— Буза. Я читал, японцы у своих берегов чудо поймали — пять метров!

— Слушай, а крабы никогда не откусывали кому-либо палец?

— Будто нет. Они же вялые, ленивые, только в воде быстрые.

— А я, когда их первый раз увидел, так испугался. Как, думаю, за что их хватать? Все норовил не за клешни. Потом, на базе, взял со стропа живого краба и сунул ему в клешню лезвие ножа. Так он, паразит, не сжимает!

— Надо было бы ему брюхо пощекотать.

— Он все равно сжал. Наехало на него, и сжал. Веришь, сталь захрумтела, щербинки на жале остались, а клешне — хоть бы хны!

— Это он может. Сильная животина!

— Какая животина? Растение!

— Ну, не знаю. Максим Иванович, правый крабовар, мужик умный, говорит, что краб — ни то ни се. От растений ушел, а к животным не пришел. Почти то же самое кораллы.

— В общем, ни рыба ни мясо. Но вкуснее того и другого. Сказано, деликатес!

— А меня мутит от него. Не могу много съесть. Вот абдомины жареные — это вещь! Как курятина, только нежнее. Давай сегодня вечером нажарим абдомин.

— Сегодня палтусятина. Забыл?

— Да, сегодня рубанем палтуса и спать. Сколько на этом поле наших сетей стоит?

— Витька-бортовик говорил, что двести шестьдесят. Пять перетяг.

— Три перетяги выбрали. И еще обеда нет. Сегодня рано кончим и краба хорошо возьмем. Тонн десять. Это значит, ящиков пятьдесят консервов с нашего сырца получится!

— Небось доволен, когда заработок. Но ведь не всегда так.

— Пока идет. Куда лучше, чем в том месяце. В том месяце я домой жинке сто выслал, а в этом, может, я все двести. А ты послал своей?

Вася нахмурился. Послал ли он? Нет. Хотел послать, но Светка его опередила. Так что вычли, у него не спросили. Конечно, ничего страшного, но обидно. Выходит, Светка не верит ему?

— Моя геологиня, — Вася слабо улыбнулся, — моя геологиня под дудку своей мамаши пляшет. У меня теща строгая. Все ссоры со Светкой из-за нее.

— Ты, брат, оплошал, когда выбирал тещу. Надо было бы как я: женился в одной деревне и тут же уехал в другую. Рог называется. Хорошая деревня, в лесу, рядом озеро. Дом себе поставили пять на пять. Корова, два телка, кабанчик. В общем, хозяйство у меня с жинкой хорошее.

— А на Восток чего двинул при таком достатке?

— Виру-майну знаешь? Федька, мой дружок, тоже из деревни Рог. Так он сманил. Поехали, говорит, свет поглядишь. Пока молодой, надо попутешествовать. Вот я и поехал, подписал трудовой договор на шесть месяцев и не жалею.

Обстоятельный человек был Костя Ильющиц, в нем была заложена жажда к труду, пусть тяжелому, монотонному, но осмысленному — что он делает и для чего? И он, попав на путину, постарался узнать о крабах все максимально возможное. До этого, с его точки зрения, крабы были баловством, едой одуревших от другой пищи бездельников. В какой-то мере оно так и есть, говорят же в народе: «Не рожал мак семь лет, и голода не было». Крабовые консервы — изобретение недавнее. Человечество при помощи соли, вяления, консервации и сто лет назад заготавливало иные продукты впрок, надолго. А крабов ловили и употребляли долгое время лишь береговые жители, на месте и сразу. В начале двадцатого века попытку консервировать мясо крабов сделали предприимчивые японские дельцы, но долго у них ничего не получалось. В металлических банках, даже покрытых изнутри особыми лаками, оно быстро портилось, чернело и приобретало неаппетитный вид. Тогда его стали заворачивать в пергаментную бумагу, заливать небольшим количеством морской воды, которую, кстати, большинство считает соком. Но именно она, морская вода, придает от природы сладковатому крабовому мясу тот особый пикантный вкус, столь ценимый знатоками.

