Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Вот и выходило — дело вовсе не в фильтре.

Вторая версия принадлежала Мельникову. Он предполагал, что Октавин не справился с техникой пилотирования в облаках. Но свои доводы он строил тоже только на фактах: помарка в полетном листе, завышенная оценка за плохую посадку. А я знал кое-что и другое…

ОКТАВИН

По мнению Дятлова, человек лучше всего раскрывается в непринужденной обстановке, когда на него никто не оказывает давление. Я был единомышленником замполита и любил наблюдать за подчиненными, когда доводилось встречаться с ними в городе или в нашем клубе, на рыбалке или дома за праздничным столом, и столько нового и интересного открывалось мне в каждом из них.

Как-то в наш клуб привезли новую картину «Белорусский вокзал», и посмотреть ее пришли со всех окрестных сел. Я стоял в фойе, поджидая задержавшуюся у больного Инну. Недалеко от меня хороводились молоденькие лейтенанты, летчики-инженеры, недавно прибывшие в полк из училища. Среди них были мои подчиненные, лейтенанты Владимир Тарасов и Алексей Октавин. Вот за ними я и наблюдал. А они — за местными девицами. Верховодил Тарасов. Начитанный и острый на язык, компанейский парень и способный летчик, он пользовался авторитетом у нас, командиров, и у своих товарищей. Он что-то говорил, и лейтенанты, внимательно слушая и следя за его кочующим с одной девицы на другую взглядом, весело хохотали.

Из библиотеки вышла Дуся. Она тоже вернулась в гарнизон недавно и с лейтенантами была незнакома. Тарасов замолчал. Я видел, как загорелись его глаза и с каким интересом рассматривал он Дусю. Вот он что-то спросил у Октавина, тот пожал плечами. Тарасов поправил выбивающийся из-под фуражки пшеничный чуб и подошел к Дусе. Что-то ей сказал, она несмело кивнула. Еще слово, и лицо Дуси озарилось улыбкой. Да, Тарасов умел поговорить, а внешность его располагала к доверию. Через минуту они мило о чем-то беседовали. Лейтенанты подошли к ним. Завязался общий разговор, но не трудно было заметить, что внимание Дуси всецело отдано Владимиру. У меня шевельнулось чувство обиды за Геннадия, но я тут же отогнал его: жизнь есть жизнь, не сидеть же Дусе затворницей до последних дней своих. Она молода, а в молодости раны заживают быстро. И наверное, это хорошо. Иначе большинство людей увядало бы раньше времени — ведь очень многим приходится терять близких, испытывать горе, разочарование.

Для Дуси гибель Геннадия была большим ударом. Но она выдержала, выстояла и словно расцвела во второй раз: черные волосы заплетены в косу и туго уложены сзади под полями темно-бордовой шляпки, глаза блестят весело и радостно, как в первый месяц, когда она приехала в Вулканск; она немного похудела, и черты лица стали более выразительными, что делает ее серьезнее, женственнее. И держится Дуся смелее, увереннее, за словом, как бывало раньше, в карман не лезет. На ней недорогой, но со вкусом сшитый серый костюм — длинный приталенный пиджачок с закругленными отворотами на высокой груди, узенькая юбочка с небольшими разрезами по бокам, как бы заставляющими обратить внимание на ее стройные ножки. Дуся совсем не похожа на украинку, у нее смоляные волосы, агатовые глаза, тонкая талия, и внешне она скорее напоминает черкешенку.

Лейтенанты говорили наперебой, стараясь завоевать внимание Дуси, но она предпочтение отдавала Тарасову, и им ничего не оставалось как удалиться. Не ушел лишь Октавин.

«И этот туда же, — мысленно усмехнулся я. — Нет, брат, не по Сеньке шапка».

Невысокого роста, худощавый и узкоплечий, Октавин рядом с атлетически сложенным Тарасовым выглядел прямо-таки невзрачно. Проигрывал он не только по внешним данным, но и красноречия за ним я не замечал. Что же касается летных способностей, то по сравнению с Тарасовым он был юнцом, хотя и вместе окончили училище. Тарасов смел, дерзок, ловок. Октавин же какой-то чрезмерно осторожный, даже, пожалуй, медлительный. На первых порах, будь моя воля, я бы порекомендовал ему перейти в другой род авиации, где не требуется столь быстрая реакция. Но в дальнейшем, узнав его поближе, я увидел в нем немаловажные качества: упорство и настойчивость. Чем больше я делал Октавину замечаний, чем острее высказывал свое недовольство, тем упорнее он брался за дело. Правда, сдвиги в технике пилотирования отмечались у него весьма незначительные. И не раз я ловил себя на мысли, что тяну его зря, что не каждому дано быть асом, по все откладывал разговор.

