Ситуация, конечно, пикантная, но я посоветовал своему другу не раздувать конфликт. Привел несколько примеров из своей практической работы и с беспризорниками, и с бывшими уголовниками. Предложил выход: пусть Озеров все деньги, которые получил, сдаст в штаб, чтобы их можно было использовать на благо всего личного состава. А что касается построек, то после того, как дивизион покинет лес, их все равно оприходуют местные власти. Как их уже будут использовать — хранить ли картошку, мариновать грибы или для каких-то других нужд, это никого уже не должно интересовать.

Гиленков внял моему совету, ход делу не дал, а когда началось новое наступление, об афере Озерова забыли вообще.

Пока стояли в сумских лесах, мы с Юрой еще не раз встречались на его или моей территории: наша дружба крепла с каждым днем. Это была фронтовая дружба, которая помогала нам выживать в суровых условиях войны.

Вскоре из родных мест возвратился Власенко, причем возвратился не один. Он привез с собой брата Григория, молодого долговязого и очень застенчивого парня, говорившего в основном по-украински, иногда подмешивая и русские слова. Григорий был уже призывного возраста, и Василий Прокофьевич посчитал так: раз подходит срок мобилизации, пусть послужит под началом старшего брата, а то ведь неизвестно, как сложится его судьба. Парня устроили в ремонтную мастерскую учеником, в дальнейшем он стал полноправным солдатом, был шофером, воевал на равных со всеми, закончил войну в Берлине, после демобилизации работал на шахтах Донбасса.

Изо дня в день повышалось боевое мастерство наших батарейцев. Еще недавно это были украинские деревенские увальни, теперь их не узнать — стали настоящими воинами. Молодежь с завистью смотрела на тех солдат, кто участвовал в боях и имел ордена и медали. Политотдел бригады взял себе за правило — награждение бойцов и командиров проводить в торжественной обстановке.

В октябре 1943 года награждались участники Курской битвы. На поляне стоял стол, накрытый красным кумачом, на столе ровными рядами разложены коробочки с орденами и медалями. Награды вручал сам комбриг Липатенков. Заместитель командира по политчасти подполковник Яценко вызывал по списку воинов, а комбриг вручал награду.

Тогда же и я получил орден Красной Звезды. Липатенков поздравил меня с наградой, пожелал успешной службы. Награжденным предложили сфотографироваться на память.

Эта фотография хранится у меня и по сей день, как свидетельство тех незабываемых дней 1943 года.

Как-то незаметно подступил ноябрь. Похолодало. Поубавилось солнечных дней, в лесу стал исчезать багрянец, еще недавно радовавший глаз, а по утрам на траве стали заметны следы первых заморозков.

К этому времени танковая армия готова была к боевым действиям. Тут как раз и приказ подоспел: армии перейти в подчинение 1-го Украинского фронта.

23 ноября наша бригада (теперь уже 19-я гвардейская механизированная) погрузилась в железнодорожные эшелоны, и составы покатились через Конотоп — Бахмач — Нежин к Киеву, освобожденному от оккупантов 6 ноября. Разгрузились мы недалеко от украинской столицы в Дарнице. Днепр переходили по наплавному мосту. Старый мост был взорван, но с обеих сторон уже копошились саперы и строители, приступая к его восстановлению.

Тот, кто видел Киев в ноябре 1943 года, знает, какие разрушения оставили после себя гитлеровцы. В центре, на Крещатике, вряд ли можно было найти хотя бы один уцелевший дом. Полуразвалившиеся стены многоэтажных зданий с разбитыми колоннами, груды камня, щебня, бревен и ржавой проволоки — все это говорило о том, что, оставляя город, немцы методически взрывали кварталы и целые улицы.

Но даже на этих развалинах пробуждалась жизнь. Сначала работали саперы, освобождая дома от мин и фугасов, затем группы рабочих с помощью трактора растаскивали завалы, освобождая проезжую часть улиц. Мы миновали разрушенный город и по житомирскому шоссе направились в Святошино. Здесь находился выжидательный район второго эшелона наступающих войск.

