— Почему?

— Когда я выходила за него замуж, я понимала, что мы разные. Он образованный, хорошо воспитанный. А я простая девчонка из пригорода Варшавы — родители мои едва читать и писать умеют, а у него интеллигентные. Не все так просто давалось, мне надо было дотягиваться до его урозня. Но я решилась на это. Однако выслушивать ежедневные поучения, с утра до вечера, не так-то просто. И все делать по указке, как он велит. Даже пары чулок без его разрешения купить себе не могла. Потом он велел мне поступить в вечернюю школу. Поступила. Первый год ходила каждый день, посещала все уроки, училась в общем-то неплохо. У меня одной было сразу два учителя, один в школе и еще один — дома, который ежедневно проверял домашние задания, ни на шаг от меня не отходил. Чему тут удивляться, назло ему я перестала ходить в школу.

— Пожалуй, и я так бы поступил, — не сдержался Чесельский.

— Опять возвращаться на работу простой работницей или в магазин продавщицей не к лицу жене инженера. Осталась сидеть дома. Я очень люблю чистоту, вот и наводила порядок в квартире целыми днями. Каждый день одно и то же… А я очень люблю веселиться, танцевать. Зигмунт же все вечера просиживал дома над книжками. Денег он не жалел, это правда, только считал, что человек совершает преступление, если просто так гуляет по городу, заходит в магазины, посещает выставки. Все мои желания всегда вызывали у него удивление. Представляете? И постепенно от моей любви к нему ничего не осталось, я возненавидела его. Наверное, у меня дрянной характер, потому что я стала получать удовольствие от того, что делала ему все назло. Да и он тоже вскоре понял, что совершил ошибку, женившись на мне. И он меня разлюбил, а вот самолюбие его было задето. И из-за своего самолюбия он ни за что не соглашался на развод. А когда я устроилась на работу в «Гранд-отель», у него даже сердечный приступ был. Он тогда сказал, что я «покрыла позором всю семью Стояновских». Даже свекровь со свекром так не думали, хотя и не одаривали меня любовью. А я так надеялась, что меня хорошо примут в доме Зигмунта.

— Ничего не скажешь, неудачное супружество, — констатировал Шиманек.

— Последний год мы прожили как в аду. Я без конца устраивала скандалы, думала, что тогда он скорее согласится на развод. Зигмунт страдал, это я видела. С трудом сдерживал себя, раза два даже ударил, хотя голоса не повышал. Неожиданно подвернулся Мариан Залевский. Что тут удивляться, если он тронул мое сердце? Да я за самого бы черта пошла, только бы уйти от Зигмунта. К родителям на Таргувек возвращаться не хотелось. Жить одной — где взять силы.

— Да, но Зигмунта Стояновского убили, а вы только что подтвердили, как ненавидели его.

— Я его не убивала. В злости, когда дело доходило до скандала, грозилась, а по уголовному кодексу это рассматривается, наверное, как готовность к совершению преступления. Я даже руки на него не поднимала.

— Вашего мужа убил мужчина. Высокий мужчина. По описанию очень похож на Генрика Ковальского.

Ирена не сдержала усмешки.

— Это абсолютная чушь. Генрик Ковальский — убийца! Зачем?

— Из-за своей любви к вам, хотел вернуть вас.

— Такого не может быть. Да из-за меня Ковальский и пальцем бы не шевельнул. Окажись я в страшной нужде, он и двадцати злотых пожалел бы. Для этого человека главное — хорошо устроиться в жизни. И уж если он за кем-то волочится, то это всегда за своими подчиненными. Пообещает им повышение в должности, и уж самое небывалое, на что решается, так это изредка сводить в ресторан. Он и не собирался возвращать меня к себе. Надо сказать, что он довольно часто менял объекты своих привязанностей. А вообще-то Ковальский трус. Неужели он станет хоть чем-то рисковать? Такого не может быть.

— Да, но он угрожал Зигмунту.

— Знаю. Просто болтал со злости. Да еще при любом удобном случае свинью Зигмунту подкладывал.

— А ваш муж ему тоже?

— Само собой. Дело кончилось тем, что обоих выгнали с работы.

