Когда Леонид очнулся, он ощутил странную пустоту и легкость. Образ жены потускнел и был просто воспоминанием, а не открытой, ноющей раной. На тумбочке Леонид увидел визитную карточку небольшого театра. Через месяц он уже вышел на сцену в первом спектакле в своей жизни.

    Единственное, чего не стал делать Федор - это блокировать воспоминания о счастье с Мариной. По этой ли, по какой-либо другой причине, но Леонид не мог жить в одиночестве в своей квартире. Помучившись в разных местах, он  как-то заехал к Кузе, где по обыкновению, пребывал Федор. Разговор сошел на невозможность найти нормальную комнату и, в конце концов, Леонид поселился на кухне Фединой коммуналки.

    Известный актер с интересом смотрел на Федора, ожидая традиционной шпильки.

    - Впечатлил? - с ехидцей спросил Федор, зная многочисленных возможностях приятеля.

    - О-ой! Такой, говорит, камасутры и в кино не видывала. Как твой шеф на этой табуретке спит, непонятно! - лениво потянувшись и встряхнув головой, ответил Леня.

    Федора он традиционно представлял своим дамам как художественного руководителя театра.

    - Самому непонятно, - меланхолически согласился Федя и вошел внутрь.

    В единственном свободном углу, под окном комнаты, стояло антикварное угловое канапе. Другой мебели, хотя бы минимально пригодной для сна, в комнате не было. Как бы подтверждая эту мысль, на канапе была постелена свежая простыня. Бросив на пол сумку, врач повернулся к висевшим в углу иконам и перекрестился.

    Комната Федора была большой, как банкетный зал, угловой с тремя окнами, светлой и, даже, когда-то, просторной. Но теперь... Простенки между окнами и стены у двери были заняты двумя высокими платяными шкафами в стиле ампир, и огромным французским буфетом, заставленным статуэтками расписного фарфора и безе, расписной фарфоровой и нежнейшей хрустальной посудой, немецкими пивными кружками, эмалевыми и золотыми кубками и графинами. Оставшиеся стены были заняты тремя старинными книжными шкафами, в свою очередь заставленными книгами, забитыми под завязку офортами, гравюрами, художественными альбомами. На середине комнаты стоял бескрайний, как пшеничное поле, письменный стол, инкрустированный дорогим деревом, на ножках в виде драконьих позолоченных лап. Вокруг стола стояло три итальянских кресла XVII века. Но все это было еще пол беды.

    Все свободное пространство комнаты занимали стопки книг, не поместившихся в шкафах, они стояли под столом, у шкафов, у буфета, под креслами. Книги  были самые разнообразные - художественные альбомы, средневековые фолианты, здоровенные тома по медицине, старинные трактаты по алхимии, гримуары с тайными формулами и антикварные травники и бестиарии. Отдельными стопками стояли энциклопедии, словари, справочники,  иллюстрированные гербовники, атласы и поваренные книги.

    Также на полу стояли картины, которым просто не было места, где висеть - изящные пейзажи, богатые натюрморты, мощные батальные сцены и, два портрета. Первый был старинным парадным портретом кавалера в роскошных доспехах и мантии, отороченной соболем. Кавалер носил ордена Святой Анны и Святого Владимира, но был до мельчайших деталей похож на Федора, хотя портрету было не мене двухсот лет. Другой - фантазийный портрет молодой красавицы в образе Минервы. Художник замечательно передал свежесть и красоту ее лица, золото рыжих волос, ослепительную зелень глаз. Красавица Минерва была изрядно похожа на того Федора, что смотрел с живописного полотна.

    Все остальное пространство пола занимали стойки для оружия, набитые дорогими и редкостно красивыми мечами, метательными топорами, саблями, шашками, шпагами, дагами и еще десятками разновидностей колюще-режущих орудий смерти. Было несколько антикварных кремниевых ружей, все в прекрасном состоянии, пистолеты с инкрустациями и драгоценными камнями, несколько дротиков и две алебарды с украшениями чеканного серебра.

