Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

«Богдан из товарищей стал тебе паном, — увещевал Олекшич Богуна, — не только вы, казаки, но и церковь православная ныне оказалась в бедственном положении. Вместо святейшего и первейшего среди патриархов константинопольского она обязана повиноваться московскому патриарху. Народ ожидают беды, король будет воевать с казаками, покуда они не подчинятся его воле по-прежнему».

Письма Станислава Потоцкого и Олекшича Богун переслал Хмельницкому, но гетман, сам умевший запутать своих противников, был настороже.

Казалось бы, если Хмельницкому нельзя отлучиться от дел Войска Запорожского, то в Москву надо было ехать Выговскому, посольство обязано добиться от царя подтверждения прав Войска Запорожского на вольности, договориться о совместных действиях против королевских и татарских войск. Но Выговский, видно, боялся показаться в Москве. Боялся чрезмерной ласки для себя. Неосторожное слово могло обнаружить перед казаками его шпионаж в пользу Москвы. Это была только одна из причин отказа Выговского возглавить посольство. Поехать в Москву — значило выставить себя ее откровенным приверженцем. Это могло обернуться для писаря потерей тех людей, для которых он — будущий гетман и которые надеются, пережив Хмельницкого, отбить у народа тягу к Московскому царству. Сторонников своих генеральный писарь терять не желал.

Вот и прибыли в Москву за великими царскими милостями люди не первостепенные.

Алексей Михайлович был недоволен невысоким уровнем посольства, но он готов был извинить Хмельницкого: война ведь и впрямь не за горами. Да и ничто не могло огорчить надолго молодого царя. Месяц назад, 5 февраля, царица Мария Ильинична подарила государю наследника, кровиночку Алексея Алексеевича. Первый сын царя Дмитрий упал во время путешествия в Кирилло-Белозерский монастырь в воду и захлебнулся.

Добротное рейтарское войско показывало царю славную выучку, солдаты палили залпами дружно, ружья заряжали скоро.

Алексей Михайлович сам подошел к казацким послам.

— Довольны ли вы моим войском? — спросил он, глядя больше на полковника Тетерю.

— Ваше царское величество, — поклонился полковник, — московское войско иноземного строя ходит и стреляет премного лучше самих немцев.

Государь просиял.

— А каково мое войско в сравнении с войском короля?

— Никакого сравнения, ваше царское величество! — поспешил вставить словцо судья Богданович.

— Но устоит ли королевское войско против моего?

— Никак не устоит! — в один голос гаркнули прехитрые послы.

Государь пошел на свое место, а возле казаков началось движение, бояре и думные люди спешили обогреться возле обласканных царской милостью.

Тетеря, изображая простодушие, заговорил с боярином Борисом Ивановичем Морозовым:

— Я бывал в Варшаве при королевском дворе, знал многих вельмож, но такой пышности, как в Москве, видно, на всем свете нет. Здесь каждый боярин одет, как царь. Велико же, видно, состояние у московских лучших людей!

— Каждый наделен по заслугам, — ответил Борис Иванович. — У меня семь с половиной тысяч дворов, у брата моего, Глеба Ивановича, поболее двух тысяч.

— Семь тысяч дворов! — У Тетери даже дыхание перехватило.

— С половиной, — подтвердил Борис Иванович.

До назначения царю в дядьки за Морозовым числилось всего триста дворов, преуспел боярин не только в государственных делах, но и в приращивании своего имения.

— Впрочем, я не из самых первых, — уточнил боярин. — У Никиты Ивановича Романова больше моего.

— Какое счастье, что мы соединились с Московским государством! — проникновенно воскликнул полковник Тетеря. — Служить государю, который умеет повелевать и жаловать, — великое благодеяние для его дворянства.

— Бей челом государю, и государь тебя пожалует, — посоветовал Морозов Тетере.

— Мне бы грамоту на местечко Смелую. Подтвердительную грамоту.

3

Получил Тетеря свою Смелую. Богданович — Старый Мглеев. Хмельницкий — Суботов, Медведевку, Борки, Жаботин, Каменку, Новосельцы, а позднее город Гадяч на Левобережье. Да кроме того, на гетманскую булаву был даден Чигирин.

