— Всё о кей.

И только сейчас увидел, что, несмотря на мороз, он бегал с ведрами без перчаток.

Николаевы никакой помощи со стороны, конечно, не дождались.

В селе Весы не было пожарной команды — люди в случае беды спасались сами. Конечно, родня помогала родне, соседи соседям. Но к дому странных новых поселенцев никто не подбежал, не предложил подсобить. Только вновь на улице, метрах в ста переминались на сугробах мальчишки и смотрели, как над домом поднялся было черный дым и вскоре, став серым, развеялся…

К вечеру горе-англичане протопили баню, вымылись. Пока мылись родители, мальчику было дадено ружье с холостыми патронами и разрешено стрелять в любого подозрительного человека, кто будет шастать у заборов.

Среди ночи Эля и Фелиск выпили красного подогретого вина и только сейчас до них дошло, какой беды они миновали. Если бы бутылка с бензином была брошена не на рассвете, а в полночь, они могли бы во-время не спохватиться… Эля плакала, сморкалась в платочек, пыталась улыбаться и снова плакала.

— Все, все. На этом все. Я больше не выдержу. Третий раз с нуля начать уже не смогу. Надо по-быстрому все распродать и — уедем…

— Почему?!

— Ты сам знаешь, почему. Нам здесь не жить. Поедем к моей маме в Крутоярск-двадцать шесть. Там, в зоне, никто не тронет.

— А что я там буду делать? — застонал Феликс.

— Придумаешь. Ты талантивый.

— За медные деньги паять никому не нужные микросхемы? Мед разводить нельзя, химия, все отравлено… хлеб сеять негде… рыбу ловить не советуют светится… Что мне там делать? Матрешки резать?

Эля плакала, Френсис курил. Мальчик лежал в соседней комнатеке и продумывал свои уже почти взрослые думы. Он обязательно поступит в Кембриджский университет, он будет учиться и работать, заработает денег… Он пригласит маму с папой в Англию, пусть они вместе с ним поживут года два-три, пока на родине дикий капитализм не перерастет в цивилизованный… Тогда здесь и отцу с мамой найдется применение — они же очень талантливые.

Наутро Феликс чернее негра собрался в Малинино. Они с Элей договорились: Феликс даст в тамошнюю газету объявление, что их усадьба срочно продается (вместе с коровой, моторной лодкой, трактором в гараже и пчелами в подвале), а районных начальников попросит весной перевести их на вертолете в верховья Кизыра, ближе к гольцам Саянским. Там, где никого, кроме медведей (даже охотничьих избушек там нет), они построят дом и будут жить. А разбогатеют со временем сами купят вертолет.

— Ты у меня прямо Ленин, — шептала, утирая слезы, Эля. — Мечтатель! Ну, хорошо, хорошо… O, Good Lord!.. Только бы скорей отсюда… Если до весны найдется покупатель… И если Николай Иванович снова поможет со строительством.

— Поможет! Потому что предатель, растрепался! Я еще с ним буду иметь разговор!

Феликс ушел к железной дороге, Эля с сыном остались дома.

В Малинино, в здании бывшего райкома партии под трехцветным флагом, длинные коридоры были покрыты темнокрасной, вытертой до нитяной основы ковровой дорожкой. Но на дверях блестели новенькими золотыми буквами фамилии начальников. К главе администрации Феликс решил не соваться, он вспомнил — продавщица Лида что-то рассказывала про заместителя главы… Заместителей оказалось в этом здании трое.

— Скажите, пожалуйста, — спросил Феликс у проходившей мимо хмурой женщины с бумагами в руке. — Кто из замов отвечает за еду, что ли?.. снабжение?.. Он совершенно отвык за год от казенной речи, с трудом слепил фразу. Но девица поняла.

— Кутаков.

Секретарша Кутакова, молодая розовая девка с голыми руками и ногами, с сигареткой в красных губах, очаровательно улыбаясь, сказала Феликсу, что шеф очень, очень занят. Феликс с досадой почесал бородку и вдруг нашелся:

— Передайте, это, мол, русский англичанин… Он поймет.

В глазах секретарши мелькнуло удивление, она, кажется, что-то вспомнила… Да и быть не может, чтобы они здесь не судачили о странных новопоселенцах в селе Весы!

