В истоках Анюй слагается из трех горных ручьев. Место слияния их называется Элацзаво. Отсюда, если идти вниз по течению, Анюй принимает в себя следующие притоки: слева Сагдыбяза, Микингали, Бомбрли и Тоуса 1-я, а справа — Иокобязани, Удзяки, Тоуса 2-я и Дынми. Против Иокобязани в скале есть пещера. В глубине ее слышны разные крики, и сверху сыплются камни. Это жилище одного из самых страшных злых духов — какзаму. Проходя мимо пещеры, охотники стараются не шуметь и не разговаривать. Другой замечательной рекой будет Бомболи, берущая начало с высокого горного хребта Тальдаки-Янгени, служащего водоразделом между Хором и Анюем. Вся долина Бомболи завалена большими круглыми камнями, благодаря чему она и получила свое настоящее название. Зимою из-под камней выходит пар, и вода в ней никогда не замерзает. Немного ниже Микенгали на Анюе есть очень красивый водопад. Здесь во всю ширину реки дно обрывается уступом, с которого масса воды свергается вниз с большим шумом. У подножия уступа образовался глубокий водоем, в котором осенью держится много кеты.
Тридцать первого июля мы расстались с рекой Дынми и поплыли вниз по Анюю, который на протяжении по крайней мере сорока километров проходит среди ущелий. Долина его имеет крайне изломанный характер и обставлена высокими скалистыми сопками. Это типичная денудационная долина, в которой более или менее широкие котловины чередуются с узкими проходами, удачно названными русскими щеками. По руслу, сжатому с обеих сторон, река силою проложила себе дорогу. Приближаясь к порогу, река начинает волноваться и гневно роптать, затем ропот ее превращается в грозный рев; вода стремительно несется вниз, прыгает по камням и бьется о прибрежные утесы, как бы желая раздвинуть их в стороны. Заслышав такой шум, орочи встают в лодках, разбирают шесты и пытливо всматриваются вперед, прикрывая рукой глаза от солнца.
Один из порогов был особенно опасен. Три ряда камней шли поперек реки так, что один из них — средний — примыкал к левому, а два других — к правому берегу. Задержав улимагды носом против воды, орочи начали спускать их по течению в первый узкий проход. Когда камни были обойдены, они продвинули лодки поперек реки вправо, пока не подошли ко второму проходу. Здесь опять спустили лодки по воде, опять передвинули их боком влево и благополучно вышли из каменных ловушек. Когда течением несколько отнесло нас от камней, туземцы уложили шесты так, чтобы они были под руками, разобрали весла и уселись на свои места.
По среднему течению Анюя произрастают хорошие смешанные леса, состоящие из хвойных и широколиственных пород. Здесь впервые мы встретили корейский кедр, сначала одиночными экземплярами, а потом и более частыми насаждениями. Обычно ствол кедра в верхней части разделяется на несколько ветвей; они поднимаются кверху одним пучком, по которому издали всегда можно отличить кедр от ели и пихты. Кроме тополя, ясеня и ильма, здесь же рос монгольский дуб, сохраняющий листву до весны, пока новые почки не сбросят их на землю. Возможно, что этот дуб раньше был вечнозеленым деревом. Местообитанием дуба были солнечные склоны гор. Тут же вперемежку с дубом нашла себе приют черная береза. Уже одно название ее указывает, на что следует обратить внимание. И действительно, ствол ее покрыт блестящей темно-бурой корою, которая, растрескиваясь, образует нечто вроде твердо сидящих чешуй. У черной березы совершенно иное расположение ветвей, что резко отличает ее от плосколистной и каменной берез, описание которых приводилось выше. В сообщество с перечисленными древесными породами вошла и амурская липа с толстыми приземистыми стволами и большими узловатыми ветвями. Если дуб и черная береза избрали себе южные склоны гор, то липа спустилась ниже, где толще были слои наносной земли; но в то же время она сторонилась других деревьев, которые могли бы затенить ее от солнца. По уремам появились в изобилии высокоствольные тальники (ива корзиночная), образовавшие местами целые рощи. Ветви их поднимаются от самого комля и идут кверху вдоль ствола, отчего деревья имеют вид пирамидальных тополей. Повсюду стали попадаться высокие кусты лещины маньчжурской, орехи которой покрыты длинными колючими чехликами в виде трубок. Описание подлесья было бы неполное, если бы мы не упомянули о лимоннике китайском, взбирающемся по кустам и стволам деревьев поближе к свету. Его можно узнать по красным ягодам, висящим небольшими плотными кистями, и по приятному запаху, который издают его стебли в местах свежих изломов, действительно своим ароматом напоминающие лимон. В сырых местах виднелись пышные заросли папоротников (осмунда коричневая) с грубыми плойчатыми листьями, нередко вытесняющие всякую другую растительность, и другой вид (кочедыжник женский) с более изящными и нежными листьями, на которых поры (с исподней стороны) расположены не по краям лепестков, а посредине их. Здесь было много и других интересных растений, описание которых отняло бы много времени и места. Все они уже отцвели и обсеменились. Вегетационный период приближался к концу. Деревья еще не утратили своего летнего наряда, но листва их уже начала блекнуть и разукрашиваться в яркие осенние тона.
