Он явился результатом конкретных дел, преодоления немалых трудностей, в том числе и субъективного порядка. Кончина Ленина застала Рыкова больным, необходимость срочного лечения сердца вынудила его сразу после избрания председателем Совнаркома согласиться с рекомендацией врачей о выезде за границу. Это была его последняя зарубежная поездка. Вместе с Ниной Семеновной он провел под чужой фамилией два или три месяца в Италии.
Возвращение ускорила тревожная весть. Едва оправившаяся от страшного голода 1921–1922 годов страна летом 1924 года пережила новую, правда вполовину меньшую по масштабам, засуху. Рыков немедленно возглавил специальную правительственную комиссию по борьбе с её последствиями, а затем, в августе, выехал в южные районы РСФСР, особенно пораженные неурожаем. Эта поездка открыла целую серию последующих, вплоть до конца 20-х годов, поездок по стране, не имевших ничего общего с парадностью, заполненных практическими делами и обеспечивавших «обратную связь» с широкими слоями трудящихся.
М. Горький, следя за борьбой с засухой по газетам, с теплом писал в те дни из Сорренто (Италия) Рыкову: «Весьма полюбовался фотографиями Вашей поездки по Поволжью, жаль только, что Вы морщитесь, когда Вас снимают, и выходите на снимках человеком, у которого зубы болят. Но — какие хорошие рожи мужиков!»[33] Рыков тоже вглядывался в мужицкие лица, но больше его интересовали думы крестьян. Те августовские беседы в деревнях способствовали утверждению его мыслей о том, что главнейшей формой организации крестьянства и проявления его активности должна явиться кооперация, поощрение её различных форм.
Поездка, таким образом, обогатила представления главы правительства о пути, как он сам выразился, к устойчивому крестьянскому хозяйству и вместе с тем, что было в тот момент наиболее важным, позволила принять практические меры для преодоления последствий бедствия, сохранения хозяйственной деятельности в пораженных им аграрных районах. Выводы из этих мер имели долгосрочное значение. Недороды в тех или иных размерах случались и в отдельные последующие годы, но ни один из них, вплоть до начала 30-х годов с их социальными потрясениями, не сопровождался голодом или его серьезной угрозой. Это надо особо подчеркнуть.
Борьба за ликвидацию последствий засухи 1924 года была лишь частью повседневной деятельности Рыкова в первые полтора-два года его премьерства. Не касаясь её больших и малых сторон, отметим, что уже вскоре компромисс, определивший разведение постов председателя СНК и председателя СТО, оказался нежизненным. В общем-то, успешное сотрудничество Каменева и Рыкова в единой «упряжке» (или «связке») в 1922–1923 годах теперь стало явно давать сбои. Положение председательствующего в Политбюро обеспечивало Каменеву возможность фактически независимо вести себя в качестве заместителя Рыкова в правительстве, а также на посту председателя СТО.
Может, это как-то и сгладилось бы, если бы не неприятие Рыковым линии Зиновьева и Каменева на неоправданную поспешность в осуществлении нового промышленного строительства, а затем, когда их расчет на приток финансовых средств для него не оправдался, обвинение ими в этом под флагом «обуздания кулачества» всего крестьянства. Эти противоречия обострились развалом «тройки», вполне обнаружившимся к концу 192.5 года стремлением Сталина избавиться от участия в политическом руководстве Зиновьева и Каменева.
Объективно Рыков этому способствовал. Вместе с членами и кандидатами в члены Политбюро Сталиным, Томским, Дзержинским, Калининым, Молотовым и Рудзутаком (Троцкий в тот период отмалчивался и, сидя в президиуме бурного XIV съезда, речи не произнес) Рыков активно выступил с критикой возглавленной Зиновьевым и Каменевым «новой оппозиции». Однако эта критика, во-первых, не содержала ничего личного, а выражала лишь твердые идейные убеждения Рыкова, неприятие им зиновьевско-каменевских представлений о путях социалистического строительства; во-вторых, несмотря на свою остроту, она была направлена на то, чтобы «всех нас запрячь в одну запряжку». Эта рыковская фраза ранее уже приводилась и повторена здесь намеренно. В ней — своеобразное кредо её автора, который, активно участвуя во внутрипартийной борьбе, немалое время ещё и после XIV съезда сохранял надежду на достижение единства, видел в этом, как он выразился, «общий интерес партии».
