2008 Боевой гопак Покидая сортир, тяжело доверять бумаге, ноутбук похоронен на кладбище для собак, самогонное солнце густеет в казацкой фляге — наступает время плясать боевой гопак. Вспыхнет пыль в степи: берегись, человек нездешний, и отброшен музыкой, будто взрывной волной, — ты очнешься на ближнем хуторе, под черешней, вопрошая растерянно: «Господи, что со мной?» Сгинут бисовы диты и прочие разночинцы, хай повсюду – хмельная воля да пуст черпак, ниспошли мне, Господи, широченные джинсы — «шаровары-страус», плясать боевой гопак. Над моей головой запеклась полынья полыни — как драконья кровь – горьковата и горяча, не сносить тебе на плечах кавуны и дыни, поскорей запрягай кентавров своих, бахча. Кармазинный жупан, опояска – персидской ткани, востроносые чоботы, через плечо – ягдташ, и мобилка вибрирует, будто пчела в стакане… …постепенно степь впадает в днепровский пляж. Самогонное солнце во фляге проносят мимо, и опять проступает патина вдоль строки, над трубой буксира – висит «оселедец» дыма, теребит камыш поседевшие хохолки. 2010 МАНТРЫ – МАНДРЫ На дверях сельсовета оранжевая табличка: «Все ушли на заработки в Нирвану», людям нужен быстрый Wi-Fi, «наличка», однополый секс, и я возражать не стану. Многорукая вишня меня обнимет: чую — инфракрасные колокольчики зазвенели, харе Кришна, что я до сих пор кочую, харе Рама, в гоголевской шинели. Поворотись-ка, сынку, побудь завмагом: сколько волшебных мыслей в твоем товаре, солнце курит длинную булочку с маком, острые тени двоятся на харе-харе. Чуден Ганг, но что-то зреет в его пучине, редкая птица, не отыскав насеста, вдруг превращается в точку посередине, обозначая касту этого текста. 2008 «Янтарь гудел, гудел и смолк…» Янтарь гудел, гудел и смолк: смола устала от беседы, и сердце, как засадный полк — замрет в предчувствии победы. И отслоится береста — сползая со стволов обойно, моя коробушка пуста, полным-полна моя обойма. Янтарь истории гудел, тряслись над кассою кассандры, а у меня так много тел: браток, пора менять скафандры. И к бластеру, и к топору опять зовет комбат Исайя, да, я – предам тебя – умру, своим предательством – спасая. «Страх – это форма добра…» Страх – это форма добра, ангельский окорок, ватная тень от Петра падает в обморок. Лысый, усатый, рябой выпил сливовицы, и, наконец-то, собой — мертвым становится. Тень отпоют воробьи, вместе с медведками: ужас, как символ любви, пахнет объедками. Близким разрывом ложись к детям, на полочку: распределяется жизнь — всем, по осколочку. Аэроклей «ПВО», Олю слукоило: стоило это того или не стоило? СЕРАЯ ЗОНА Гражданин соколиный глаз, я так долго у вас, что ячменным зерном пророс, и теперь, эти корни – мои оковы, пригласите, пожалуйста, на допрос свидетелей Иеговы. В темной башне, как Стивен Кинг: тишина – сплошной музыкальный ринг, роковая черточка на мобильном, я так долго у вас, что опять превратился в свет, в молодое вино, в покаяние и минет, в приложение к порнофильмам. Гражданин соколиный глаз, я ушел в запас, если вечность была вчера, то теперь у нее конечности из резины, для меня любовь – это кроличья нора, все мы – файлы одной корзины. В темной башне – дождь, разошлась вода — жизнь, обобранная до нитки, и замыслив побег, я тебе подарил тогда пояс девственности шахидки. «Оглянулась, ощерилась, повернула опять налево…» Оглянулась, ощерилась, повернула опять налево — в рюмочной опрокинула два бокала, на лету проглотила курицу без подогрева, отрыгнула, хлопнула дверью и поскакала. А налево больше не было поворота — жили-были и кончились левые повороты, хочешь, прямо иди – там сусанинские болота, а направо у нас объявлен сезон охоты. Расставляй запятые в этой строке, где хочешь, пей из рифмы кровь, покуда не окосеешь, мне не нужно знать: на кого ты в потемках дрочишь, расскажи мне, как безрассудно любить умеешь. Нам остались: обратный путь, и огонь, и сера, мезозойский остов взорванного вокзала: чуть помедлив, на корточки возле меня присела, и наждачным плечом прижалась, и рассказала. 2006 |
