На краткий миг протоспафария Феофилакта охватил ужас от лицезрения обнажившейся истины, но — лишь на краткий миг.

Муниципальные стражники, взимавшие плату за проезд по мосту Калиника, соединявшему южный и северный берега бухты Золотой Рог, уже не дивились тому, что по утрам десятки повозок устремлялись из Города в маленький, ничем особенным не примечательный монастырь Мамантис Августа.

Прослышав о прибытии в столицу посольского каравана тавроскифов, торговцы и перекупщики спешили со всех регеонов Города попасть на северный берег уютной бухты, и каждый втайне надеялся опередить возможных соперников и сорвать крупный куш на варварских товарах — будь то лен или воск, меха или молодые рабыни.

С рассвета и до полудня в обширной монастырской трапезной толпились важные старейшины цехов и корпораций, а также менялы и ростовщики, среди которых преобладали проживавшие в Пере иудеи.

Законы Христа и Магомета запрещали пускать деньги в рост. Считалось, что дающий деньги под проценты торгует временем. Время же являлось неотъемлемой принадлежностью одного только Бога. Торговать тем, что принадлежит не тебе, а Богу, — кощунство.

А сыны Моисея не чувствовали себя связанными этими нормами и бессовестно заламывали грабительские проценты под выдаваемые ссуды, соглашаясь терпеть адские мучения после погребения в обмен на прижизненное богатство.

Иудеев в империи не любили, презирали и оскорбляли, но за кредитами обращаться было более не к кому, а без крупного кредита никакой оптовый торговец не мог обойтись.

Диакон Константин скромно сидел в углу, поглядывая то на шумные торги, завершавшиеся бурным рукобитьем, то на тихие переговоры, ведущиеся за дальним столом. О чём могли беседовать тавроскифские послы с болгарскими торговцами льняными тканями?

По поручению протоспафария Феофилакта диакон Константин вот уже целую неделю наблюдал за посольством, прислушивался к каждому слову тавроскифов, дабы знать их замыслы.

К полудню торговля заканчивалась, константинопольские перекупщики усаживались на тяжело загруженные повозки и покидали подворье, а в трапезной начинался разгульный пир.

Игумен отец Никодим за трапезой то и дело порывался заводить душеспасительные разговоры, однако славяне выпивали и закусывали, а преподобного отца слушали невнимательно, опровергать не стремились, но и соглашаться не желали.

Игумен не препятствовал киевлянам разжигать живой огонь в очаге, приносить варварские жертвы дикарским богам перед всякой трапезой.

Отщипнув по крошке от каждого хлеба, предводитель послов Аскольд оросил хлеб каплями вина из каждого кувшина и, произнеся положенные слова, бросил жертву на горящие угли.

Брызнули искры, зашипело вино на поленьях, по трапезной поплыл запах палёного хлеба.

   — Стоит ли совершать сожжение хлеба и вина? — неожиданно обратился диакон Константин к Аскольду.

   — Я же не спрашиваю тебя, стоит ли вам возжигать свечи и курить благовония вашим богам, — недовольно откликнулся Аскольд. — У вас — свои боги, у нас — свои... О чём говорить?

   — Не того вы опасаетесь, братья, — мягко сказал Константин. — Ужас, который испытываете перед ложными кумирами, заставляет вас ограждать себя от гнева богов сложными ритуальными обрядами, вместо того чтобы познать Истину и взять на себя смелость сознательно отвечать за свои поступки, стремиться к спасению бессмертной души и прославлять единого Господа, Творца всего сущего...

   — Ваши обряды мы тоже видели, — усмехнулся в усы воевода Радомир. — Вашим богам нравятся благовония, свечи и всякое такое... А нашим богам нравится кровь наших врагов.

   — Ваш бог был убит людьми, а наш бог сам убивает людей! — отчаянно выкрикнул юный тавроскиф, чем заслужил бурные одобрительные возгласы своих соплеменников.

   — Наши боги даруют нам щедрые урожаи уже сейчас, а ваши только обещают какие-то радости после смерти! — заметно осмелев, продолжал выкрикивать юный воин.

   — Что, съел? — громогласно расхохотался седоусый вояка.