Любознательный Костя узнал и то, что по пути японцев пошли и русские промысловики. Первые тысячи ящиков крабовых консервов дальневосточные купцы выбросили на рынок перед началом империалистической войны, в 1913—1914 годах, а затем их изготовление приостановилось. После войны и Октябрьской революции японцы воспользовались слабостью Дальневосточной республики и стали беззастенчиво, хищнически эксплуатировать прибрежные зоны Западной Камчатки. Есть данные, что японцы в иные годы вылавливали в путину более тридцати миллионов отборных крабов — это десятки тысяч тонн легкоусвояемого и, как считают врачи, целебного белка. Шел настоящий грабеж народного добра, русского добра, и во Владивостоке нашлись люди, которые поняли это, стали организовывать промысел камчатского краба. Среди них особой энергией, настойчивостью отливался Евгений Никишин, простой рабочий, краболов, быстро ставший руководителем с государственным мышлением и кругозором. Он создал крабофлот и возглавил его в тридцатые годы.

Многие люди помнят то время, когда прилавки в магазинах от бухты Провидения до Бреста ломились от гигантских штабелей банок с крабовым мясом. Крабофлот делал отчаянные попытки завоевать внутренний рынок, приучить советских потребителей к необычному и загадочному морепродукту. Крабы широко рекламировались, как ныне серебристый хек, но с крабами повторилась та же история, что и с каспийской сельдью, с азовской таранкой. Нынешнее поколение не помнит, что их деды и прадеды, жившие на берегах Волги, называли каспийскую сельдь «бешенкой» — так бешено, неистово, в огромных количествах шла она из моря в реку на нерест. Ее презирали, даже бытовало мнение, что она ядовитая. Настоящей рыбой признавались лишь осетры, белуги, стерляди и в какой-то степени судаки и сазаны. «Бешенкой», как правило, кормили свиней. И ловить ее было очень просто.

Во второй половине прошлого века один из русских промышленников освоил способы посола сельди. И как долго пряного посола селедка не находила сбыта! Промышленник разорился, но его идея консервирования каспийской «бешенки» привлекла других купцов. Прошли десятилетия, сменилось поколение не признававших соленую селедку, и только после этого начался триумф знаменитого залома. Стал он любимой пищей миллионов. А уже в наше время, когда истощились его запасы, превратился в труднодоступный деликатес.

Такая же история произошла с таранкой. Она начала особенно цениться после того, как резко упали ее уловы в Азовском море.

А судьба знаменитой дальневосточной иваси, огромные стада которой внезапно появились у наших берегов в Японском море и так же внезапно исчезли?

Причины появления и исчезновения иваси никто толком объяснить не может. Существует лишь ряд не совсем убедительных гипотез.

С запасами крабов пока обстоит благополучно. Если в Бристольском заливе Берингова моря они практически исчезают, то совсем иное дело в Охотском море. Здесь они взяты под защиту закона, их уловы ограничены, созданы заповедные зоны. Вылавливать разрешено только самцов и в определенное время.

— Мне знакомые надоели, — сказал Вася, ловко выпутывая очередного краба из сети. — Пишут: пришли посылочку, побалуй нас!

— Так ведь нельзя, — сказал Костя.

— Конечно, нельзя. А если бы я работал на шоколадной фабрике, посылку с шоколадом, наверно, не просили бы?

— Точно, не просили бы. Но ведь шоколад легко купить в магазине. Ты не сердись на своих знакомых.

— Да, я понимаю, чего сердиться? А твои из Белоруссии крабца не просят?

Костя подтянул сеть на стол, недовольно крикнул лебедчику:

— Давай, давай, не спи там!

И старшина все понял, чуть прибавил газу, чтобы поспевать за лебедкой, с натугой вытаскивающей со дна морского сети с богатым уловом.

— Так, значит, твои не просят под пиво? — вновь спросил Вася и стал отвязывать сеть, из которой уже они выпутали крабов: самцов оставили на палубе, самок и мальков бросили за борт.

— Нет, не просят. Помню, как-то Федор возвратился с путины и привез с собою банок десять. Мужиков собрал. Навались, говорит, на деликатес, его буржуи употребляют. Но мужикам крабец был до лампочки. Дед Адам, почтальон наш, осмелился и первым попробовал. Долго жевал-жевал, а потом говорит: «Ни сладости ни радости в ем, мужики, нету. Жили мы без етого делибалбеса сто лет и еще проживем!» А Федор ему: «Дедушка Адам, от крабца ноги мерзнут, ешьте!»