Вместе с тем, захваченный революционной практикой, он явно недооценил значение философских разногласий, обнаружившихся в среде социал-демократии. Выступая на совещании в связи с выборами редакции, он говорил: «Я бы воздержался от голосования, ибо я не философ… Должен указать, что при выборах в редакцию ЦО [центрального печатного органа. — Д-Ш.] товарищи руководствуются политическими и тактическими взглядами, а не философскими. В этом направлении я намерен поступать и дальше».
Объективности ради надо сказать, что такой неверный взгляд был, в общем-то, распространен между «практиками». К примеру, один из них — Сталин, занял неправильную позицию в отношении имеющей огромное идейное значение работы В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» (1909), вообще считал ленинскую борьбу с оппортунистами в РСДРП «заграничной бурей в стакане воды».
Возвращение Рыкова в Россию летом 1909 года было быстро зафиксировано петербургскими жандармами. «Известный член центрального комитета партии, кличка Алексей, — телеграфировали они своим коллегам, — возвратился в Москву». Фальшивый паспорт на имя харьковского мещанина Белецкого не помог: в сентябре товарищ Алексей оказался в одной из московских тюрем и после трехмесячной «отсидки» отправлен этапом в архангельскую ссылку. Пришло время увидеть Северную Двину и её приток Пинегу с одноимённым поселком.
В Пинеге Рыков встретился с сестрой. Старший брат Иван, отсидевший за участие в революции в тюрьме, после её поражения целиком ушел в медицину. Что касается сестры Фаины, то её ещё в 1904 году выслали из родного Саратова под гласный надзор полиции в Пермскую губернию, затем она узнала нерчинскую ссылку, а теперь оказалась в ссылке в Пинеге. Ссыльным был и её муж Николаевский — брат известного меньшевика, высланного в 1921 году из Советской России. Дружба брата и сестры, возникшая ещё в детстве, прошла через всю их жизнь.
В Пинеге Рыков пробыл относительно недолго. Если в 1902 году он бежал от ссылки, в 1906 году — по дороге в ссылку (с этапа), то теперь, в 1910 году, он впервые бежит из самой ссылки. В первые недели 1911 года, переломного в начинавшемся новом революционном подъеме в России, Власов (он по-прежнему живёт под этой фамилией) приехал в Берлин для установления контактов с зарубежными группами.
К февралю — марту этого года относится ряд писем, которые он получил из Парижа от Ленина. В связи с тем что Рыков («дорогой Алексей», «дорогой Власов», — называет его Владимир Ильич и подписывается: «Ваш Ленин») высказался против размежевания с группой «Вперёд» (по существу «отзовистской») на том основании, что она-де не ведёт борьбу с большевиками, Ленин в этих письмах разъяснял ошибочность такого подхода, давал действительную оценку «впередовцам».
Кроме того, письма содержали конкретные указания, касавшиеся организации связи с Россией и приезда оттуда некоторых большевиков на совещание по вопросам руководства нараставшей пролетарской борьбой. В одном из них Владимир Ильич, называя возможные кандидатуры для срочной поездки в Россию, упомянул «жену Пятницы — она легальная и раз ездила».
Адресат воспринял это упоминание как обычную информацию. Однако в ближайшем будущем оно приобрело для него особое значение, связанное с важнейшим изменением в его личной жизни.
Жизнь Рыкова, как и любого революционера, общественного и государственного деятеля, не исчерпывается только его политической биографией. Даже в суровых условиях нелегальной борьбы, подчас почти полного самоотречения от многого обыденно-житейского человек остаётся человеком с его кругом немалых (пусть и сознательно ограничиваемых) интересов, личными увлечениями, страданиями и страстями.
