В наше время подобное превращение возбудило бы только смех; но в ту эпоху вера в сверхъестественное была общей. За исключением нескольких здравых умов, как например, Гуттена и Флориана, или скептиков, вроде старого Конрада и Мецлера, почти все присутствующие верили если не в превращение Сары, то по крайней мере в могущество колдуньи и в сношение ее с адом.

Даже те, которые подозревали в этом превращении хитрость, не могли не сознаться, что влияние колдуньи, и прежде очень значительное, теперь еще более усилилось. В эту минуту сила ее влияния на умы крестьян была безгранична. Потому пренебрегать ею было невозможно, и так как нельзя было ослабить ее влияние, то следовало, по крайней мере, обратить его в пользу общества.

Поэтому предводители, находившиеся в ограде, присоединили свои крики к голосу толпы.

Несмотря на минутное упоение торжеством, Сара скоро овладела собой.

Эта женщина была поглощена одной страстью — любовью. Все прочее жило в ее сердце только для этой всеобъемлющей страсти.

Среди своего торжества Сара думала только о графе Гельфенштейне, который следовал за ней под стражей нескольких преданных Саре крестьян.

Упоенная восторгом, возбужденным ею, и склонная, как всякая любящая женщина, принимать фантазии за действительность, она еще надеялась овладеть любовью графа.

Ей казалось, что восторг толпы возвратит ей любовь прекрасного дворянина.

Несомая фанатиками-крестьянами и возвышаясь над толпой, она не спускала глаз с графа, которого ее люди вели в нескольких шагах от нее.

Его голова была завернута в капюшон, позволявший ему видеть все, но не дозволявший узнать его самого.

Войдя за ограду, колдунья сделала крестьянам знак остановиться и замолчать.

Они повиновались.

—　Друзья мои,　— сказала она им,　— предводители, которых вы сами избрали, и которые устроили наш могущественный союз, собрались здесь, чтобы постановить решения и предъявить их на ваше утверждение. Дайте им спокойно окончить свою обязанность. Через несколько минут мы снова призовем вас и посоветуемся с вами о выборе главного начальника. Затем мы распустим знамя свободы и единства Германии.

Крики радости встретили эти слова.

Толпа удалилась.

Остались только несколько человек Сары, которые стерегли графа Гельфенштейна. Они поместились позади скалы, находившейся в расстоянии полета стрелы от того места, где в это время стояла оживленная толпа предводителей общества. Иеклейн тотчас подошел к колдунье и передал ей только что происходивший спор между ними и Флорианом Гейерсбергом по поводу Маргариты.

—　Не бойся ничего,　— сказала ему Сара,　— я тебе обещала, что Маргарита будет твоя, и сдержу обещание. Тише! Вот Фейфер.

В это время Маргарита объясняла Флориану превращение Сары.

—　Я подозревал нечто подобное,　— отвечал молодой человек,　— но большинство окружающих до того легковерно, что нет никакой возможности разубедить их. Но очарование, которым пользуется эта женщина, принесло большие услуги нашему делу; и хотя такому святому братству, как наше, грустно прибегать к подобным средствам, но, я думаю, было бы в высшей степени неблагоразумно уничтожать их.

Со своей стороны Сара, несмотря на просьбы Иеклейна, поняла невозможность отнять Маргариту у Флориана и друзей его.

—　Я думаю,　— сказала она предводителям, стоящим вокруг нее,　— что вместо того, чтоб тратить на рассуждение об этой женщине драгоценное время, нужное на наши насущные интересы, предоставим распорядиться ею тому предводителю, которого мы изберем сегодня.

—　Черная Колдунья говорит правду,　— воскликнуло несколько человек, в высшей степени довольные, что начавшаяся ссора между друзьями Флориана и Иеклейном кончается таким образом,　— начальник решит!

—　Хорошо,　— сказал Мецлер,　— но кто будет предводителем, кого мы предложим для избрания нашим братьям?

—　Ульриха Гуттена,　— воскликнуло несколько голосов.

—　Георга Мецлера,　— сказали другие.

—　Венделина Гиплера!

—　Иеклейна Рорбаха,　— закричал один старый крестьянин по знаку Сары.

