— Наводите Дровосекова и Неудачина. Второй паре — тоже готовность.

Вторую пару не имело смысла поднимать по двум причинам: во-первых, Дровосеков и Неудачин уже в боевом настрое, возвращаются обратно, как раз наперерез нарушителю; во-вторых, неизвестно, как еще поведут себя разведчики; да и нет гарантии, что таким же манером не появится еще одна цель. Короче говоря, вторую пару я решил придержать на всякий случай.

Нарушитель перевалил гряду гор и на малой высоте продолжал идти к острову. Куда он пойдет дальше? Скорее всего, повернет над Сахалином на север. И я дал команду Дровосекову и Неудачину взять несколько правее, но не настолько, чтобы в случае ухода нарушителя влево истребители остались бы далеко позади.

По скорости полета и засветке, которая просматривалась еле-еле, было похоже, что это тоже разведчик, в крайнем случае бомбардировщик, тоже оборудованный самой современной шпионской аппаратурой.

Как я и предполагал, нарушитель вышел к центру острова и развернулся на север.

Позвонил командующий. Он находился на КП соседей и был в курсе событий. Предупредил:

— Ракетчиков задействовать не будем. Работает только ваш КП. Постарайтесь вначале посадить нарушителя.

— Топлива маловато, — прикинул я, во что могут обойтись лишние развороты, повторные атаки.

— Понимаю. В общем, действуйте по обстановке. Я на вас надеюсь…

Командующий надеялся. А я, получив указание или рекомендацию, равносильную приказу — «постарайтесь вначале посадить», — встревожился: как? Небо затянуто облаками, ни нарушитель не увидит наши самолеты, если они пройдут даже в десятке метров, ни Дровосеков с Неудачиным — нарушителя. По радио уже пытались связаться с ним — ни на одной из волн шпионы не отвечали.

И все-таки надо было что-то предпринять.

Пока штурман наведения строил маневр для атаки, у меня созрел план: Дровосекова вывести вперед нарушителя, дать несколько очередей трассирующими снарядами и, включив посадочные фары, повести разведчик за собой. Разумеется, насколько позволит видимость. Если нарушитель не подчинится команде, Дровосекову крутым маневром уйти в сторону, а Неудачину завершить атаку.

Так распланировал я…

Но не зря говорят, что человек предполагает, а судьба располагает. И распорядилась она совсем не так, как я задумал.

Летчики-шпионы, видно, отлично знали рельеф местности, и на их самолете была аппаратура, позволяющая все видеть в эту непроглядную ночь в облаках, спустившихся до самой земли. На траверзе большого города, когда штурман наведения стал выводить Дровосекова и Неудачина в хвост нарушителю, засветка цели вдруг пропала.

— Резко снизился и спрятался за горы, — успокоил я занервничавшего было штурмана наведения. — Выводите истребителей вдоль железной дороги. Нарушитель никуда от этой долины не уйдет.

Штурман наведения так и сделал. Истребители Дровосекова и Неудачина вышли вдоль железной дороги с юга на север и изготовились к атаке.

— Ищите цель по курсу, — передал летчикам Пилипенко, севший сам за индикатор обзора.

Прошла минута, другая.

— Сто пятидесятый. Цель не вижу, — доложил Дровосеков.

— Увеличьте скорость, смотрите внимательнее, — спокойно и твердо командовал Пилипенко. Я вспомнил, как он тринадцать лет назад наводил меня. Тогда тоже было нелегко, нарушитель применял помехи. Но не ушел. Не уйдет и теперь.

А экран северного полушария по-прежнему был чист, не считая засветок от местников — гористой местности да барражировавшего севернее гидросамолета.

— Может, не подрассчитал да в сопку врезался? — высказал предположение штурман наведения.

Ему никто не ответил. Да, это было бы здорово, и каждый из нас, наверное, пожелал, чтобы так случилось. Но и каждый понимал — не такие летчики-шпионы слабаки, чтобы похоронить себя запросто из-за глупой ошибки.