Ещё с ранних гимназических лет Рыков много читал и навсегда сохранил глубокий интерес к общественно-политической и художественной литературе. Уже в советские годы он собрал хорошую библиотеку, недаром М. Горький, говоря в середине 30-х годов о читающих советских руководителях, назвал его фамилию первой. Рыков не был музыкален, но, как и многие, с удовольствием посещал концерты. В его гимназической характеристике отмечено регулярное посещение театра в Саратове. Театралом его вряд ли можно было назвать, хотя он явно не был чужд интереса к искусству сценических подмостков, драматическому и музыкальному. И так можно сказать о многом — жадном интересе к новым городам, их жизни и просто к людским толпам, музеям, картинным галереям… Время его поколения было не только временем общественно-политических потрясений, но и временем бурных сдвигов в повседневной жизни. Зажглись первые электрические лампочки, поползли неуклюжие «моторы», как называли тогда автомобили, зыбко заскользили над горизонтом, точно не веря во взлёт, аэропланы-«этажерки», а в душных зальчиках под музыкальное сопровождение таперов замелькали изображения на экранах принятого поначалу за ярмарочное зрелище «великого немого» — синематографа. С ним в жизнь миллионов вошли Иван Мозжухин, Вера Холодная, а также Коренева, Рунич, Гардин — другие погасшие со временем «звезды». Грустную улыбку вызывает теперь и граммофонный ящик, воспринимавшийся в начале века как чудо. Он и был чудом — его изогнутые трубы разнесли по всей России не только густой бас Шаляпина и прозрачно-чистый тенор Собинова, но и сопрано Анастасии Вяльцевой с её цыганским репертуаром, городские романсы и народные песни Надежды Плевицкой.
Все это так или иначе являлось и частью жизни Рыкова, окружающим его миром, к которому он совсем не был безразличен, относился к нему с вниманием, прикрытым присущей иногда тонким и умным людям благодушной иронией, которую, впрочем, он распространял и на самого себя.
В начале лета 1911 года в далёкую Пинегу на имя Фаины Ивановны Рыковой пришла открытка, подписанная некоей Алей: «Жива, здорова, живу в Париже. По музеям ещё не бегала, даже не переходила через Сену на Большие бульвары. Попала сразу к друзьям и знакомым и бегаю по русским вечеринкам. Крепко тебя целую и жму руку». Два последних слова, свойственные чисто мужскому прощанию, выдали автора открытки, за каждой фразой которой чувствуется иронически-добродушная усмешка «Али» — товарища Алексея.
К каким друзьям он «попал сразу»? В начале лета 1911 года Рыков сошел с поезда, прибывшего на парижский Гар дю Нор — Северный вокзал, и отправился на улицу Мари-Роз, где находилась ленинская квартира. Информация о «жене Пятницы» привычно осела в тренированной памяти подпольщика, но он, конечно, не думал об этом, направляясь на Мари-Роз.
В момент его прихода Ленин играл в шахматы с Пятницей — так ещё с «искровского» времени звали И.А. Пятницкого (Таршиса). Его жена Нина Семеновна и вышла на стук в дверь. Но сразу вернулась: пришедший незнакомец показался чуть ли не шпиком — усы и бородка были у Рыкова чуть разных оттенков, и они показались ей наклеенными. Ленин с радостной улыбкой поднявшийся навстречу Рыкову, заметил её встревоженный взгляд и расхохотался.
Так в наполнившейся смехом ленинской квартирке произошло знакомство двух людей, которое затем переросло в большое чувство, пронесенное через десятилетия.
Ко времени своего появления на Мари-Роз Рыкову только что исполнилось тридцать лет. Нина Семеновна Маршак (девичью фамилию она носила до 1917 года, так как Рыков являлся «беспаспортным») была тремя годами моложе. Она родилась и выросла в Ростове-на-Дону, а после окончания гимназии оказалась в Берне — другой возможности приобрести медицинское образование не было, дорога в высшие учебные заведения для женщин в России была, как известно, заказана. И все же получить его ей довелось только в советское время. В 1903 году юная ростовчанка, ещё в гимназическое время вовлечённая в революционные кружки так называемой Южнорусской группы учащихся, сделала свой выбор. Она включилась в нелегальное распространение «Искры», участвовала в провозе партийной литературы в Киев, Полтаву, Ростов-на-Дону и встретила свое девятнадцатилетие членом большевистской партии.
Потом Рыковы, наверное, не раз вспоминали, как близко сходились их пути в большевистском подполье Москвы, Одессы, других городов, где Нина Семеновна выполняла партийные поручения. В 1908–1912 годах она вновь за границей, работает, как говорили тогда, на нелегальном транспорте, выполняет задания Ленина, бывает у Надежды Константиновны и Владимира Ильича в их парижской квартире, где и состоялась её первая встреча с Рыковым в тот навсегда памятный для них летний день 1911 года.