— И ваши родственники тоже ведь грозились…

— Пан поручик, неужели вы их угрозы всерьез принимаете? Когда отец узнал, что Зигмунт хочет на мне жениться, он так обрадовался, решил, что с таким зятем не пропадет, свои две сотни на водку всегда получит. Но муж быстро дал ему понять, что из этого ничего не получится. Здесь я была полностью с ним согласна.

— Так кто же в таком случае убил вашего мужа? — повторил свой вопрос Чесельский.

— Если бы я знала! Когда наш дворник, пан Ротоцкий, сказал, что в доме совершено убийство, я сразу не поняла, о ком он говорил. Зигмунт был человек тяжелый — и в супружеской жизни, и на работе. У него никогда не было близких друзей. Его все недолюбливали. Даже в домике своих родителей на Вёнзовной он требовал, чтобы мебель была расставлена так, как он считал нужным. Он решал, на какой грядке что сажать, где редиску, где помидоры, где салат. Поживи с таким, на всю оставшуюся жизнь сыта им будешь. Только одно дело — не любить, а другое дело — убивать. Муж был очень хорошим специалистом. Наш завод совсем разваливался. Он наладил производство новых масел, навел порядок, и производство продукции величественно пошло вверх. Когда же он оттуда ушел, все стало рушиться, пошло по-старому. Сплошной балаган.

— Ваш муж говорил когда-нибудь, что у него есть враги, что он кого-то боится?

— Нет. Совсем наоборот, хвастался своими успехами. Часто повторял, что только благодаря ему Лазенковская трасса была проложена в срок. Да и в последнее время, хотя мы уже жили как кошка с собакой, не уставал рассказывать, как хорошо идут работы на Торуньской трассе. Думаю, он не врал. Ума не приложу, кого он мог бояться?

— Да, кого? Вот и мы никак не можем понять причины убийства. Кому он мешал?

— Он мешал только мне, только мне было выгодно убрать его со своего пути: освобождаюсь от нелюбимого мужа, становлюсь безраздельной хозяйкой хорошей квартиры в центре города. Свобода и жилплощадь — это целое состояние. Но я мужа не убивала, хотя понимаю, что для вас я единственная подозреваемая, пока не будет найден убийца.

Поручик молчал. И даже не пытался возражать. Ирена была права.

— Поэтому, — продолжала она, — я больше, чем кто-либо, заинтересована, чтобы убийца как можно скорее был найден. Если я хоть чем-то могу вам помочь, я готова.

— Спасибо за все те сведения, которые вы нам сообщили. Вот ключи от вашей квартиры. Распишитесь в их получении. А завтра в десять прошу пожаловать сюда Необходимо составить официальный протокол вашего допроса. Постарайтесь в деталях восстановить все события последних дней. Быть может, какая-нибудь мелочь, деталь. Часто такие вещи неожиданно проливают свет на определенные факты, помогают следствию. Сейчас я попытаюсь найти какую-нибудь автомашину, она отвезет вас домой, на Вильчую, ибо такси в этой части Варшавы найти довольно трудно.

— Спасибо, спасибо, ни в коем случае. Стоит мне подъехать к дому ка милицейской машине, как соседи еще больше распустят языки. Я доберусь сама. Отсюда доеду на трамвае до самого дома, а чемодан, хоть он и огромный, много не весит.

— Какая же она красивая, — не сдержался Шиманек после ухода Ирены.

Чесельский промолчал, поглощенный укладыванием сигарет в коробку.

— Ты обратил внимание, как она на тебя поглядывала, — не унимался Шиманек.

И на сей раз Чесельский промолчал.

— Как же она сказала? Ах, да — «Я ваша вечная должница». Сколько тепла было в ее словах. Ведь я лично раскопал все о Залевском, но что-то не дождался благодарности, видимо потому, что она заметила на моей руке обручальное кольцо и поняла, что со вторым, более красивым и старшим по званию, легче будет договориться. Н-да…

Чесельский невозмутимо продолжал возиться с сигаретами.

— А мой друг, поручик Чесельский, что он ей ответил? «Да нет, совсем не собираемся вас осуждать». А ведь вроде такой скромный, тихий парень, — продолжал Шиманек. — Моя жена второй год пытается его оженить, а он ни в какую. Эта же стрельнула своими зелеными глазищами — и готов… Будь я писателем, непременно бы написал роман: «Прекрасная убийца и стальной взгляд поручика милиции».