Мне он, например, раскрывал не только смысл «Троицы», но и объяснял, какими приемами достигал Рублев такого художественного впечатления. Теперь-то я уже знал, что духовный мир ангелов передается тончайшими переходами от неглубоких теней к мягким, прозрачным высветлениям. Основной тон едва просвечивает сквозь легкие, лишь постепенно уплотняющиеся пробелы. Этим и создается впечатление света, лучезарного, солнечного. Не как у Феофана Грека — тоже великого художника — молниями, блистающими во тьме, а ненавязчиво, мягко.

Ну почему так получается, что многие люди главному своему интересу могут уделять лишь какие-то крохи времени?

О фильме «Андрей Рублев» я раньше как-то не задумывался, хотя, когда смотрел, подспудно чувствовал, что постановщики гребут как будто не туда. В зале, например, хохот стоял, когда артисту Никулину заливали в рот кипящую смолу. Какой уж тут пятнадцатый век, когда Никулин есть Никулин… Может, и в иконах больше выдумывают «скрытый смысл», чем он там есть на самом деле?

Мысли мои словно бы подслушала Лялька.

— И все-таки насчет современных идей в творчестве Рублева у вас не очень-то получилось, — с апломбом заявила она. — Таким способом можно какую угодно икону истолковать.

— Для того чтобы толковать икону, — возразил ей Коля, — надо знать по меньшей мере основы культа, эпоху и художника. Известно ли тебе, что, например, «Троица» Рублева — такой же призыв к единению славян, как величайший памятник русского народа «Слово о полку Игореве»? Что именно учение Сергия Радонежского, узаконившего троицу, как основу и гармонию всего сущего, преобразовало дуалистическое учение стригольников в учение о троичности мира в его диалектическом единстве?

— Ну это для меня что-то слишком сложно, — заметила Лялька.

— Проще сказать я пока не могу, — тут же возразил Коля, — но по сути вряд ли ты можешь что-нибудь возразить!..

— О господи! — воскликнула Лялька. — Ну что тут возражать! Все это уже двадцать раз было: славянофилы, русофилы, теперь появились еще вы — «рублевофилы»!..

— Есть еще и «рублефилы», — совершенно неожиданно вырвалось у меня. «Ура! Наконец-то отомстил! Попал в самую точку! Вот они, настоящие «рублефилы»! Что Катя, что Лялька со своим Темой!»

— Кого ты имеешь в виду? — зловещим тоном спросила Лялька.

Слава богу, отвечать мне не пришлось: вошла тетя Маша и, обращаясь к дяде Фролу, негромко сказала:

— Тема пришел, тебя спрашивает…

— Что это его нелегкая принесла на ночь глядя?

— Говорит, срочное дело.

— Ну так пусть сюда идет.

— Просит тебя и Бориса к нам домой, чтобы с глазу на глаз…

И тут я сделал для себя удивительное открытие. При этих словах тети Маши мне показалось, что за окном произошло какое-то движение. Вроде бы там кто-то стоял. Я слышал, что громыхнуло как будто ведро, на которое впотьмах я налетел. Никто на этот шум не обратил никакого внимания, но я-то слышал! И заметил, что пестрая Катя тоже очень даже хорошо услышала, как под окном брякнуло ведро. На какое-то мгновение у нее стало такое растерянное, незащищенное лицо, что я даже пожалел ее. Испуганно оглянувшись, она встретилась со мной взглядом и тут же постаралась принять прежний безразлично-независимый вид.

«Так кто же там сейчас стоял под окном и почему так скрытно подошел к дому?» У меня даже мурашки по спине поползли. Теперь-то я уже точно знал: кто-то был во дворе и слушал, о чем мы тут говорили. Но почему, сидя у окна, так испуганно посмотрела в темноту Катя?

В это время тетя Маша помогла Фролу сойти с голбца. Когда я их догнал, они оба уже вышли в сени, разделявшие дом на две половины. Там находился «Тверской пристрой», именуемый проще «совмещенный санузел» — дар цивилизации.

В сенях и в «Тверском пристрое» никого не было, но в санузле мое внимание привлекла бутылка необычной формы. Это была бутылка из-под арабского напитка, настоянного на двадцати травах. Я хотел было ее исследовать, но тут меня отвлек дядя Фрол.

— А где Тема? — спросил он, заглядывая в дальнюю комнату, где стоял у него письменный стол.

