Недавно жюри одной из выставок отметило плакат художника Владислава Жукова. На его фрагменте сквозь оттаивающую изморозь оконного стекла проступает лицо Ленина и особенно отчетливо — ленинские вдумчивые внимательные глаза. Плакат назван лаконично: «1985-й». Эта дата, по существу, является исходной и в возвращении к нам Рыкова, хотя полностью оно произошло тремя годами позже — в 1988-м.

Рыков прожил две жизни: профессионального революционера и крупного партийно-государственного руководителя, стоявшего у истоков советской эпохи. Теперь начинается его новая жизнь как выдающейся исторической личности, деятельность которой органически вплетается в ныне все более оживляемую ткань истории того неповторимого, величественного и героического, но также драматического и даже трагического времени. Её «звёздные часы», как уже отмечалось во вводном очерке, пришлись на первое советское десятилетие — на годы работы Рыкова в непосредственном общении с Лениным, а затем во главе Советского правительства.

Ленин, Рыков, Молотов, Сталин… Не правда ли несколько неожиданный, а вернее сказать, непривычный перечень фамилий? Между тем никакой неожиданности нет. Здесь последовательно названы главы Советского правительства — Ленин (1917–1924), Рыков (1924–1930), Молотов (1930–1941), Сталин (1941–1953). Они, сменяя друг друга, руководили высшим исполнительным органом власти более трети века. (В последующие десятилетия правительство СССР возглавляли: Г.М. Маленков (1953–1955), Н.А. Булганин (1955–1958), Н.С. Хрущев (1958–1964), А.Н, Косыгин (1964–1980), Н.А. Тихонов (1980–1985). В 1985 году был утвержден десятый по счету глава правительства СССР — Н.И. Рыжков.[55])

Эти более трети века — ровно половина пройденного сейчас послеоктябрьского пути, и именно та половина, в которую мы сегодня особенно пристально вглядываемся, стремясь осмыслить изначальный, ленинский вектор нашего движения, расчистить его от завалов сталинщины.

Конкретные обстоятельства сложились так, что Рыков стал с февраля 1924 года фактически первым действующим главой союзного правительства, то есть Совнаркома СССР. Назначенный за семь месяцев до него на этот пост Ленин, как отмечалось, так и не смог в силу тяжелой болезни приступить к работе. Это, несомненно, важный факт, и историки напрасно игнорируют его.

Вместе с тем следует подчеркнуть, что Рыков явился именно тем политическим деятелем, который воплотил преемственность ленинского руководства правительством. Его отставка в декабре 1930 года с поста председателя Совнаркома СССР приобрела этапное значение. Она обозначила грань между двумя периодами в руководстве высшей исполнительной властью страны первых послеоктябрьских десятилетий: временем Ленина, а также Рыкова, продолжившего ленинскую линию политики правительства, и временем Молотова — Сталина, говоря обобщённо, сталинщины, в иерархии которой преемник Рыкова на посту председателя Совнаркома занял положение «второго лица».

Рыков никогда не был таковым, да и весь дух и стиль ленинского руководства исключал подобное. Зато для самого Алексея Ивановича Ленин являлся «первым лицом». Только оговоримся, не нужно это воспринимать прямолинейно и упрощенно. Выше не раз отмечалось, что Рыков был революционером-ленинцем, представителем ленинской гвардии. Это несомненно. Но всякий раз, употребляя такие понятия, невольно задумываешься: воспринимаются ли они сегодня в их подлинно жизненном значении? Сталинщина не только извратила ленинское учение, но и навязала общественному сознанию искусственный канонический образ его создателя, к сожалению, формализованный и в последующие десятилетия.

Может, об этом лучше сказать не сухим языком историка, а воспользоваться наблюдением художника. Вот мысли, которыми не так давно поделился с читателями старейший писатель и сценарист Евгений Габрилович, кстати, отдавший немало сил созданию киноленинианы: «Существует некий стереотип образа Ленина, который выработался по целому ряду причин, и он абсолютно оформился, абсолютно отделан и искусством и молвой. На самом деле — насколько я могу судить своей слабой проницательностью — это был человек совершенно другой. Как и всякий человек, он был гораздо многообразнее, более противоречив, чем этот канонический образ. Самое скверное, что сделало наше искусство, — это канонизация великих людей, когда убирается самое интересное, удивительное, противоречивое, человечное в них и создается нечто иконообразное»[56]. Немало в этом «преуспели» и историки…

«Потертый костюм, несколько не по росту длинные брюки. Ничего не напоминало бы кумира толпы, простой, любимый и уважаемый так, как, быть может, любили и уважали лишь немногих вождей в истории». Таким увидел Владимира Ильича Джон Рид. Именно таким — простым, любимым и уважаемым — он был скорее всего и для Рыкова как в дореволюционные годы, так и в послеоктябрьское время их едва ли не повседневного общения.

Вместе с тем все это никогда не заслоняло для Алексея Ивановича восприятие Ленина как величайшего революционного стратега. Слово «вождь» будет произнесено после победы пролетарской революции. Но задолго до неё товарищ Алексей уже увидел в Ленине политического лидера, что определило приход молодого революционера в ряды большевиков. В последующие годы борьбы с самодержавием он стал последовательным сторонником ленинского лозунга установления революционно-демократической диктатуры рабочего класса и крестьянства. Некоторые западные историки даже полагают, что Рыков сохранил верность этому лозунгу и в послеоктябрьские годы. С такой точкой зрения трудно согласиться.

Выше, в соответствующих разделах книги, отмечалось, как нелегко и непросто шел Рыков к пониманию возможности победы социалистической революции в России. Активно включившись затем в строительство нового общества, он сразу, с весны 1918 года, и особенно с переходом к нэпу в 1921 году заявил себя в числе тех, кто наиболее полно и активно воспринял разрабатываемую Лениным программу такого строительства. Об этом тоже уже говорилось и нет нужды здесь повторять.

Следует, однако, ещё раз подчеркнуть, что осуществление этой программы Рыков связывал с претворением в жизнь ленинского учения о диктатуре пролетариата. Символична в этом смысле фраза, завершившая заключительное слово к его последнему докладу, который он сделал как глава правительства. «Политика правительства, — заявил он делегатам V съезда Советов СССР (май 1929 года), — является выражением устойчивых, длительных и коренных интересов трудящихся масс, выражением диктатуры пролетариата и его союза с крестьянством».

Повторим сказанное раньше: вряд ли можно признать оправданным замалчивание нашей литературой, исследующей первые советские десятилетия, самого факта наличия диктатуры пролетариата, принципы которой так или иначе определяли тогда общественно-политическую жизнь страны. Вместе с тем нельзя не заметить, что понятия «административно-командная система», «Административная Система» и т. п., возникшие в процессе современного осмысления того, что произошло в стране на рубеже 20—30-х годов и в последующие десятилетия, нередко механически «опрокидываются» в предшествующее, первое десятилетие Советской власти. Это искажает его изучение, придает ему искусственный характер. В свою очередь последнее ведёт к появлению противоречащих правде истории упрощенческих представлений, скажем, о том, что гражданская война началась в 1918 году из-за «командно-административной» политики Советской власти по отношению к крестьянству, а в целом такая политика была якобы присуща ей чуть ли не с первых часов победы Октября.