— Верхняя линия диаграммы, — говорил он, обращаясь к залу, — показывает кривую падения и подъема продукции сельского хозяйства. Стоимость валовой продукции сельского хозяйства в 1913 году равнялась 11 790 млн. рублей, а в 1921 году она упала до 6900 млн. рублей, то есть составляла несколько более половины довоенного уровня. В настоящем году по валовой продукции сельское хозяйство обогнало довоенный уровень и исчисляется в 12 776 млн. рублей.
Сделав короткую паузу, докладчик продолжал:
— Нижняя линия диаграммы показывает кривую падения и подъема так называемой цензовой (крупной) промышленности. Стоимость валовой продукции в 1913 году исчислялась в 6391 млн. рублей, а к началу восстановительного периода, в 1921 году, она упала до 1344 млн. рублей, то есть несколько выше пятой части довоенного уровня. С 1921 года начинается резкий подъем, и к 10-летию мы уже превзошли довоенный уровень (свыше 6637 млн. рублей), а в ближайшем году предполагается превзойти его уже на 15 %. Вот общая картина хозяйственного развития в основных отраслях народного хозяйства за истёкший десятилетний период. Процесс резкого, катастрофического падения и необычайно быстрого подъема является характерной чертой всего пройденного этапа.
Действительно, глядя на круто изломанные линии диаграммы, будто ощущаешь взмах гигантских качелей, которые подхватили страну, увлекли её вниз, к бездне разрухи, а затем стремительно вывели обратно, к довоенному уровню. «На довоенном уровне» — это было, пожалуй, одно из самых популярных выражений второй половины 20-х годов. Откройте сборник рассказов Михаила Зощенко с их удивительным кружевом разговорной речи тех лет, и вы убедитесь в этом. «Как жизнь? — На довоенном уровне». Такой ответ приобрел собирательное значение: хорошо живётся, нормально.
Но довоенный уровень был уровнем среднеразвитой, как мы аккуратно выражаемся, страны. В действительности — страны со слаборазвитой промышленностью, отсталой по сравнению с развитыми странами аграрной экономикой, низким культурным уровнем — более 2/3 её населения до революции было неграмотным.
С первых шагов восстановления народного хозяйства Ленин и руководимая им партия ставили задачу не просто достичь экономических показателей 1913 года, а создать все условия для выхода за их пределы и дальнейшего движения вперёд. Так понимал восстановительный период и Рыков. Поэтому, когда в середине 20-х годов развернулась внутрипартийная дискуссия, он сразу оказался в первых рядах тех, кто активно выступил за развертывание социалистического строительства. Он убежденно считал, что на основе нэпа страна может осуществить переход к социализму, в СССР будет создано социалистическое общество.
При этом в отличие от некоторых горячих голов он рассматривал переходный период от капитализма к социализму как исторически длительный, требующий нескольких десятилетий развития советского общества. Только в итоге такого развития станет возможным «непосредственное, — как выразился Алексей Иванович, — социалистическое строительство», то есть создание социализма.
«Ликвидация бедности, невежества, неграмотности, отсталости, — писал он в 1925 году, — которые мы унаследовали от всего царского периода нашего государства, и достижение в материальном и культурном отношениях уровня, превышающего Западную Европу или даже достигающего его, будет, при условии диктатуры рабочего класса, означать ликвидацию новой экономической политики и всего переходного периода и вступление в стадию непосредственного социалистического строительства». В течение этих лет новое общество призвано полностью усвоить все достижения капитализма (производить много, скоро и дёшево). Рабочий класс должен показать, что он в условиях пролетарской диктатуры сможет организовать свой труд и будет работать лучше, «чем работает Форд и капиталисты». Лишь тогда мы «с полным правом можем сказать, что все главнейшие трудности переходного периода преодолены». Таков был, по его мнению, рубеж, на котором, оттолкнувшись от достигнутого капитализмом уровня техники и организации производства, можно развить дальше производительные силы на основе иной организации общественного труда до уровня, недоступного эксплуататорскому строю.
Небезынтересны и суждения Рыкова о построении в будущем «полного социализма». «Самое понятие «полное» социалистическое общество, — говорил он в 1927 году, выступая на пленуме Исполкома Коминтерна, — мне кажется, является условным. Капитализм в своем развитии пережил целый ряд фаз и изменений. Несомненно, что и развитие социалистического общества будет иметь свою богатую историю. Сказать же с абсолютной точностью, где мы будем иметь полный социализм и где кончается «неполный», мне кажется, совершенно невозможно, и споры по этому вопросу являются праздными».
Но совсем не праздным считал он решение проблемы развертывания движения по пути социалистического строительства. Она возникла для него не только теперь, в середине 20-х годов, когда взмах гигантских качелей на комментируемой им диаграмме начал выводить экономику страны к отметкам 1913 года. Ещё в том, теперь уже отдалённом восемнадцатом, едва вступив в руководство ВСНХ, Рыков сразу поставил вопрос о том, что деятельность этого органа «должна иметь в виду социалистическое строительство». «Строя нашу хозяйственную жизнь, — говорил он тогда же, — мы всегда должны помнить о том, что мы тем самым строим социалистическое общество».
Этот его общий подход остался неизменным и семь лет спустя, когда Алексей Иванович убедился, что реальный ход событий подтверждает возможность успешного созидания нового общества в условиях капиталистического окружения. Такую уверенность он последовательно пронес и отстоял вместе с большинством партии в острой идейной борьбе 1923–1925 годов.
Не случайно, что именно ему было поручено подвести на XIV съезде ВКП (б) итог этой борьбы. В своей заключительной речи Рыков раскрыл главное значение этого съезда, на котором «партия впервые констатировала, что рабочий класс на деле приступил к строительству социализма». «Мы вступаем, — говорил он, — в радостную для нас эпоху, в эпоху осуществления того, для чего происходила Октябрьская революция. Начинается эпоха органического положительного строительства социализма, которое будет сопровождаться громадными трудностями». Их, подчеркнул выступающий, «мы должны преодолеть во что бы то ни стало» и обеспечить «развертывание строительства социализма в условиях капиталистического окружения, в условиях новой экономической политики».
Размышляя над основными вехами государственной деятельности Алексея Ивановича Рыкова, можно заключить, что две из них, обозначенные XIV (декабрь 1925 года) и XV партсьездами (декабрь 1927 года), определили грани своеобразного эпицентра этой деятельности. И дело, конечно, не во внешних атрибутах, скажем, не в том, что именно его речи открывали и заключали работу этих съездов, на которых он был одним из двух лидеров страны, особо отмечаемых делегатами вставаниями и овациями, сопровождавшими их выступления. Впрочем, и это показательно, так как отражает реальную обстановку в высшем руководстве, наличествовавшую в 1926–1927 годах.
На её общей характеристике следует остановиться несколько подробнее, так как она не вполне точно, на наш взгляд, оценивается в части советской и зарубежной литературы и, кроме того, имеет важное значение для понимания действительного положения Рыкова в системе партийно-государственного руководства того времени, позволяет выявить некоторые черты, свойственные «красному премьер-министру».
К началу 1926 года популярность Рыкова в партии и стране достигла наивысшей отметки, сохранявшейся затем на протяжении примерно трех лет. Выше говорилось, что уже к моменту своего назначения новый руководитель центральной исполнительной власти имел большой авторитет. Но не нужно думать, что последовавший вскоре переезд Рыкова с Воздвиженки в кабинет расположенного в Кремле здания Совнаркома СССР сразу и автоматически обеспечил ему дальнейший рост популярности.
