Лю Сун-тян был добычливый охотник. Как старожил, он хорошо знал, что в Уссурийском крае первая половина зимы бедна атмосферными осадками и снега обычно выпадают лишь в феврале или в марте. Рассчитывая возвратиться заблаговременно, он взял с собою столько продовольствия, сколько мог унести на себе в котомке.
Лю Сун-тяну вначале повезло. Ловушки свои он осматривал через день, и не было случая, чтобы он возвращался с пустыми руками. Через месяц он уже имел девятнадцать отборных соболей, один другого лучше.
Но вот в начале декабря ночью совершенно неожиданно разразилась жестокая пурга и выпал глубокий снег, заваливший все его ловушки. Для очистки совести Лю Сун-тян хотел было все же обойти их, но с первых же шагов убедился, что это невозможно. Снег был глубиной по пояс. Тогда он решил прекратить соболевание и возвратиться в селение. Целый день он прокладывал себе дорогу по глубокому снегу и за весь день прошел не более полукилометра. Погода хмурилась, можно было ожидать новой пурги, и это принудило его вернуться обратно в зверовую фанзу. Между тем продовольствие быстро приходило к концу. Раньше, до снега, соболиные ловушки ежедневно давали ему рябчиков и белок, а теперь он питался тем, что захватил с собою из дому. Лю Сун-тян стал сокращать порцию с целью растянуть продовольствие на возможно большее число дней и от этого еще более обессилел.
Он слышал, что северные туземцы в таких случаях пользуются лыжами, но он не знал, как они делаются. Никакого другого инструмента, кроме топора, у него не было. Он вытесал две длинных доски, но сломал их с первых же шагов. Наконец настал момент, когда он израсходовал последние крошки продовольствия. Следующие дни он питался отбросами, которые выискивал в снегу около фанзы, а когда иссяк и этот источник пропитания, он принялся есть ремни от обуви. В конце концов очередь дошла и до соболей. Он опаливал их, мелко крошил, варил в котелке и эту своеобразную лапшу глотал с большой жадностью.
Время шло. Солнце поднималось все выше и выше. Пришел февраль. Снег, пригретый солнечными лучами, занастился[367]; потом опять ударил мороз с ветром. Когда Лю Сун-тян изрезал последнюю шкурку, он на глиняной стене фанзы сделал надпись углем, указал число съеденных им соболей, оделся и вышел. Недели через две его нашли другие соболевщики километрах в пяти от зверовой фанзы. Он стоял замерзшим в глубоком снегу, прислонившись к дереву. Одежда его была изодрана в клочки, а вся кожа на ногах, от ступни до колена, была ободрана острыми, режущими краями наста.
Другой трагический случай произошел в 1908 году на реке Тудагоу, притоке Даубихе.
Кореец Чом Ба-ги отправился в тайгу устраивать соболиные ловушки.
Место для охоты он выбрал весьма удачно. Обильный водою горный ручей и густой хвойно-смешанный лес, где было много рябчиков, бурундуков и белок, обещали ему богатую добычу.
К концу недели Чом Ба-ги устроил шестьдесят девять мостов. Он решил поставить еще один, последний мост и вернуться назад в селение, а с наступлением заморозков прийти сюда снова и приступить к соболеванию.
Как раз в том месте, где надо было устроить последний мост, поперек ручья лежала большая старая ель, хвоя с которой уже осыпалась и все ветви были обломаны. Только один сук, как раз на том месте, где нужно было ставить петлю, торчал кверху.
Кореец острым топором отсек его, но не у самого основания, а выше. Удар пришелся наискось, вследствие чего обрубленная ветка свалилась в воду, а на стволе осталась заостренная часть ее сантиметров в сорок длиною.
Чом Ба-ги перешагнул через нее, прошел по всему бревну до комля и затем повернулся назад. В это время подгнившая кора ели не выдержала давления ноги и сорвалась с заболони[368], вследствие чего кореец, потеряв равновесие, упал.
Заостренный сук пронзил его насквозь.
