Вследствие быстроты течения надо было внимательно смотреть вперед и вообще быть осторожным, в особенности на поворотах. То мы спускались вниз по воде, то сворачивали в какую-нибудь узкую протоку и плыли по лесу, чтобы пересечь другую такую же протоку и выйти снова на Анюй в наиболее безопасном месте. Иногда шесты не доставали дна, а весла были бесполезны. Орочи в таких случаях вонзали остроги в стволы деревьев и подтягивались на руках. Это очень опасный прием, при котором легко упасть навзничь и опрокинуть лодку, что, несомненно, было бы гибельно для всех пассажиров.

По пути встречали медведей. Один раз зверь только что переплыл через реку и по круче взбирался на берег. Нас пронесло мимо него. Я видел только голову и плечи животного. Орочи стреляли и ранили медведя, но остановиться и выйти на берег для преследования его было невозможно. Другой раз из соседней протоки совершенно неожиданно водой вынесло большое дерево. На нем была медведица с медвежонком. Завидев людей, она хотела было броситься вплавь, но в это время дерево удалилось концом в противоположный берег. Медведица со своим питомцем выбралась на отмель и благополучно скрылась в лесу.

Страшные разрушения произвело наводнение в долине Анюя. Мы видели трупы утонувших животных, снесенные юрты туземцев, поваленные деревья, придавившие кусты и молодняк, слои ила, песка и т. д. Все удэхейцы бежали к устью реки. Там, где раньше были их жилища, бушевала вода, образовались новые протоки, заваленные колодником.

Анюй по справедливости считается рыбной рекой. Большинство лососевых, поднимаясь вверх по Амуру, сворачивает в правые его притоки и главным образом на реку Уссури. По словам туземцев, самая большая кета идет по Анюю. И действительно, пойманные нами экземпляры поражали размерами и весили около пятнадцати килограммов.

В нижнем течении реки обитают калуга, осетр, верхогляд, толстолобик, щука, угорь и сазан. Туземцы говорят, что в некоторых местах Анюй вовсе не замерзает, и объясняют это тем, что здесь держится много рыбы. В данном случае они путают причину со следствием. Несомненно, рыба держится в таких местах, которые не замерзают зимою, причину же незамерзания реки надо искать в чем-то другом.

В полдень мы прошли мимо реки Улема, памятной мне по охоте на тигров в 1908 году. Здесь в лесу на небольшой поляне был мой астрономический пункт. Координаты я вырезал на затеске большого дерева. Я сказал орочам, чтобы они пристали к берегу. Геонка ловко повернул улимагду против воды и задержался за кусты. Орочи решили отдохнуть и покурить, а я вышел из лодки и направился в лес вместе с Миону и Гобули. За двадцать лет здесь многое изменилось. Молодняк вырос и превратился в стройные деревья, появились новые кусты, протоки.

Минут через десять ходьбы по лесу на небольшой полянке я увидел свое дерево. Это была чозения, из которой за неимением тополя туземцы иногда долбят лодки. Чозения в переводе с японского языка значит «кореянка». «Она более примитивна, чем Populus и Salix, и является родом, который занимает между ними как бы промежуточное место»[328].

«Астрономическое» дерево имело метров двенадцать в вышину и более метра в диаметре. Надписи на нем хорошо сохранились, но края затесины обросли корой, а по обе стороны, удивительно симметрично, выросли два огромных трутовика, словно подставка для канделябров. Осмотрев дерево, удэхейцы сказали, что оно дуплистое и недолговечное. Я обошел его кругом, мысленно попрощался с ним и направился назад к лодке.

На обратном пути мы решили сократить дорогу и идти напрямик к реке. Пройдя шагов сто, я увидел около десятка ворон. Они сидели на ветвях деревьев и перекликались между собою. Из этого Гобули вывел два заключения: первое — что-то привлекло их сюда; второе — это «что-то» находилось поблизости. А Миону добавил еще третье заключение: здесь, кроме ворон, был еще кто-то, которого птицы боялись и, по-видимому, ждали, когда он уйдет. Мы умерили шаг и стали внимательно смотреть по сторонам. Вдруг какая-то грузная фигура с буро-рыжим оперением, махая большими крыльями, поднялась на воздух. Я сразу узнал орлана белохвостого. Он снялся так близко от нас, что я мог хорошо рассмотреть его.

