—　Отец поступал по-своему, а я делаю по-своему. К тому же поздно, вам всем далеко идти, и я советую вам отправиться в путь.

—　Поставь-ка нам еще две бутылочки этого дешевенького рюдейсгеймера.

—　Нет, я жду приезжих, и вам пора отправляться.

—　Мы уйдем, когда захотим,　— отвечал несколько подпивший крестьянин.　— Ведь у тебя трактир? Стало быть, когда честно расплачиваются…

—　Вот новости,　— заговорили другие,　— мы имеем право оставаться здесь, сколько нам будет угодно, под самым твоим носом, дружок Иеклейн!

—　Ну, а я вам говорю, что я здесь хозяин, и что вы сейчас отсюда уйдете!　— вскричал взбешенный Иеклейн.

—　Не ты ли нас вытолкаешь?　— спросил толстый крестьянин, весом по меньшей мере в двести фунтов и по-видимому чрезвычайно сильный.

—　Да я,　— сказал Иеклейн,　— и начну с тебя любезный друг. Отвори дверь, Гертруда,　— крикнул он служанке, которая повиновалась, дрожа всем телом.

Марианна хотела вступиться, но это еще больше разозлило Иеклейна.

Как только дверь была отворена, он повторил крестьянам свою просьбу удалиться. Они отвечали ругательствами и шуточками, которые окончательно вывели трактирщика из терпения. Он бросился на толстого крестьянина, который поддразнивал его, и схватил его за шиворот и за пояс панталон; потом, несмотря на отчаянное сопротивление, он поднял его, дотащил до двери и выкинул на улицу.

В свалке Иеклейн получил несколько пинков, а казакин его украсился несколькими прорехами.

По-видимому Иеклейн очень заботился сегодня о своем наряде, потому что тотчас попросил Марианну зашить разодранный рукав.

—　А ты, Франц,　— обратился он к своему лакею,　— выпроводи остальных, кто в зале.

—　Подожди минутку, я сама пойду к ним,　— сказала Марианна, которая имела полное основание не доверять дипломатическим талантам Франца.

—　Ты слышал, что я сказал?　— продолжал Иеклейн.

—　Слышал, сударь,　— отвечал слуга с приторной улыбкой.

Вместо того чтобы последовать наставлениям Марианны, которая приказала ему быть повежливее с путешественниками, он нашел, что самое лучшее — еще более усилить дерзкий тон своего хозяина. При первых же словах, которые он произнес, старший из путешественников — ему было на вид, по меньшей мере, пятьдесят лет — бросил на него такой взгляд, что Франц совсем смутился. Другой незнакомец засмеялся, и товарищ его последовал его примеру.

—　Эту залу наняли,　— сказал взбешенный Франц.　— Убирайтесь вон!

—　Кто ее нанял?　— спросил один из незнакомцев.

—　Она нанята для госпожи Гейерсберг и ее свиты. Незнакомцы переглянулись.

—　Нам невозможно уехать без ужина,　— возразил старший.　— В этом углу мы никого не обеспокоим. Дайте нам есть.

—　Нет,　— настаивал Франц, которому было дело только до барского приказа.　— Хозяин велел вас выпроводить, и вы уйдете.

Старый незнакомец, которого его товарищ звал Вальдемаром Шлоссером, снова улыбнулся со спокойной насмешкой, и это довело Франца до ярости.

—　Ну что же?　— спросил Иеклейн издали.

—　Вставай,　— сказал Франц, положив руку на плечо старого купца.

Тот выпрямился во весь рост и, сверкая глазами, так сильно оттолкнул слугу, что он упал в противоположном углу залы.

Франц уцепился за чан с горячей водой, которая была приготовлена для мытья полов, и упал в него. Голова, ноги и руки одни только избежали этой неожиданной ванны. К счастью на нем были надеты толстые суконные панталоны, и потому он не очень обварился.

Франц очень живо выскочил из купели и подошел к незнакомцу со стиснутыми кулаками.

—　Берегись, любезный друг!　— сказал ему путешественник спокойно.　— Тут недалеко прекрасная лужа, и на этот раз ты уж возьмешь полную ванну.

Эта угроза остановила Франца. Его трусость разозлила Иеклейна, который подошел к купцам.

Несмотря на свою всем известную смелость, трактирщик, не уважавший никаких властей, даже самого бургомистра, не выдержал спокойного и гордого взгляда старого незнакомца.