Прошел месяц, другой. О Чом Ба-ги ни слуху ни духу. Тогда сородичи пошли его искать и нашли несчастного зверолова мертвым. Он лежал поперек ели, ноги были свешены на одну сторону, конец заостренного сука торчал из спины, а по телу его, запорошенному снегом, соболь проложил себе дорогу.
Таких примеров можно было бы привести много. Я ограничусь только тремя, из которых последний ярко иллюстрирует, в какое тяжелое положение попадают иногда охотники в глухой тайге, находясь в полной зависимости от окружающего их животного мира.
Старый удэхеец Люрл, с реки Кусуна, в 1907 году рассказал мне следующий случай, который произошел с ним на реке Тахобе, когда волосы его не были так белы и глаза так плохи, как теперь.
Соболевал он на реке Цзаво, где у него была небольшая зверовая фанзочка, сложенная из накатника и обмазанная глиной. Она имела одно только окно, в которое были вставлены два куска стекла, склеенные узкой полоской бумаги. Окно это находилось почти на уровне земли, так как этой стороной фанза была несколько вкопана в землю. Вход прикрывался узкой дощатой дверью с ременными петлицами, надетыми на деревянные колышки. Никакого другого запора не было.
Как-то раз Люрл не пошел осматривать соболиные ловушки. С утра погода хмурилась, дул сильный ветер, — начиналась пурга. Удэхеец весь день провел за домашними работами, но незадолго до сумерек в фанзе вдруг сразу сделалось темно. Он взглянул на окно и увидел, что кто-то заслонил его. Тогда Люрл зажег огонь и поднес его к стеклу. То, что он увидел, заставило его задрожать от страха, быстро погасить огонь, затем тихонько подойти к двери и при помощи веревок начать изнутри запирать ее как можно крепче. В окне он увидел полосатый бок тигра. Страшный зверь, видимо, искал защиты от ветра и привалился к стене фанзы, как раз к тому месту, где было окошко.
Через щели в дверях Люрл видел, как померк солнечный свет и наступила ночь. Он сидел ни жив ни мертв и боялся пошевелиться. Как на грех, он испортил замок своего ружья и потому оставил его в селении. Первый раз в жизни он отправился в тайгу безоружным.
Когда стало светать, тигр встал, встряхнулся и отошел от окна. Люрл обрадовался, думая, что он ушел совсем. Прождав с четверть часа охотник подошел к дверям с целью снять запоры и вдруг увидел пестрое чудовище как раз против себя.
Тигр лежал на брюхе, вытянув передние лапы, и внимательно смотрел на дверь.
Безумный страх овладел звероловом. Он понял, что тигр охотится за ним. К вечеру пурга окончилась, кругом воцарилась тишина, и тогда Люрл ясно слышал, как полосатый хищник ходил вокруг фанзы, и видел лапу его в окне. Один раз тигр даже взобрался на крышу, словно желая проверить, нельзя ли как-нибудь сверху проникнуть внутрь жилища.
Еще одну ночь Люрл провел без сна, вздрагивая от каждого шороха и испуганно поглядывая на дверь и окно. На третьи сутки тигра совсем не было видно. Люрл хотел было открыть дверь и убежать, но когда он стал возиться около двери, страшный зверь одним прыжком опять очутился перед фанзой.
Люрл совсем потерял голову. Он голодал, потому что все продовольствие хранилось снаружи, в особом амбарчике на сваях.
К счастью, в это время послышались голоса. То были охотники из соседней зверовой фанзы.
Тигр тотчас скрылся в зарослях. Люрл вышел из своей темницы и увидел трех вооруженных удэхейцев с собаками. Они разложили три костра вокруг фанзы и сделали несколько выстрелов в воздух. Однако тигр оказался из трусливых и ночью, перед рассветом, задавил всех собак.
На другой день удэхейцы, обсудив положение, решили возвратиться обратно.
Прошло два месяца. Когда стали таять снега, старик Люрл с одним из своих сородичей отправился осматривать ловушки. Немногие из них пустовали, большая же часть была с добычей, преимущественно с белками, колонками[369], рябчиками и сизоворонками; но шесть ловушек поймали соболей.
Долго ждали пойманные соболи своего хозяина, пока сойки и вороны не растащили их по частям. В ловушках остались кости да клочки шерсти.
