— Это несправедливо.

— Служа правосудию, я не могу подойти к делу иначе. У меня нет доказательств, что это слова, сказанные в полном сознании, а не бред умирающего. Конечно, показания доктора Малиновской ваш адвокат использует. Вы уже избрали себе защитника?

— Нет. Я никого не хочу.

— Опять бесполезное упрямство. Роль адвоката в уголовном процессе — это и помощь суду в установлении истины. Указать на все смягчающие обстоятельства — это очень важно.

— Не нужно мне никаких смягчающих обстоятельств. Я невиновен. И Заремба об этом знал.

— Жаль, что перед смертью он не мог или не хотел назвать убийцу, если вас им не считал. Но вернемся к делу. Могу зачитать и показания медсестры. В целом она подтверждает сказанное врачом. Лишь последовательность произнесенных умирающим слов в рассказе Вартецкой выглядит иначе. Это большого значения не имеет и объясняется тем, что обе женщины дали свои показания спустя длительное время, слов Зарембы не записывали, так как значения им не придавали. Может быть, напрасно с машиной «скорой помощи», которая увезла раненого актера, не послали сотрудника милиции, который сидел бы рядом и допросил его, если он пришел бы в сознание. Мы проверили, почему произошло такое упущение. Дело в том, что, забирая раненого, врач «скорой помощи» заявил офицеру, который вел предварительное расследование, что нет никакой надежды на то, чтобы сознание к раненому вернулось. Врач сказал, что машина не довезет Зарембу даже до ближайшей больницы. И не очень ошибся. Бедняга умер через полтора часа после выстрела. Что же касается адвоката, если вы сами его не выберете, я внесу предложение о назначении защитника от суда.

— Если вам это нужно…

— Так требует закон. А нужно это прежде всего вам. Если верить в вашу невиновность, то важно, я полагаю, чтобы в результате судебной ошибки вы были приговорены не к смертной казни, а к тюремному заключению. Пока человек жив и находится в заключении, ошибка может быть исправлена. Приведение же смертного приговора в исполнение создает ситуацию необратимую.

— Но вы же будете требовать смертной казни.

— Допустим, да. Смягчающие обстоятельства, которые мне известны, не оправдывают хладнокровного и коварного убийства. Но с заключением прокурора суд может не согласиться, а защита постарается вытащить на свет все, что говорит в вашу пользу.

— Пан прокурор, вы будете добиваться, чтобы дело слушалось в чрезвычайном порядке? Как говорили на прошлых допросах?

— Не знаю. Окончательно не решено. Может быть, располагая показаниями работников больницы, прокуратура придет к выводу, что чрезвычайная процедура необязательна. Это решит главный прокурор.

Павельский молчал. Прокурор сменил тему разговора.

— Я внимательно прочитал ваше письмо с характеристикой лиц, которые теоретически имели возможность подменить пистолет. Правду сказать, письмо хорошо о в с говорит.

— Спасибо, пан прокурор.

— В таком трудном положении вы сумели остаться объективным. Не пытаетесь запутать и затянуть следствие, не бросаете тень на других посредством ложных обвинений. Милиция, разумеется, тоже не сидела сложа руки и все тщательно проверила. Проверили всех, кто значится в моем списке. Их прошлое и образ жизни нам известны. Должен признаться, результаты почти совпадают с тем, что сказано в вашем письме. Вы правы, когда говорите, что хоть любой из списка мог быть убийцей, но ни у кого нет повода к преступлению. Нельзя доказать, что кто-либо был заинтересован в смерти Зарембы или извлек из нее выгоду. Потому вы и остаетесь, на мой взгляд, единственным подозреваемым.

— Бывают преступления без повода.

— Бывают, — согласился прокурор. — Такие преступления труднее всего раскрыть. Обычно их совершают люди ненормальные, психически больные. Чтоб далеко не ходить, вот вам пример: нападения на женщин в Кракове. Убийца подходил к незнакомым женщинам или девушкам и, ни слова ни говоря, наносил удар ножом. Несмотря на все трудности, преступник был обнаружен и схвачен. А убийство Зарембы — это не безмотивное преступление. Круг подозреваемых строго ограничен, всего шестнадцать фамилий. И все совершенно нормальные люди. Вы в своем письме это признаете. Исключено, чтобы кто-то из них действовал без повода.