Минут пять в напряженном молчании мы не отрывали глаз от экрана радиолокационной станции, всматриваясь в бледно-зеленые всплески, бежавшие за разверткой. Еще никогда в жизни не были так мучительно длинны для меня эти минуты. Истребители Дровосекова и Неудачина уже миновали отметку, откуда следовало атаковать, но летчики по-прежнему ничего не видели. Может, нарушители применили новую систему маскировки? Не раз я читал в журналах, что американские военные специалисты работают над созданием самолетов-невидимок, обладающих низкими демаскирующими признаками для радиолокационных, инфракрасных, акустических и других систем обнаружения. Но в таком случае мы не видели бы этот самолет или видели много хуже. А он исчез только на траверзе большого города. Выбросил какое-нибудь новое вещество, маскирующее самолет? Вряд ли — на экране радиолокационной станции обязательно появились бы всплески или отметки.

Нет, чудес на свете не бывает. Вероятнее всего, вражеские летчики снизились на предельно малую высоту и идут над самой землей, и как только кончится гряда сопок, Дровосеков и Неудачин увидят нарушителя. Лишь бы не проскочили его. Я дал команду Пилипенко передать летчикам, чтобы уменьшили скорость. И в это время недалеко от береговой восточной черты острова на экране вспыхнула отметка. Вот он, нарушитель! Обогнул гряду гор на малой высоте и удирает на полных оборотах на восток.

— Сто пятидесятый, курс сто двадцать, увеличьте скорость! — скомандовал Пилипенко.

Увеличить скорость — значит включить форсаж. Только так можно успеть не дать нарушителю уйти в нейтральную зону. Но форсаж требует максимального расхода топлива, которого в баках истребителей осталось лишь на обратный путь. Что же делать? Что? Пусть даже Дровосеков или Неудачин после катапультирования благополучно опустятся на воду. А сколько они продержатся при температуре, близкой к нулю? Во всяком случае, не до утра. А такой ночью даже предпринимать поиски бесполезно. Значит…

— Увеличить скорость — включить форсаж? — переспросил Дровосеков.

— Правильно поняли, — резко ответил Пилипенко. — Долго соображаете, а время идет.

— А топлива?! — почти завопил летчик. — Ты знаешь, сколько его осталось?

— Прекратите разговоры! — оборвал его Пилипенко.

И я не выдержал, выхватил у майора микрофон:

— Сто пятидесятый и Сто пятьдесят третий, отставить форсаж. Курс двести десять, следуйте домой.

— Понял. Сто пятидесятый.

— А нарушитель? — узнал я взволнованный и мало похожий голос Неудачина. — Нельзя, командир. Разрешите, я догоню?

— Отставить разговоры, Сто пятьдесят третий! — прикрикнул я на летчика. — Выполняйте приказ!

Остаток ночи я провел на КП. Ни первый самолет, ни второй, начиненный разведывательной аппаратурой, — по уточненным данным, это он нарушил границу, — близ наших берегов не появлялись. Даже гидросамолет улетел. Пилипенко не раз предлагал мне:

— Идите поспите.

Интересно, уснул бы он после такой ночи? Наверное, уснул бы. С него спрос не то что с меня…

Когда я доложил командующему о случившемся и надеялся умерить его гнев благополучной посадкой Дровосекова и Неудачина, генерал сказал лишь две фразы:

— Упустил… А я-то надеялся…

Я и сам надеялся. Где же и какую я допустил ошибку? Не поднял вторую пару? Но и ее мы наводили бы точно так же. Правда, у нее хватило бы топлива на преследование и на возвращение. Да, тут я допустил просчет. Если бы я знал, что мы временно потеряем из поля зрения нарушителя… А должен был предвидеть. Ведь сам-то я на летно-тактических учениях придумал ход, как обхитрить «противника», а настоящий враг разве малоопытнее, менее грамотен?.. Не хотел создавать лишнюю нагрузку в этой сложной обстановке штурману наведения? Создал надолго, если не на всю жизнь, для себя. За такое ЧП по головке не погладят.

Рано утром, когда я находился еще на КП, снова позвонил командующий и сообщил, что вылетает к нам.

Понятно зачем.

Вначале командующий около часа беседовал с посредниками и с Лесничуком, потом вызвал меня.

Их за столом сидело четверо: два генерала, наш командующий авиацией округа и общевойсковой, полковник из штаба округа и подполковник, местный, мой друг. Но когда мы встретились взглядами и Лесничук опустил глаза и нахмурился, у меня мелькнуло недоброе предчувствие: не отречется ли он от меня? Но я тут же отогнал эту мысль: нельзя подозревать человека во всех смертных грехах только за то, что он посмотрел не так.