—　Эй, приятели!　— вскричал он.　— Вы не слышали, что мой слуга сказал вам?

—　Отлично слышали,　— отвечал один из путешественников.

—　Так расплачивайтесь и уходите!

—　Мы хотим есть.

—　У меня ничего нет для вас.

—　Клянусь моим патроном — это неправда! Желательно мне знать, что значит этот запах из кухни, и зачем там жарится такая чудесная козлятина?

—　Все это уже откуплено.

—　Да, все, все,　— подтвердил Франц, прятавшийся за своего господина.

—　Кроме котла с водой, надеюсь,　— сказал Вальдемар, смеясь.

Несмотря на лета этого человека, его лицо, серьезное и строгое, когда он задумывался, принимало подчас веселое и приветливое выражение, которое придавало ему особенную прелесть.

Укрощенный этой улыбкой, но слишком упрямый, чтобы отказаться от своей мысли, Иеклейн собирался повторить незнакомцам свое приглашение удалиться, но Вальдемар сказал ему таким же добродушным тоном:

—　Любезный хозяин, если госпожа Гейерсберг хорошая христианка — в чем я не сомневаюсь — она не пожелает, чтобы из-за нее двое бедных купцов, как мы с кумом, провели ночь на дворе и с тощим желудком.

Иеклейн начал настаивать и опять разозлился. Хотел ли он прибегнуть к насилию, имел ли он намерение напугать купцов — только он схватил длинный меч, висевший над камином.

Один из путешественников тоже начинал сердиться. Он уже выхватил было свой безмерно длинный охотничий нож, который был у него спрятан под платьем, но товарищ сказал ему на ухо несколько слов, которые заставили его призадуматься.

—　И в самом деле,　— пробормотал он,　— что мне за дело до дерзостей этого чудака? Клянусь моим патроном,　— сказал он вслух, обращаясь к Иеклейну,　— у вас, молодой хозяин, странный способ привлекать к себе в трактир посетителей. Повесьте на место этот старый меч, который, вероятно, помнит времена Карла Великого, и соблаговолите нас выслушать. Нас с кумом пригласила сюда госпожа Гейерсберг.

—　Вас?　— пробормотал Иеклейн, глядя на них с недоверием.

—　Да, нас.

—　А доказательство?

—　Вот оно,　— отвечал Вальдемар, вынимая из кармана письмо, которое он развернул.　— Вы знаете ее печать?

—　Разумеется!

—　Ну, так потрудитесь взглянуть на эту бумагу.

Это была действительно печать госпожи Гейерсберг.

Иеклейну ужасно хотелось заглянуть в письмо, но купец так сложил его, что трактирщик мог видеть только подпись и печать.

—　Дьявол вас задери!　— вскричал разозленный Иеклейн.　— Зачем вы мне не сказали раньше?

—　Да вы нам не дали слова сказать. Что же касается вашего посланника, то сомнительно, хватило ли бы у него ума понять наши объяснения.

Хотя купец говорил совершенно добродушно, но в его тоне было что-то насмешливое и в то же время полное достоинства, и это невольно смущало трактирщика. Боязнь оскорбить госпожу фон Гейерсберг мешала ему наговорить дерзостей, что он, конечно, сделал бы во всяком другом случае, и потому Иеклейн отошел от них и отправился к мужику, который пил один на другом конце залы и спокойно смотрел на это происшествие.

Уткнув нос в стену и нахлобучив шапку на глаза, этот крестьянин по-видимому не хотел показывать своего лица.

Обрадованный, найдя на ком выместить свою досаду, Иеклейн хлопнул его по плечу и грубо сказал, чтобы он убирался.

Крестьянин не отвечал. Он только отодвинул свою скамью и посмотрел на Иеклейна в упор.

—　Конрад,　— пробормотал тот.　— Конрад!

—　Молчи же,　— сказал тот, надвигая шапку, как бы опасаясь быть узнанным купцами, к которым сидел спиной.

—　Когда ты вернулся?

—　Вчера; я побывал во всех окрестных кружках и нашел везде братьев, готовых помогать нам. А ты что скажешь, Иеклейн? Можно ли еще считать тебя членом бедного Конрада?

—　Я все тот же,　— отвечал Иеклейн, избегая пристального взгляда крестьянина.

—　Неужели? Ну, я чуть-чуть было не усомнился в этом. Черт возьми! Братец, ты странно доказываешь расположение крестьянам,　— прибавил он, показывая, как будто бьет кого-нибудь палкой.