   — Молодец, Жданко, не дал в обиду своих богов...

   — Путь к Истине лежит через тьму неведения, через бездну сомнений, заблуждений и лжеучений, — спокойно ответил Константин. — Надеюсь, что и ты скоро вступишь на этот путь...

   — Для чего мне ещё куда-то идти? — возразил Ждан. — Мне мой дед волхв Радогаст поведал, как всё в этом мире устроено, научил, как этим миром управлять. Летами я не вышел, а то мог бы... А твой мёртвый бог тебя этому может научить?

   — Для вас, язычников, крестная смерть Иисуса не согласуется с разумом, — сказал Константин. — Если Бог не избавил себя от гибели, когда распинали и мучили его на кресте, как избавит других от смерти?.. Верно, вам это трудно понять, ибо Истина выше разума. В кресте явилась неизреченная сила! Подвергнуться мучениям и быть выше мучений, быть связанным и победить — для этого необходима беспредельная сила...

   — Что же это за сила, когда его убили?! — торжествующе выкрикнул Ждан. — Ха-ха-ха!.. Не в том сила, что кобыла сива, а в том, что не везёт!

Все славяне загоготали.

   — Нет ничего неожиданного в том, что смеётесь вы над великими тайнами, — с горечью заметил Константин. — Вас почти невозможно убедить человеческой мудростью. Дабы уразуметь нечто, находящееся выше разума, требуется одна только вера. О, я глупец!.. Ибо сказано было ещё святым Иоанном Златоустом, что не следует вразумлять язычников мудростью...

   — Удел глупца — потешаться над Истиной, — поддержал огорчённого диакона игумен Никодим.

   — У нас — свои боги, у вас — свои, — примирительно сказал князь Аскольд. — Наши боги хороши для нас, ваши боги хороши для вас, о чём тут спорить?.. Не огорчайся, брат, мудрость твоя нам пока недоступна. По правде сказать, не много отыщется в Киеве мудрецов, которые отважились бы рассуждать о богах... Наши предки завещали нам правила, как почитать наших богов, ваши предки оставили вам свои правила.

   — Всякому народу по неизреченной милости Божией указан свой путь к спасению, — размеренно завёл было новую речь диакон Константин, но князь Аскольд прервал его:

   — Вот и я о том же толкую! Если у каждого свой путь, то и боги должны быть у каждого народа свои!

   — Но ведь нет иных богов, кроме пресвятой Троицы, — убеждённо возразил ему Константин.

   — Это ты, пожалуй, завернул... — снисходительно улыбнулся Аскольд. — Вам, грекам, привычно вести учёные разговоры... Вам от ваших предков достались мудреные книги. Вот и сдаётся мне, что не тем греки превосходят нас, что мы не шибко умные, а тем, что у вас книг больше всяких.

   — Бог сотворил всех людей одинаковыми — и греков и вас, — сказал игумен Никодим. — По смерти своей праведники, находясь в раю, смогут насладиться зрелищем уязвляемого порока, они будут ежечасно видеть, как мучаются в геенне огненной их притеснители, и сердца праведников будут наполняться блаженством. Может ли посулить хоть малую часть такой справедливости ваше божество? Способны ли ваши кумиры и идолы воздать каждому по заслугам?

   — Воздают! Ещё как воздают! И даже при жизнерадостно закричал Ждан. — А как же ваш бог, ежели он такой мудрый и сильный, позволяет, чтобы ваших праведников угнетали и били?

   — Э-э... — снисходительно улыбнулся Константин. — Не так всё просто... Коль скоро Бог есть всеобщий распорядитель всего сущего, должно отнести к его провидению и то, что он дозволяет отдельным недостаткам присутствовать в каких-то частных вещах, дабы не потерпело ущерба совершенство всеобщего блага... Вдумайтесь, братья, если устранить все случаи зла, окажется, что в мироздании недостало бы и многих благ! Так, без убийства травоядных животных была бы невозможна жизнь зверей. А без жестокости тиранов как было бы возможно оценивать стойкость мучеников?!

   — Где же тут ваша божественная справедливость? Зачем заставлять людей страдать?