Я в это время уговаривал дядю Колю:
— Дядя Коля, миленький, ну возьмите хотя бы на время моего Жако! Он ведь перепугался только и наговорил лишнего, а так он хороший!
— Да уж за два квартала слышно, какой хороший!.. Мне ведь тоже ни к чему от соседей срамоты набираться…
— Ну возьмите!.. Научите его приличным словам!..
— Каким таким словам?! — разозлился вдруг дядя Коля. — Сам одни неприличные знаю!
— Возьмите, дядя Коля! Я к вам буду приходить, кормить его, ухаживать!..
— Да отстань ты ради господа бога Христа! — заговорил вдруг совсем как мой Жако дядя Коля. — Вы со своим папой купили это чудо, вы и расхлебывайте! А почему мне такое наказание?!
— Дядя Коля, возьмите! — взмолился я, всем нутром чувствуя, что еще минута, и кто-нибудь из взрослых вспомнит о моем Жако, и полетит он вместе с клеткой через балкон на улицу.
Только я подумал о Жако, как раздался строгий голос мамы:
— Слава! Сейчас же вынеси вместе с клеткой своего попугая на улицу и собирайся!
— Мамочка! Но его там кто-нибудь обязательно сразу возьмет!
— Именно это я имею в виду, — сказала мама. — И, пожалуйста, побыстрее, — добавила она. — Едем к бабушке!
— Но у нас же сегодня Юлия Николаевна будет учебники выдавать! На весь учебный год!
Я все еще пытался «тянуть резину», чтобы выиграть время и хоть кому-нибудь пристроить своего Жако.
— Хорошо! — сказала мама так, как будто бы папы не было рядом со мной. — Получишь свои учебники, сразу же поедешь на Преображенку. А сейчас неси попугая!
— Дядя Коля, ну пожалуйста! — снова начал было я, но и дядя Коля уже отошел от греха подальше.
Дверь в комнату, где мама собирала вещи, была открыта, и я видел, как тетя Клара с бабушкой укладывали мамины платья и белье в чемоданы. Бабушка делала брови «домиком», непрерывно всхлипывала и что-то меленько, быстренько причитала, покачивая головой из стороны в сторону. Потом вдруг заговорила по-деловому:
— А стол его письменный немецкий не отдавай! В тумбы я белье положу, а с другой стороны, где полки под стеклом, чайный сервиз поставлю…
«Имущество делят!» — эта мысль, как молотком, ударила меня по голове. «А что же мама? Так ничего и не ответит бабушке?»
Мама собиралась молча и сосредоточенно. Зато тетя Клара вертелась, как уж на раскаленной сковородке. Ей наверняка было наплевать и на мамины сборы, и на наш, как сказала мама, «бедлам», и на то, что ее саму пригласили быть «свидетельницей».
Я очень хорошо видел, как, помогая маме, тетя Клара то и дело бросала хищные взгляды на великолепные мамины очки, лежавшие рядом на столике. Наконец она не выдержала:
— Ну что вы, право, в такую минуту и о столе! — сказала бабушке тетя Клара. — Слушай, Мила, — приятным голосом и с улыбкой как самый лучший друг продолжала она. — Я думаю, тебе сейчас не нужны такие роскошные очки?.. Дай их мне!.. А если хочешь, можешь походить пока в моих…
Тетя Клара стояла на коленях перед маминым чемоданом, и мама совершенно случайно посмотрела на ее ноги.
— Не знаю, как очки, но мои сапоги уже на тебе, — сказала она.
— Мила, что, ты говоришь? — возмутилась тетя Клара. — Они — совсем новые!.. Эти сапоги я только вчера купила у Геннадия!..
Мама отвернула край голенища на ноге тети Клары и сказала:
— Вот, пожалуйста… Надеюсь, ты знаешь мою метку? «Л. Р…» Однако странно… Я тоже только вчера купила сапоги у Геннадия…
— Зеленые? — едва не выкрикнула тетя Клара.
— А ты откуда знаешь? Разве ты их уже видела у меня?..
— Я их видела у себя, — сразу побледнев, сказала тетя Клара. — До того, как у меня их утащили через открытое окно!.. Вчера они исчезли самым чудесным образом!.. Я тебя прошу, покажи, пожалуйста, где они?..
Оставаясь за дверью в коридоре, я видел, как мама принесла из шкафа зеленые сапоги, те самые, что бабушка купила для нее у Генки, и тетя Клара тут же отвернула подкладку голенища.