На крыльце в это время послышались шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошел встревоженный и сосредоточенный Тема. Так вот кто громыхнул под окном ведерком! Но почему тогда так растерянно посмотрела в окно Катя? Значит, не ради Петьки Кунжина она пришла сюда к Ляле?.. Это была такая новость, что над нею стоило подумать… Но тут начался настолько неожиданный разговор, что мне пришлось еще раз удивиться, только теперь уже по другому поводу.

— Считай, что режиссер у тебя уже есть, — без предисловий, прямо с ходу заявил Тема.

— Какой режиссер? — с удивлением воззрился на него дядя Фрол.

— Ну это… Сам же сказал, что собираешься написать сценарий и поставить фильм.

— Ин-те-рес-но! — протянул дядюшка Фрол. — Ты, значит, бывший завгар, продавец военторга, а сейчас бригадир строителей по договору с колхозом, предлагаешь мне режиссера?

— Конечно! И даже авансовый договор!

— Ладно, довольно врать, — остановил его дядя Фрол. — Говори, с чем пришел.

— Что верно, то верно, — неожиданно быстро согласился Тема. — Пришел я, конечно, с другим делом… Ты-то что-нибудь узнал? — спросил он у меня.

— О чем?

— Про белую козу.

— Милиция уже закрыта, и никого там нет, — сказал я, а сам подумал: «Ты будешь целоваться с Лялькой, а я узнавай тебе про белую козу».

— Но дежурный там должен быть?

— Наверное, к кому-нибудь на вызов пошел, а может быть, дома чай пьет.

— Свет в милиции горит?

— Никакого света нет, я уже говорил, висячий замок на двери.

— Может, и пронесет, — сказал Тема. — А я ждал тебя. Не дождался, решил сам сюда завернуть. А режиссера, — сказал он Фролу, — считай, я тебе уже нашел.

— А! — Фрол даже рукой махнул. — Мне-то он нужен, как рыбке зонтик…

— Ничего, пригодится…

Несколько секунд дядя Фрол подозрительно присматривался и даже принюхивался к Теме: трезвый ли пришел? Убедившись, что Тема в норме, недовольно спросил:

— Что это тебя нелегкая по ночам носит? Сам не спишь и другим не даешь?

— Ты ведь из больницы, я и пришел проведать, не надо ли чем помочь?

— Посочувствовал, значит? Стоять под окном и подслушивать, это и есть помощь?

— Что значит «подслушивать»? — удивился Тема. — Вас и так на все Костаново слышно.

— Ну ладно, — буркнул Фрол, — говори, что стряслось?

— Кое-что, конечно, стряслось, — согласился Тема. — Но ты на меня руками не маши… В общем, милиция засекла. Купил «налево» керамические трубы, а какая-то сволочь в милицию стукнула. Теперь нужны свидетели, что трубы не мои… Слушай, Фрол, — сказал он проникновенно. — Не будь формалистом, скажи, что видел в окно, как поломался прицеп возле моего дома. Тебе слово сказать, а мне — алиби. А так — хоть за решетку полезай! Я-то перед тобой ничего не скрываю! Да и Борька небось уже все тебе доложил.

— Ничего я не докладывал, — огрызнулся я.

— Что-то ты все не то говоришь, — сказал Теме дядя Фрол. — Где окна больницы, а где твой дом? К тому же, на кой черт мне в эту твою грязную историю лезть?

— Ну хорошо, скажи, что трубы я где-то купил. Ты человек уважаемый, тебе поверят…

— Кто ж поверит? Ты, значит, залез в дерьмо, а теперь и меня туда тащишь?

— Значит, не столкуемся?

— Конечно, нет.

— Ну смотри, дело твое. Раньше ты не был таким железным.

— Так то раньше! — в тон ему ответил дядя Фрол.

В это время я услышал, что гости собираются уходить: на половине Аполлинарии Васильевны задвигались стулья, раздались шаги. Мне захотелось еще раз увидеть Ляльку и, как это ни странно — пеструю Катю: неужели из-за Темы она так изменилась в лице?

— Пойду, — сказал я, — а то еще хватятся меня на вечерней поверке.

— И то правда, — согласился дядя Фрол. — Кстати, зайди завтра к Даше в промтоварный: она мне обещала лещевых крючков из города привезти.

Чтобы не встретиться с Лялькой в коридоре, я нырнул в «Тверской пристрой», где стояла заинтересовавшая меня бутылка.