— Это так.

— Я вам оставил бумагу и карандаш. Попытайтесь еще что-нибудь вспомнить. Записывайте свои мысли, впечатления. Пишите нечто вроде дневника. Каждая мелочь может оказаться важной. Могут появиться и новые соображения. Какая-нибудь деталь, которой мы не знаем, а вы ей до сих пор не придавали значения. Мой сугубо личный совет: пишите как можно больше. Необязательно посылать в прокуратуру, пишите, чтобы вспомнить. Это может пригодиться.

— Весь последний месяц я только и делаю, что думаю об этих людях. Мысленно взвешиваю каждый их поступок, каждое слово. Но кроме того, что написал, ничего не могу добавить.

— Мы проверили сообщенные вами факты. У двоих людей мог быть, как вы правильно заметили, «намек на мотив». Первый из них Цихош. Заремба вытаскивал его из бесконечных денежных затруднений. Цихош, о чем вы не знали, заключил соглашение еще на два дубляжа. В связи с этим взял ссуду в кассе взаимопомощи и вернул Мариану долг. Правда, Заремба стал одним из поручителей, но кто же пойдет на убийство своего поручителя.

— Я не знал ни про дубляжи, ни про ссуду. Вообще о долгах мне говорил только Цихош. Заремба никогда не упоминал, что давал кому-нибудь взаймы.

— Не только, кстати, Цихошу. Он и другим помогал. Зарабатывал он неплохо, и несколько сот злотых проблемы для него не составляли. Многие воспользовались его смертью и не признаются, что были его должниками.

— Я и не отрицаю, что покойный был хорошим товарищем.

— Мы разобрались и в некоторых, как вы выразились, сплетнях насчет режиссера и молоденькой актрисы. Вся история кончилась еще до переезда Зарембы в Варшаву, и вообще в этих рассказах было, ей-богу, больше недоброжелательства и выдумки, чем правды. Эта актриса вообще не была лично знакома со знаменитым киноактером, а с этого сезона играет в Кракове. Как видите, милиция не дремала и старалась мне помочь, проверив все факты.

— Спасибо.

— Есть и сообщение, лично вас касающееся. Дети и жена чувствуют себя хорошо, дома все в порядке. В школе тоже нормально.

Лицо арестованного исказила болезненная гримаса. Но он быстро овладел собой.

— Благодарю вас, пан прокурор. В таких случаях больше всего страдают дети. На них ляжет пятно: дети убийцы.

— Ваша жена обратилась в прокуратуру с просьбой разрешить свидание с вами.

— Нет! Никого не хочу видеть.

— На данной стадии следствия мы тоже против этого. Свидание будет разрешено лишь вашему защитнику. Пани Павельской в просьбе отказано. Кроме того, Павельская заявила, что от своих обвинений отказывается, что они были вызваны нервным потрясением в результате убийства и ее участия в нем. Она намерена воспользоваться также своим правом отказаться от дачи показаний на вашем процессе.

— Не понимаю.

— Кодекс предусматривает, что ближайшие родственники обвиняемого имеют право отказаться от дачи показаний. Ваша жена заявила, что намерена этим правом воспользоваться.

— Скажите ей, что может, если хочет, давать показания. Чем еще она мне навредит? Я сознаю свое положение и понимаю, что отсутствие одного свидетеля ничего не изменит.

— Должен также сообщить, — добавил прокурор, — что я ознакомил Барбару Павельскую с вашими показаниями, в первую очередь с письмом под заглавием «Моя биография». Она была потрясена.

Павельский вспылил:

— Зачем вы это сделали? Без моего разрешения?

— Это материалы следствия, — сухо заметил Ясёла, — и прокурор решает, показывать ли их и кому именно.

Поскольку мы стремимся выяснить правду, только правду и всю правду, я пришел к выводу, что следует показать этот документ лицу, которое сыграло в трагедии одну из главных ролей. Думаю, это принесло пользу вам обоим. Теперь вы знаете мнение друг о друге. Если бы так же откровенно вы объяснились несколько лет или даже несколько месяцев назад, до трагедии на сцене «Колизея» дело бы не дошло. Безотносительно к тому, вы подменили пистолет или кто другой.