Голова и шея орлана были светлее остального тела; большие лапы желтого цвета с черными острыми когтями и могучий клюв, тоже желтый, сжатый с боков и, как у всех хищников, загнутый книзу, были столь характерны, что я не мог ошибиться в определении. Обыкновенно орлан белохвостый кормится рыбой, но при случае нападает даже на четвероногих величиной с кабаргу.

Вспугнутый пернатый хищник тяжело взлетел кверху и направился к реке. Я остановился и стал следить за ним глазами, а удэхейцы прошли вперед.

— Кянга[329], — услышал я голос Миону.

— Инка (да), — отвечал ему Гобули.

Я пробрался через кусты и действительно увидел на земле труп молодого изюбра, по-видимому недавно утонувшего. Голова его и левая передняя нога были занесены илом, правый бок расклеван, и часть внутренностей вытащена наружу. Лишь только улетел орлан, как вороны снялись со своих мест и с карканьем стали носиться над лесом. Может быть, они опасались, что мы унесем мертвое животное с собой.

На мокрой илистой почве, кроме отпечатков птичьих ног, были следы и кое-каких четвероногих. Туземцы рассматривали их и вслух называли животных: колонок, лиса и горный волк.

В это время с реки донеслись крики, приглашавшие нас поскорее возвращаться назад. Через несколько минут мы плыли дальше вниз по реке.

Немного ниже Улема, с правой стороны, в Анюй впадает еще небольшая речка Уоленку. Здесь есть короткий и удобный перевал на реку Мыныму, впадающую в тот же Анюй недалеко от устья. Надо сказать, что весною Анюй рано вскрывается ото льда. В марте гольды, возвращаясь с соболевания, чтобы избежать опасного пути среди многочисленных проталин, сворачивают на Уоленку и таким образом обходят Анюй стороною. Описываемый перевал настолько невелик, что удэхейцы перетаскивают через него лодки на руках.

Между Хором (нижний приток Уссури) и верховьями рек Ситы, Обора, Немпту, Мухеня и Пихцы, впадающих в Нижний Амур с правой стороны, протянулась длинная дуговая горная складка. У Анюя она начинается горою Хонко и идет сначала на юго-запад, потом на запад, постепенно понижается и выходит к реке Кие рядом невысоких холмов с весьма пологими скатами. Это — Хорский хребет.

Несмотря на значительную высоту свою, он имеет ровный столообразный гребень, местами суживающийся настолько, что наблюдателю, находящемуся на вершине его, видны одновременно оба склона; в других местах он представляется в виде обширных плато, покрытых лесом. И здесь отсутствие глубоких седловин и конических сопок свидетельствует о больших эрозийных процессах.

Западное подножие Хорского хребта в прошлом являлось берегом древнего водоема, который в течение многих веков заполнялся выносами многочисленных речек, ныне составляющих притоки Пихцы, Мухеня и Немпту. Так образовались обширные болота. Нынешние озера Гаси, Синда и Петропавловское являются остатками этого водоема.

Около горы Хонко мы задержались. Я намеревался совершить экскурсию на юг от реки Анюя, чтобы посмотреть, нет ли там мест, открытых и годных для заселения. Но потом у меня возникла мысль, пройти на реку Пихцу напрямик, придерживаясь западного склона Хорского хребта. Вечером Миону и Гобули начертили мне план. Из него явствовало, что мы должны держаться юго-западного направления и на пути пересечь речки Чу, Моди, Кальдангу, Буга, Хосу и Уту, из которых первые две входят в бассейн Анюя, две другие впадают непосредственно в озеро Гаси и последние две являются правыми притоками реки Пихцы. Меня только смущал недостаток продовольствия, которым мы располагали, но все же я решил попытаться пройти на речку Моди и в крайности спуститься по ней к гольдскому селению Сира в нижней части Анюя.

На другой день мы оставили лодки и пошли в горы.