    Письменный стол, как зерцало, вмещал в себя отражение своей вселенной - сиречь комнаты Федора. Узор на столешнице изображал сцепившихся в смертельной схватке драконов. На этой битве, в боевых порядках, стояли три письменных прибора различных эпох. В центре стола покоился большой справочник по органической химии, открытый на интригующей статье «Интерференция нуклеотидных цепочек». Что бы сей том не закрылся, и не скрыл от мира мудрость, хранящуюся в его недрах, на нем, поперек страниц, лежал дуэльный пистолет с перламутровыми накладками на рукояти.

    На стратегических точках стола лежали и стояли разные предметы - камеи из аметиста, резная слоновая кость, каменные ножи, реторты, которые вполне годились для выведения гомункулусов, статуэтки из дерева и кости, дарохранительница в виде кисти руки святой Анхен и прочие, совершенно необходимые в хозяйстве врача, вещи. Вокруг ценных вещей грудами лежали бумаги Федора.

    Венчала композицию на столе огромная щетка кристаллов аквамарина,  конкурируя только с огромным бронзовым канделябром в виде древа мира о двадцати четырех свечах. Изысканный канделябр со множеством подвесок в виде райских птиц, раззолоченных яблок, кистей винограда, гроздей инжира, весь в резных виноградных и хмелевых листьях мог украсить любой дворец или музей. Но аквамарин тоже был не плох - почти два фута высотой с идеально столбчатыми кристаллами, нежнейших оттенков синего, голубого и сине-зеленого, он приковывал глаз и очаровывал, как пение сирен, играя теми отблесками света, что проникали сквозь окна.

    Света, впрочем, было не много, потому что пространства окон также были использованы должным образом - на одном грудами лежали коллекционные коробки, доверху набитые насекомыми, минералами, гербариями, а к другому было и вовсе не подойти - перед ним стоял огромный дубовый резной каминный портал, привезенный в Россию в начале XVIII века, но сделанный в Нюрнберге в конце XV. Федор свободно проходил сквозь него, всего лишь пригнувшись. Как деревянный портал пережил блокаду, знал только Федор.

    Знакомые Федора, впервые попав в этот сад неземных наслаждений, всегда советовали ему что-то продать и купить себе нормальную квартиру, где-нибудь в новом районе. Федор неизменно отвечал, что эти вещи ничего не стоят, а расставаться с памятью за копейки - не имеет смысла.

    На самом деле, всего этого антикварного добра, сваленного как попало, хватило бы на покупку не менее трех квартир в самом центре, но Федор, по разным причинам, вещи эти хранил, особо стараясь не разбазаривать. Причем было здесь далеко не все - самое ценное и дорогое сердцу Федора было аккуратно сложено в коробки и составлено на чердаке дома Кравченко.

    Постояв в раздумьях перед иконами, Федор прошел к одному из огромных шифоньеров, достал оттуда великолепный шелковый халат, весь в разноцветных павлинах, переоделся, и, усевшись в одно из кресел у стола, мгновенно заснул. Его поза чем-то напоминала позу спящей птицы.

    Федору снился сон. Снился в который раз.

    Лес резных мраморных и ониксовых колонн, уходящих в поднебесье... Но небес не было там, только каменные арки, все выше, выше, выше... Насколько хватало взгляда, только тяжелые монолитные своды, в отблесках алого и багрового пламени. Реки раскаленной лавы, снопы искр и фейерверки огненных брызг. И среди потоков расплавленных металлов, водопадов, текущих раскаленным добела вольфрамом, гейзеров платины и оливина, не спеша и как бы нехотя, проплывали огромные острова, кружа вокруг собственной оси и собратьев, лавируя между скальных выступов и исчезая во тьме неверных отблесков огня.