Царь и бояре охотно жаловали Войско Запорожское. Посланники гетмана привезли просительную грамоту из двадцати пунктов, и каждый пункт был удовлетворен, иногда, правда, с оговорками.

Казаки просили довести численность реестрового войска до шестидесяти тысяч, царь согласился. Подтвердил право казаков на свободные выборы гетмана и полковников, право судиться по казацким обычаям. И только в статье о приеме гетманом иностранных послов сделал оговорку: с турецким султаном и польским королем без царского позволения гетман не может ссылаться.

Казаки просили жалованье, какое полагалось им от короля, по тридцати злотых в год. Царь пожаловал Войску по четверти угорского золотого на человека. Послам сказано было: ныне денег нет, потрачены на сборы государевых ратей для войны с королем.

Впрочем, при жизни Богдана Хмельницкого реестра так и не составили. В реестр хотели все, кто воевал, а воевала вся Украина.

С жалованными грамотами и богатыми дарами увозили послы новую печать. Двуглавый орел со скипетром и державой осенял крыльями людей: справа в Московских боярских шубах, слева — в казацких жупанах со штандартом.

Боярин Василий Васильевич Бутурлин за свое посольство тоже был щедро награжден. Дали ему золотую атласну шубу на соболях, золоченый серебряный кубок, четыре сорока соболей и к его окладу в четыреста пятьдесят рублев была дадена стопятидесятирублевая надбавка. Получил он и дворчество с путем. Этот путь представлял собой половину доходов с некоторых ярославских кружечных дворов и рыбных промыслов.

Олферьев и Лопухин тоже получили дорогие подарки. Объявлена была царская милость за царским столом думным дьяком Алмазом Ивановым на Святой неделе, когда все переговоры закончились и казачьи послы уехали в Чигирин.

4

Пламя било из окон с таким напором, языки огня были так светлы и горячи, что князю Дмитрию почудилось: каменные стены, сплавляясь, превращаются в прозрачное стекло.

— Пан Чарнецкий, смотрите! — князь показал на этот дом и тотчас поник: Чарнецкий не поймет его.

Из дома пылающим столбом выбежал человек и устремился прямо на них. Дмитрий Вишневецкий, совершенно потерявшись, смотрел на бегущего горящего человека и не мог принять ровно никакого решения: дать ли лошади шпоры и ускакать или что же еще… Над ухом хлопнуло, и князь Дмитрий увидал: и дымящийся пистолет в руке Чарнецкого, и споткнувшееся на бегу пламя.

В который раз уже нашествие топило в огне город Немиров, вот уж воистину Не-миров!

Стефан Чарнецкий был жесток, как никогда. Он даже грабить не позволил Немиров, приказ был один — уничтожать. Крошечная еврейская община попросила для себя милости, обещала отдать все ценное, но Чарнецкий к мольбе остался глух.

— Коли жили с казаками в согласии, значит, все вы тут заодно!

Князь Дмитрий Вишневецкий никого теперь не осуждал — ни убийц, ни убиенных. Он только старался видеть меньше. Война и его приучила к бесчестью, к надругательству над человеком, над плотью убитых, над душами убивавших.

«Что я могу поделать?» — спросил он себя однажды и перестал надрывать сердце пустыми вопросами, на которые у него не было ответа.

Из Немирова отряд Чарнецкого намеревался идти на соединение с войсками коронного гетмана Станислава Потоцкого, но казацкие полки преградили ему путь и разбили карателей наголову. Пришлось Стефану Чарнецкому бежать. Спасался бегством и князь Вишневецкий. Немиров, некогда принадлежавший его роду, как и другие многие города и земли, был утрачен для него и для его потомков навсегда.

5

26 апреля 1654 года поутру ударили московские колокола торжественно и грозно. Москва провожала на войну с польским королем первую свою рать. Воеводы князь Алексей Никитич Трубецкой, князья Григорий Семенович Куракин и Юрий Алексеевич Долгоруков вместе с дворянством были на литургии в Успенском соборе. Служил патриарх Никон.

178
{"b":"594521","o":1}