Здесь случилось маленькое происшествие, которое задержало нас почти на целый день. Ночью мы не заметили, как вода подошла к биваку. Одна нарта вмёрзла в лёд. Пришлось её вырубать топорами, потом оттаивать полозья на огне и исправлять поломки. Наученные опытом, дальше на биваках мы уже не оставляли нарты на льду, а ставили их на деревянные катки.
С каждым днём идти становилось всё труднее и труднее. Мы часто попадали то в густой лес, то в каменистые россыпи, заваленные буреломом. Впереди с топором в руках шли Дерсу и Сунцай. Они рубили кусты и мелкие деревья там, где они мешали проходу нарт, или клали их около рытвин и косогоров в таких местах, где нарты могли опрокинуться. Чем дальше мы углублялись в горы, тем больше было снега. Всюду, куда ни глянешь, чернели лишённые коры и ветвей, обгоревшие стволы деревьев. Весьма печальный вид имеют эти гари. Нигде ни единого следа, ни одной птицы…
Я, Сунцай и Дерсу шли впереди; стрелки подвигались медленно. Сзади слышались их голоса. В одном месте я остановился для того, чтобы осмотреть горные породы, выступающие из-под снега. Через несколько минут, догоняя своих приятелей, я увидел, что они идут нагнувшись и что-то внимательно рассматривают у себя под ногами.
— Что такое? — спросил я Сунцая.
— Один китайский люди три дня назад ходи, — отвечал Дерсу. — Наша след его найди.
Действительно, кое-где чуть-чуть виднелся человеческий
след, совсем почти запорошённый снегом. Дерсу и Сунцай заметили ещё одно обстоятельство: они заметили, что след шёл неровно, зигзагами, что китаец часто садился на землю и два бивака его были совсем близко один от другого.
— Больной, — решили они. Мы прибавили шагу.
Следы всё время шли по реке. По ним видно было, что китаец уже не пытался перелезать через бурелом, а обходил его стороной. Так прошли мы ещё с полчаса. Но вот следы круто повернули в сторону. Мы направились по ним. Вдруг с соседнего дерева слетели две вороны.
— А-а! — сказал, остановившись, Дерсу. — Люди помирай есть.
Действительно, шагах в 50 от речки мы увидели китайца. Он сидел на земле, прислонившись к дереву, локоть правой руки его покоился на камне, а голова склонилась на левую сторону. На правом плече сидела ворона. При нашем появлении она испуганно снялась с покойника.
Глаза умершего были открыты и запорошены снегом. Из осмотра места вокруг усопшего мои спутники выяснили, что когда китаец почувствовал себя дурно, то решил стать на бивак, снял котомку и хотел было ставить палатку, но силы оставили его; он сел под дерево и так скончался. Маньчжур Чи Ши-у, Сунцай и Дерсу остались хоронить китайца, а мы пошли дальше.
Целый день мы работали не покладая рук, даже не останавливаясь на обед, и всё же прошли не больше 10 километров. Бурелом, наледи, кочковатые болота, провалы между камней, занесённые снегом, создавали такие препятствия, что за восемь часов пути нам удалось сделать только 4,25 километра, что составляет в среднем 560 метров в час. К вечеру мы подошли к гребню Сихотэ-Алиня. Барометр показывал 700 метров.
Следующий день был 14 декабря. Утро было тихое и морозное. Солнце взошло красное и долго не давало тепла. На вершинах гор снег окрасился в нежно-розовый цвет, а в теневых местах имел синеватый оттенок.
Осматривая окрестности, я заметил в стороне клубы пара, поднимавшегося с земли.
Я кликнул Дерсу и Сунцая и отправился туда узнать, в чём дело. Это оказался железистосернистоводородный тёплый ключ. Окружающая его порода красного цвета; накипь белая, известковая; температура воды +27° С. Удэхейцам хорошо известен тёплый ключ на Уленгоу как место, где всегда держатся лоси, но от русских они его тщательно скрывают.
От горячих испарений, кроме источника, все заиндевело: камни, кусты лозняка и лежащий на земле валежник покрылись причудливыми узорами, блестевшими на солнце, словно алмазы. К сожалению, из-за холода я не мог взять с собой воды для химического анализа. Пока мы ходили по тёплому источнику, стрелки успели снять палатку и связать спальные мешки.