Заседания съезда закончились в последние часы 1925 года, а первые дни нового года принесли известия о начале заметных изменений в центральном партийно-государственном руководстве. Впервые после кончины Ленина Политбюро ЦК партии было образовано в более широком составе (не из семи, а из девяти членов). В него наряду с Бухариным, Рыковым, Сталиным и Томским вошли новые члены — Ворошилов, Калинин и Молотов. Кроме того, из прежнего состава остались Зиновьев и Троцкий, а Каменев был переведен кандидатом в члены Политбюро. Но время их пребывания в составе этого органа оказалось теперь очень коротким, ограниченным всего лишь несколькими месяцами. В связи с выступлением новой, троцкистско-зиновьевской оппозиции в июле из Политбюро был выведен Зиновьев (вместо него избрали Рудзутака), в октябре — Троцкий и Каменев. Таким образом, состав высшего партийного органа всего лишь через два года после кончины Ленина претерпел первые существенные изменения[34].
Январские перестановки 1926 года непосредственно коснулись и Рыкова. В соответствии с возникшей при Ленине традицией (которую Сталин пока лицемерно не нарушал) он занял место председательствующего на заседаниях Политбюро и пленумах ЦК, а также стал председателем СТО, что вновь свело руководство правительством и этим органом, как то было при Ленине, под единое начало.
Что касается Сталина, то, по мнению некоторых авторов, 1925–1926 годы были временем оформления его авторитаризма. Далее такой взгляд будет подвергнут серьезному сомнению, хотя оговоримся сразу, что перемены начала 1926 года ознаменовали крупный политический выигрыш Сталина. Сумев ранее организовать ощутимые удары по Троцкому, он теперь отделался от соратников по триумвирату, правда, если верить некоторым исследователям, тут же оказался в дуумвирате — был вынужден пойти на блок с Бухариным.
Не затрагивая здесь эту тему в целом, все же заметим, что получившие в последнее время относительно широкое хождение представления о «тройках», «двойках» и прочих числовых комбинациях руководителей, которые чуть ли не вершили все дела партии и страны, являются, по нашему мнению, весьма упрощенными. Конечно, эти представления не выдуманы, они пришли в современную литературу из тех далёких лет. Кажется, М.М. Лашевич ещё в середине 20-х годов иронизировал по поводу «картёжной терминологии» — тройка, двойка, туз… Старый большевик, член ЦК партии, участник оппозиции, покончивший с собой в 1928 году, он, будучи, по свидетельству его современников, человеком прямолинейным и даже грубоватым, без обиняков высмеял примитивность такого понимания совсем не простых процессов внутрипартийной борьбы.
Рассмотрение её только через призму подобных упрощенных представлений заслоняет анализ действительной расстановки сил в политическом руководстве и в том числе — зарождение в его среде некоторых негативных явлений. Уже в 1923 году в статье, опубликованной «Правдой», Л.Б. Красин с тревогой отметил, что в работе ЦК влияют «на внутреннюю и внешнюю политику отдельные личности, а не весь коллектив». Это, подчеркнул он, отчасти вызвано положением в самом ЦК, способствующим «прохождению в ЦК на съездах новых членов, которые исполняли бы волю отдельных личностей». Три года спустя Красин (он скончался в 1926 году) с сожалением мог бы констатировать, что его тревожное наблюдение подтверждается, и теперь уже не только на уровйе ЦК, но и Политбюро. В состав последнего после XIV партсъезда была, так сказать, влита (в качестве как членов, так и кандидатов в члены) целая группа, употребляя термин тех лет, цекистов, подавляющее большинство которой составит со временем ближайшее окружение Сталина. Эта впервые выявившаяся тенденция будет затем, после XV и XVI партсьездов, окончательно закреплена, о чем свидетельствуют данные таблицы на с. 317, которые вряд ли нуждаются в комментариях.