Прозвенел звонок, и публика хлынула в открывшиеся двери зрительного зала. К моему удивлению, Октавин прошел в зал вместе с Тарасовым и Дусей. Из клуба они тоже вышли втроем.

На следующий день я полетел с Октавиным на спарке в зону. Истребитель круто лез вверх. Выше и выше, где уже вычерчивал на голубой глади белые петли другой самолет — «противник», с которым Октавин должен был помериться силами. Воздушный бой. Больше всего я любил это упражнение. И когда сам крутил боевые развороты, петли и полупетли, и когда это делали другие, а я сидел в задней кабине за инструктора и внимательно следил за действиями летчика. Воздушный бой — это своеобразный рентген. Если характер человека наиболее ярко проявляется в минуту опасности, то качества летчика — в воздушном бою. Здесь он весь как на духу, и не надо слов, не надо никакой регистрирующей аппаратуры, чтобы зафиксировать, как учащенно забилось его сердце от восторга или замерло от тревоги. Инструктор все видит, все чувствует по поведению истребителя.

Октавин должен атаковать первым. Его противник — Дятлов, мастер стремительных и неожиданных атак. Это в полку знали все. Знал и Октавин. Что он противопоставит замполиту, какую тактическую сметку проявит в поединке? Правда, на предварительной подготовке к полетам они все обговорили и расписали, где, кто и как атакует, но инициативу или пассивность, дерзость или чрезмерную осторожность планом не предусмотришь.

Октавин набрал заданную высоту и положил истребитель в разворот, следом за самолетом-целью. Началось сближение. «Противник» делал отвороты влево, вправо, «закручивал» спираль неторопливо, осторожно. А Октавин будто старался скопировать «почерк» Дятлова, плелся в хвосте, как на поводке, плавно вводя истребитель из одной фигуры в другую.

Мне это действовало на нервы, и я от нетерпения покусывал губы. Мною овладел азарт, так хотелось взять ручку управления в свои руки и рвануться за целью! Но я сдерживал себя и молчал.

Наконец Октавин доложил, что атаку произвел, и сразу же цель круто и энергично пошла влево.

— Берегитесь, теперь атакуют вас, — предупредил я. Но и «берегитесь», сказанное специально для встряски, мало повлияло на летчика: он пилотировал старательно, чисто, но вяло. И я не выдержал. — Смотрите, — оказал я и взял на себя управление, — истребитель должен чувствовать силу вашей воли и повиноваться с намека.

От перегрузки зарябило в глазах. Солнце молнией сверкнуло в кабине, и самолет пошел «закручивать» тугую пружину, уходя от преследования.

Из кабины Октавин вышел мокрый, как из бани, а глаза восторженно горели. Он с благодарностью посмотрел на меня. Подошел Дятлов, тоже вспотевший.

— Вот это да! — похвалил он Октавина. — Все соки из меня выжал.

Октавин смутился, но я подмигнул ему:

— Вот так и надо. Самолет, он что конь резвый, признает сильных…

Спустя месяца два я снова в клубе увидел Дусю и немало удивился: она была с Октавиным. Судя по тому, как мило она ему улыбалась, я понял, что положение лейтенанта намного упрочилось по сравнению с прошлым разом. Дятлов, стоявший рядом, перехватил мой удивленный взгляд.

— Готовь, командир, подарок, подчиненный жениться решил, — усмехнулся замполит.

— Одного его решения для этого мало, — ответил я.

В это время в клубе появился Тарасов. Окинув фойе гордым, чуть насмешливым взглядом, он увидел издали Дусю и поздоровался с ней кивком головы. «Сейчас подойдет к ней, и Октавину придется ретироваться», — подумал я. Но Тарасов остался с товарищами. Да, видно, позиции его на сердечном фронте сильно пошатнулись.

43
{"b":"591125","o":1}