Сразу с бивака начался подъём на Сихотэ-Алинь. Сначала мы перенесли на вершину все грузы, а затем втащили пустые нарты.
На самом перевале стояла маленькая китайская кумирня со следующей надписью: «Си-жи Циго вей-дассуай. Цзинь цзай да цин чжей шай линь». (В древности в государстве Ни был главнокомандующим; теперь, при Да-циньской династии, охраняет леса и горы.)
В проекции положение этой части Сихотэ-Алиня представляется ломаной линией. Она идёт сначала на северо-восток, потом делает изгиб к востоку и затем опять на северо-северо-восток. Здесь Сихотэ-Алинь представляет собой как бы сбросовый выступ (горст). Впоследствии во многих местах произошли повторные обвалы, позади сползшей земли скопилась вода и образовались водоёмы. С восточной стороны подъём на Сихотэ-Алинь очень крутой. Истоки реки Буй (Уленгоу) представляют собой несколько мелких ручьёв, сливающихся в одно место. Эти овраги делают местность чрезвычайно пересечённой. По барометрическим измерениям, приведённым к уровню моря, абсолютная высота перевала измеряется в 860 метров. Я назвал его именем Маака, работавшего в 1855 году в Амурском крае. Две высоты по сторонам перевала имеют туземные названия: правая—Атаксеони высотой 1120, и левая —Адахуналянгзянь высотой 1000 метров. Мои спутники окрестили их Горелым конусом и горой Гребенчатой.
Восточный склон Сихотэ-Алиня совершенно голый. Трудно представить себе местность более неприветливую, чем истоки реки Уленгоу. Даже не верится, чтобы здесь был когда-нибудь живой лес. Не многие деревья остались стоять на своих корнях. Сунцай говорил, что раньше здесь держалось много лосей, отчего и река получила название Буй, что значит «сохатый»; но с тех пор как выгорели леса, все звери ушли, и вся долина Уленгоу превратилась в пустыню.
Солнце прошло по небу уже большую часть своего пути, когда стрелки втащили на перевал последнюю нарту.
Весь день стояла хорошая, ясная и солнечная погода. Термометр показывал—17,5° С. Барометр стоял на 685. Лёгкий ветер гнал с востока небольшие кучевые облака. Издали они казались идущими высоко по небу, но по мере приближения к Сихотэ-Алиню как будто опускались к земле. Над водоразделом облака проходили совсем низко и принимали какой-то серовато-жёлтый оттенок. Каждое облачко разряжалось тончайшей искрящейся снежной пылью. Тогда вокруг солнца появлялись радужные венцы, но, как только облако проходило мимо, световое явление исчезало.
Западный склон Сихотэ-Алиня пологий, но круче, чем в истоках Арму. За перевалом сразу начинается лес, состоящий из ели; пихты и лиственницы. По берегам речек растут' берёза с жёлтой мохнатой корой, горный клён и ольха.
Обилие мхов и влаги не позволило пожарам распространиться дальше водораздела, хотя и с этой стороны кое-где выделялись выгоревшие плешины; в, бинокль ясно было видно, что это не осыпи, а места пожарищ.
Увязав нарты, мы тотчас тронулись в путь.
Лес, покрывающий Сихотэ-Алинь, мелкий, старый, дровяного характера. Выбор места для бивака в таком лесу всегда доставляет много затруднений: попадёшь или на камни, опутанные корнями деревьев, или на валежник, скрытый под мхом. Ещё больше забот бывает с дровами. Для горожанина покажется странным, как можно идти по лесу и не найти дров… А между тем это так. Ель, пихта и лиственница бросают искры; от них горят палатки, одежда и одеяла. Ольха — дерево мозглое, содержит много воды и даёт больше дыму, чем огня. Остаётся только каменная берёза. Но среди хвойного леса на Сихотэ-Алине она попадается одиночными экземплярами. Сунцай, знавший хорошо эти места, скоро нашёл всё, что нужно было для бивака. Тогда я подал сигнал к остановке.
Стрелки стали ставить палатки, а я с Дерсу пошёл на охоту в надежде, не удастся ли где-нибудь подстрелить сохатого. Недалеко от бивака я увидел трёх рябчиков. Они ходили по снегу и мало обращали на нас внимания. Я хотел было стрелять, но Дерсу остановил меня.
— Не надо, не надо, — сказал он торопливо. — Их можно так бери.