Весь день мы плыли по Анюю, любуясь скалистыми берегами, лесистыми островами и пенящимися порогами. Утесы на гребнях гор имели вид старых замков, разрушенных временем и покинутых людьми.
Лодки наши, влекомые течением, плыли посредине реки, но иногда так близко проходили около берегов, что вынуждали нас пригибаться книзу, чтобы не задеть головами за ветви и стволы деревьев, низко склонившихся над водою. Мы сидели тихо и внимательно посматривали по берегам.
Один раз нас обогнал какой-то небольшой пернатый хищник. Он летел совсем низко над водою, почти без взмахов крыльями. Хутунка стрелял его влёт и убил. Вынутая из воды птица оказалась черноухим коршуном. Он имел рыжевато-бурое оперение, темноокрашенную голову и вырезанный в середине хвост. По словам туземцев, этот коршун питается дохлой рыбой. Иногда он поднимается высоко на небо и оттуда падает камнем вниз, но, немного не долетев до поверхности воды, ловко изворачивается и вновь взлетает кверху.
Около полудня мы сделали привал. Выйдя на берег, я услышал в соседних кустах пронзительные крики сойки и скоро увидел ее самое. Она имела красивое рыжевато-красное оперение с голубыми и черными зеркальцами на крыльях и хохол на голове. Сойка, воровски озираясь по сторонам, все время прыгала с ветки на ветку, иногда выскакивая наружу, и опять проворно пряталась в чаще. Во вторую половину дня я заметил двух речных зуйков — чрезвычайно миловидных птичек с темным и белым оперением, по внешнему виду похожих на куличков, только с короткими клювами. Они быстро бегали по песчаной отмели и что-то клевали у самой воды. Время от времени останавливались и грациозно помахивали своими хвостиками. Когда лодки подошли совсем близко, они сначала отбежали от приливной волны, потом поднялись на воздух, перелетели к другому берегу и низко над водой понеслись вдоль реки.
Незадолго до сумерек мы стали выбирать место для бивака.
С правой стороны высились мрачные утесы, а слева тянулся низменный берег, заросший молодым ивняком. В одном месте была глубокая заводь, весьма удобная для стоянки лодок. Тут же на берегу валялось много сухого валежника. Орочи принялись ставить палатки, а я пошел немного по отмели к лесу. На берегу сухой протоки я увидел еще одну птицу — восточносибирского погоныша, называемого местными жителями болотной куницей. Погоныш ведет уединенный образ жизни. Весь день он скрывается в зарослях и только перед сумерками решается выходить на открытые места. Осторожная и неуклюжая птица эта, довольно бесцветная, серо-бурая, с желтым клювом и большими ногами, шла как-то сгорбившись и вытянув вперед шею. Я сделал неосторожное движение. Погоныш испугался, неловко взметнулся кверху и полетел, как-то странно болтая крыльями и ногами. Просто даже не верится, что он может совершать перелеты осенью и весною на большие расстояния.
Вечером, после ужина, мы все рано разошлись по палаткам. Я тоже залез в свой комарник и погрузился в дремотное состояние. Проснулся я часа в четыре утра. Не хотелось мне будить своих спутников, не хотелось одеваться, и потому я терпеливо лежал на своем жестком ложе, думал о пройденном пути и соображал свой дальнейший маршрут.