— Щас!.. — Девица скользнула, как спрут, всем своим розовым телом одновременно в дверь к начальнику и через секунду выплыла, с любопытством глядя на долговязого посетителя в дубленке и унтах. — Проходите, Олег Иваныч примет вас.

Заместитель главы администрации, смуглый человек с усиками, очень похожий на таджика или узбека, но судя по фамилии русский, стоял возле сейфа и, сконфуженно расплывшись в улыбке, раскинул руки как бы для объятия:

— Дорогой наш подопечный!.. Лучше поздно, чем никогда!.. — и сведя руки, даже неловко хлопнув в ладоши из-за того, что Феликс запоздал протянуть свою руку, он продолжал. — Слышали!.. Вот мерзавцы!..

Он, видимо, чувствовал свою вину. И откровенно побаивался небольшого, но все же областного начальничка с плечами, как у баяна на свадьбе. Ведь Николай Иванович Ярыгин наверняка просил их здесь приглядывать за «другарем», помогать. Да вот, не уберегли от неприятности. Кутаков слушал Феликса (про объявление в газете, про новый переезд) и кивал, как заведенный.

— Вы… вы еще нашему общему другу не сообщали? Про вчерашний поджог? И не надо! Мы тут все сделаем… покроем, так сказать, ущерб…

— Да не стоит, — скривившись от неловкости, отвечал Феликс.

Он принялся протирать очки. — Вы мне помогите только в Саяны летом улететь.

— Обязательно! Непременно!

— Это же тоже ваш район?.

— Наш, наш! С этой, западной стороны — наш, — отвечал заместитель главы администрации. — И не о чем не беспокойтесь! Отправим с гляциологами… бесплатно отправим… а объявление в хазету я сам лично продыктую! Сейчас же! — И смуглый человек с усиками, очень похожий на таджика или узбека, но судя по выговору украинец, проводил гостя до второй, коридорной двери.

Но когда к ночи Феликс вернулся домой, он с замершим сердцем увидел на краю села грязнорозовое облако света и свой заплот с воротами, лежащие на снегу, черные, затоптанные. Само жилье стало вдруг низеньким — лишилось второго, деревянного этажа, потеряв и крышу, и застекленную башню, где так и не успел Феликс оборудовать себе «монплезир» — уютную спаленку для летнего времени… А у первого этажа внешние пожарозащитные стены в полтора кирпича устояли, но в проломы окон было явственно видно — внутри все выгорело. Впрочем, кое-где огонь еще скалил красные зубы.

Феликс пробежал во двор — пожар уничтожил и мастерскую, спасенную вчера, но пощадил расположенные в стороне баню и хлев с коровой. В воздухе вились проснувшиеся, вылетевшие из подвала пчелы — или это Феликсу показалось? Наверное, клочья сажи.

Эля в шубейке и в шерстяной, воняющей пламенем шали, с какой-то палкой в руке, и сын молча замерли на улице, вокруг них валялись на грязном снегу постели, сумки, ведра, сапоги, костюмы с вешалками, подушки…

Увидев мужа, Эля, заикаясь, задергала горлом — не смогла и слова сказать. Феликс сунулся было прямо в дымящийся зев раскуроченного огнем дома, но махнул рукой и отвернулся.

Сын, исподлобья, с немальчишеской ненавистью глядя на село Весы, рассказал отцу, как среди бела дня — они с мамой как раз обедали — подкатил трактор, и люди с обмотанными в кашне мордами стали стрелять из ракетниц прямо по окнам… заряжали и стреляли… выстрелили раз двадцать… Мама и сын легли на полы, а когда вскочили (трактор уехал), дом уже горел. Мама побежала за водой, скатилась по лестнице, вывихнула щиколотку. Без Феликса потушить не удалось — огонь был бешеный, так, наверно, горит напалм (замечание сына).

Никто из сельчан не прибежал помочь, только продавщица Лида с новым своим воздыхателем — азербайджанцем Мусой — постояла у ворот. Он и снял ворота, и забор перед окнами повалил, ожидая, видимо, приезда пожарных, да откуда в тайге пожарные?

Выслушав сына, ни слова не сказав в ответ, Феликс принялся таскать спасенные мокрые вещи в баню. И опомнившись, ему принялись помогать Эля и Коля. Завтра, днем, можно будет посмотреть внимательней в доме — вдруг что сохранилось из металлических предметов. К счастью, пламя не проникло в гараж, за толстую кирпичную стену, трактор, какой он ни есть, все же, видимо, цел.