни всего, чего хотел, оставляя далеко позади всех былых удачников. Девчонки же конечно раскаивались и горько рыдали, называя себя «круглыми дурами», но это после, когда уже было поздно.

Особенностью того времени было то, что никакого значения не имело: кто во что одет и дорого ли. Богатство считалось пороком, и все мальчишки с удовольствием лето напролет красовались в одних и тех же выгоревших трикотажных штанах для физкультуры, с вытянутыми донельзя коленками, да майках или футболках. При этом, не смотря на полное отсутствие угрозы радиоактивных дождей, все, даже в жару, поголовно носили головные уборы в виде кепок, вышитых тюбетеек, напоминавших о нерушимой дружбе всех народов СССР, и пионерских пилоток, украшенных иногда кисточками. О носках под сандалии или кеды и речи не было, никто не стал бы снимать их, да одевать, всякий раз. Лень!