—　Ульриха Гуттена!　— повторило большинство.

—　Друзья мои,　— сказал Ульрих,　— благодарю вас за ваше доверие, но я не могу воспользоваться им. Чтобы хорошо вести наше святое предприятие, ваш начальник должен быть не только предан, неподкупен и привычен к делу,　— нужно еще, чтобы он был деятелен и мужествен, способен переносить все тягости войны. Как вы видите, я удручен болезнью и заботами, и если еще держусь, то потому только, что Богу не угодно, чтобы я умер, не кончив дела, которому мы с моим бедным другом Францем Зикингеном посвятили всю жизнь.

Конрад, за которого после Ульриха было всего больше голосов, также отказался.

Вскоре остались только четверо соискателей: Венделин Гиплер, бывший канцлер или писец графов Гогенлоэ, высказавший впоследствии замечательный ум и способности; Георг Мецлер, трактирщик балленбергский, отряд которого превосходил все прочие военной выправкой и дисциплиной; Иеклейн Рорбах, поддерживаемый бывшим премонстранцем Фейфером и другими проповедниками; наконец Флориан Гейерсберг, которого Ульрих и Конрад долго просили не отказываться от предложенного ему начальства.

Георг Мецлер подал прекрасный пример скромности и преданности, предложив своим друзьям избрать Флориана предпочтительно перед ними.

—　С помощью Божией, я надеюсь, что буду хорошо сражаться,　— сказал Мецлер, кончая свою речь,　— но наши войска будут многочисленны, а в один день нельзя научиться руководить большими сражениями. Флориан же участвовал в больших войнах; кроме него у нас нет человека, способного быть предводителем.

Венделин Гиплер также отказался в пользу Флориана от всяких притязаний.

Итак большинство было за рыцаря Гейерсберга, но за Иеклейна продолжали стоять люди его партии и почти все евангелические проповедники.

Между тем как Конрад, Гиплер, Мецлер и даже Яков Веэ старались привести всех к единодушному выбору своего кандидата, Сара сделала знак старому крестьянину, который первый произнес имя Иеклейна. Зебальд Китц подбежал к ней. Она ему торопливо сказала несколько слов, и он быстро удалился.

Несколько минут спустя между крестьянами снова началось движение. Они с громкими криками подбежали к начальникам. Во главе их был гражданин из Вейнсберга по имени Варфоломей Гейнштадт, вполне преданный Саре и имевший большой вес в стране.

—　Сара,　— сказал он,　— у нас к тебе есть просьба. Укажи нам новым чудом человека, которого нам следует избрать начальником; это прекратит все наши недоразумения и мы слепо последуем твоему указанию.

—　Да, да!　— воскликнули крестьяне.　— Варфоломей говорит дело. Еще одно чудо, Сара.

—　Хорошо,　— отвечала колдунья,　— я исполню ваше желание. Позвольте мне только собраться с силами; через несколько минут я вызову таинственный дух, который иногда говорит моими устами, и надеюсь — он исполнит вашу просьбу! Идите, друзья мои.

Крестьяне удалились.

Сара сделала шаг к Иеклейну, но остановилась. Ее взгляд обратился на графа, которого ее люди стерегли поблизости. Страшная борьба очевидно происходила в ее душе.

Она обернула свою голову складками черной мантии и несколько минут осталась неподвижной и погруженной в глубокие думы.

Наконец она отбросила мантию и снова направилась к Иеклейну; но и теперь любовь превозмогла. Она сделала быстрый полуоборот и подошла к Гельфенштейну.

—　Людвиг,　— сказала она,　— ты только что был причиной самого сильного страдания, какое может перенести женщина: ты отверг меня, унизил перед соперницей. Я поклялась отомстить, но воспоминания прошедшего говорят еще за тебя в моем сердце. До настоящей минуты, Людвиг, ты, может быть, думал, что я преувеличиваю свое могущество. Но теперь ты слышал восклицания толпы и просьбу крестьян указать им начальника общества, и ты видишь, что я говорила правду. Еще есть время, Людвиг, скажи слово, одно слово, и я дам тебе это огромное могущество, которое сделает тебя равным государям.