Немцы не хотели мириться с потерей Киева. Они создали в районе Житомира — Казатина — Фастова группировку войск и начали крупномасштабное наступление, продвинувшись в глубину нашей обороны на 40 километров.

Перед войсками 1-го Украинского фронта была поставлена задача — разгромить противника, освободить Житомир и всю территорию по линии Любар — Винница — Липовец. Здесь Ставка сосредоточила 7 полевых и 2 танковые армии — Катукова и Рыбалко.

К моменту наступления 1-я танковая армия полностью восстановила свою боеспособность. С уральских заводов были получены новые танки и самоходные артиллерийские установки. Теперь в частях и соединениях их насчитывалось около 600 единиц. Командующий фронтом генерал Ватутин дал Катукову дополнительно 2 истребительно-противотанковых полка. Численный состав армии составлял 42 300 солдат и офицеров.

К середине декабря 1943 года танковая армия была выведена на исходный рубеж за реку Ирпень, правый приток Днепра. Она вводилась в прорыв в полосе наступления 38-й армии генерал-полковника Москаленко.

23 декабря 19-я мехбригада была уже на исходном рубеже. Как назло стала портиться погода: вначале моросил мелкий дождь, затем крупными хлопьями повалил снег. Для наших тягачей с пушками такая погода была совсем некстати. Но наступление все же состоялось. На следующий день вся артиллерия 38-й армии и значительная часть стволов 1-й танковой почти час били по оборонительной полосе противника. Удары наносила также и наша авиация. Вскоре Катуков ввел в бой авангардные танковые бригады, которые, обгоняя части 38-й армии, стали прорываться вперед, торопясь захватить переправы на реке Ирпень.

Отступая, немцы все же успели взорвать часть переправ, без которых продвигаться было невозможно. Пока саперы возводили мосты, нашему дивизиону приказано было отбивать атаки немцев, пытавшихся помешать форсированию значительной массы советских войск.

Передовые танковые батальоны перерезали железную дорогу Житомир — Фастов, овладели населенными пунктами Вербов, Корнин, Липки, Кривое, Попельня и в течение полутора суток продвинулись на 35 километров. Танки шли настолько быстро, что врасплох заставали немецкие гарнизоны и местную власть с ее полицейскими управами.

Удирая из Попельни, немцы готовились вывезти склады, награбленное имущество, угнать в Германию эшелоны с украинскими юношами и девушками. Катуков, зная об этом, торопил командира корпуса Кривошеина как можно быстрее двигаться на Попельню и отрезать противнику пути к отступлению. Кто тут замешкался — сам Кривошеин или его начальник штаба полковник Александров, судить трудно, но командарм обрушил свой гнев и на того, и на другого. Во всяком случае, корпус дальше повели генерал-майор И. Ф. Дремов и полковник Г. С. Сидорович.

В армии разное говорили о причинах смещения Семена Кривошеина с поста командира 8-го мехкорпуса. Сам Катуков об этом умолчал, Бабаджанян в своих мемуарах написал всего несколько строк: «В январе, когда 1-й танковой армии было приказано повернуть на Винницу, в части нашего корпуса приехали командующий М. Е. Катуков, член Военного совета Н. К. Попель и новый командир корпуса И. Ф. Дремов».[26]

Попель, близкий к Катукову человек, хотя и неприязненно писал о Кривошеине, о его барских замашках, тоже все спустил на тормоза: хотел быть подальше от чужих склок, потому что у него хватало своих.

В жизни всякое бывает: друзья и единомышленники расходятся во взглядах и становятся непримиримыми соперниками. Это мягко сказано. Оба танковых начальника — Катуков и Кривошеин — в 1939 году участвовали в «освободительных» походах против Польши, оба командовали танковыми бригадами. Когда Польша была оккупирована советскими и германскими войсками (в соответствии с пактом Молотова — Риббентропа), Кривошеину было поручено дипломатическим путем уладить спорные вопросы по демаркационной линии. Он встречался с генералом Гудерианом, и когда немцы спешно покидали Брест, участвовал в торжественных проводах, прощальном параде.