— Надеюсь, ты тоже знаешь мою метку? — сказала она. — Пожалуйста, — «К. Б…»
Забывшись, я выглянул и вдруг увидел у папы на лице едва заметную улыбку. Он тут же погасил ее и отвернулся к окну. Но мама опытным взглядом учительницы все заметила.
— Петр, что это значит? — спросила она.
— Что еще? — непримиримо-обиженным тоном спросил папа.
— Почему у Клары мои сапоги, а у меня — ее?
— Откуда я могу знать? — с возмущением ответил папа. — Поменяйтесь, и у каждой будут свои…
— А деньги? — спросила мама.
— А деньги? — как эхо повторила за нею тетя Клара. — Выходит, мы обе платили за свои собственные сапоги?
— Выходит, так, — жестко сказала мама, пристально глядя на папу. — Хотела бы я знать, чья умная голова это придумала?
— Я не понимаю, о чем речь, — делая вид, что впервые слышит о сапогах, сказал папа. — По-моему, за удовольствие — я имею в виду сам товарообмен — тоже надо платить?
Мама некоторое время смотрела на папу, прищурив один глаз, затем сказала, видимо желая уколоть его побольнее:
— Ты не только не очень хороший муж, но еще и очень плохой актер!.. И я тебе это никогда не прощу!..
Тетя Клара и мама смотрели друг на друга, и обе беззвучно плакали злыми скупыми слезами: жалко было деньги, — попробуй, выцарапай их теперь у Генки обратно!
Мне настолько стало жалко маму, что я забыл об осторожности и сказал ей из своего закутка:
— Не плачь, ма… Ну что ты расстраиваешься? Пойдем и еще у Генки сапоги купим…
Лучше бы я ничего не говорил.
— Как? Ты еще здесь? — в страшном гневе обрушилась на меня мама. — Немедленно убирайся на улицу вместе со своим попугаем!
Я подхватил клетку и выскочил за дверь.
Поиски истины
Пружина у двери в нашем подъезде такая тугая, что я сначала зацепился за косяк двери клеткой, а потом и сам больно стукнулся о дверь локтем. Пришлось выходить на улицу задом наперед. Я-то хорошо знал: если выходить нормально, дверь так поддаст сзади, что вылетишь, как из рогатки, на проезжую часть улицы.
Кое-как справившись с дверью, я осмотрелся, соображая, куда же мне деваться с моим несчастным Жако? Бедный попугай был теперь обречен на бездомную жизнь из-за чьего-то возмутительного хулиганства.
Не успел я так подумать, как всей кожей почувствовал: кто-то стоит рядом и пристально на меня смотрит.
Я быстро обернулся и едва не налетел, на кого бы вы думали? Я и сам не сразу поверил своим глазам: я едва не налетел на негодяя Генку. Меня словно кипятком обдало: задать бы ему сейчас. Только бы он никуда не убежал! Но Генка и не думал убегать. Он внимательно смотрел на меня и нахально улыбался. Да и стоял так близко, что я мог бы пересчитать все его редкие зубы.
«Нет у меня старшего брата», — пожалел я. Все-таки Генка был сильнее меня. К тому же на его безмятежном приветливом лице я не увидел никаких раздумий.
— Как жизнь, Вячеслав? — нахально спросил он и еще шире улыбнулся.
— Нормально.
— Смотря что называть нормой…
Я промолчал.
— Живешь на втором?..
Генка задрал голову и стал рассматривать наш балкон. Из открытой фрамуги доносились громкие голоса.
— Тебе какое дело?
— Значит, есть дело.
— А я живу не на втором… На девятом…
— Врешь, на втором… — Генка негромко рассмеялся. — Орут-то на втором. Ты с клеткой уже на улице. Значит, твой этаж.
Нет, вы только послушайте его! Все знает! И где я живу и почему на втором этаже «орут»… Меня ужасно поразило, что этот мерзавец Генка — продавец «попугая-матерщинника», как сказала бабушка, не только знает, где я живу, но и точно выбрал момент, когда меня вместе с моим Жако выставили на улицу.
— Рубль хочешь? — со сторожкой ленцой в голосе спросил Генка.
— С какой это радости?
Я прикинулся несмышленышем, хотя отлично понял, о чем идет речь.
— А то ведь так оставишь… Другие и за полтинник отдавали…
Я хотел было ответить этому нахалу так, как он этого заслуживал, но сейчас мне было совсем не ко времени с ним рассусоливать: вот-вот выйдет из дома моя разгневанная мама и скажет: «Оставь на тротуаре своего попугая, едешь со мной!» И все! Никуда не денешься! Поедешь!..
