Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Да уж постараемся, товарищ генерал-лейтенант, — подобрал животик Обламонов.

— Ваш главный противник, — указал летчикам-перехватчикам взглядом на Обламонова Гайдаменко, — такую, говорят, установил систему помех, что ни станциям цель не взять, ни перехватчикам не увидеть.

Обламонов расплылся в довольной улыбке и хотел чем-то дополнить командующего авиацией округа, но его снова опередил Лесничук:

— Они, бомберы, товарищ генерал-лейтенант, не страдают скромностью, на земле решили нас запутать. А мы как в той песне: «Нас побить, побить хотели, побить собиралися. А мы сами, атаманы, того дожидалися».

— Ну что ж, быть посему. Раз вы так уверены в успехе, вам первым и выходить на перехват.

— Готовы, товарищ генерал-лейтенант, — щелкнул каблуками меховых сапог Лесничук. И хотя лицо его продолжало улыбаться, мне показалось, по нему пробежало темное облачко. Возможно, и показалось, но лично я пожалел, что Лесничук напросился первым идти на перехват. Он надеется на идеальные условия, а я-то знал, на себе испытал, что такое помехи. И то было тринадцать лет назад, а за это время система помех, как и система наведения, намного повысила свой потенциал. Как бы мы не оказались в смешном положении! И когда генерал-лейтенант Гайдаменко попросил нас выйти в коридор, остаться лишь командирам и начальникам бомбардировочного полка, я испытал неодолимое желание узнать их тайну. Но даже на учениях военная тайна остается за семью печатями и добыть ее так же трудно, как и на войне.

Обламонов вышел минут через двадцать, раскрасневшийся, но довольный. Лесничук не упустил случая подколоть его:

— Что, кондиционер отключили? Взмок ты очень…

— А вот постоишь перед Гайдаменко, посмотрю, каким ты выйдешь, — парировал Обламонов.

Обламонов предупреждал не зря. Я хорошо знал генерал-лейтенанта, не раз присутствовал на разборах полетов, на постановке задач. Острый на ум, с поразительной памятью человек, он помнит фамилии всех командиров эскадрилий, летные происшествия и их причины за многие годы, знает наставления по производству полетов назубок, и тот, кто попадает к нему на экзамены, долго потом заглядывает на сон грядущий в книжицы темно-синего переплета…

Гайдаменко был в хорошем настроении и дал право за полки отчитываться только командирам.

Мы стояли полукругом и внимательно слушали, как они докладывали свои решения на уничтожение воздушных, наземных, надводных и подводных целей. Доклады в основном были лаконичны, коротки, четки, и генерал-лейтенант лишь изредка задавал вопросы. Правда, соседа нашего, командира истребительно-бомбардировочного полка, сбившегося на ответе, Гайдаменко погонял до седьмого пота.

Очередь дошла до Лесничука. И когда он развесил вдоль стены схемы перехватов воздушных целей и ударов по кораблям и наземным целям, Гайдаменко удовлетворенно потер руки, прошелся взад-вперед вдоль схем.

— Вот это то, что нужно, товарищи офицеры. Не зря говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Такую картинку нельзя не запомнить. Правильно я говорю, товарищ Лесничук?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант! — отчеканил Лесничук. — Эти схемы изучены в эскадрильях, и каждый летчик перерисовал в свой рабочий план.

— Теперь верю, что бомберам вы накрутите хвосты, и оставляю в силе свое решение: первым на перехват идти вам.

ЛЕТНО-ТАКТИЧЕСКИЕ УЧЕНИЯ

С тех пор как не стало Инны, я не люблю дальневосточные позднеосенние ночи; длинные, непроглядные, они навевают на меня тоску и безысходность — ухудшается сон, настроение, и я рад этим летно-тактическим учениям, захватившим всецело, закружившим стремительным водоворотом. Не успели мы прилететь на аэродром и поужинать, как завыла сирена, призывая нас снова на аэродром, к истребителям. Поступила команда: взлет поэскадрильно согласно боевому расчету — и курс на запасной аэродром, что расположен на острове; командир взлетает первым, я — замыкающим.

С волнением наблюдал я с земли, как уносятся в черное небо огненные кометы, как быстро сгорают у них хвосты, превращаясь в звездочки; звездочки невдалеке от аэродрома описывают полукруг и исчезают за сопками на востоке, где начинается море. Оттуда, с запасного аэродрома, мы будем вести перехваты бомбардировщиков «противника», наносить бомбовые и ракетные удары по наземным и морским целям.

Зря все-таки напросился Лесничук на первую роль, думаю я, вспоминая перепалку с Обламоновым. Хотя Гайдаменко мог и без его желания и согласия поднять наш полк первым: мол, коль хотите стать инициаторами соревнования, надо делом доказать право на это.

На душе почему-то неспокойно. И погода не радует — небо чистое, полный штиль, видимость — миллион на миллион. А звезды помаргивают как-то печально, зябко. Ночь холодная, мороз градусов пять, к утру будет не менее десяти — последние осенние погожие ночки-денечки, скоро задуют ветры и циклон за циклоном поползут с юго-юго-запада на северо-северо-восток, вдоль побережья, распуская над нашей грешной землей космы слоистых, перистых и других, без названия, непроглядных облаков, туманов с дождем и снегом, чтобы закрыть от нас горизонт и землю, не пустить в небо.

Но вот подходит и мой черед, я запускаю двигатели и выруливаю на старт. Как только впереди летящий самолет отрывается от взлетной полосы, я даю обороты двигателям, и мой истребитель срывается с места.

В небе тихо, спокойно, не то что летом, когда болтанка швыряет самолет на десятки метров; двигатели поют ровно и в унисон; стрелки приборов отсчитывают скорость, высоту и все другие необходимые для летчика параметры полета.

Гряда сопок (это я определяю по стрелке радиовысотомера) проскакивает под самолетом, и вот я лечу уже между двумя океанами. — Пятым и Тихим, а точнее, это еще не океан, предокеанье — Японское море, но мы привыкли величать его именно так, потому что острова тут мало что значат, да и лететь до них считанные минуты, и повадки у моря точно такие же, как у океана: штормы, тайфуны, цунами…

Звезды надо мною крупные и яркие, рассыпаны по всему небу. Лишь к горизонту, который я не вижу, а чувствую интуитивно, они бледнеют и группируются более хаотично, чем над головой, да впереди две красные и две зеленые — аэронавигационные огни — уходят то влево, то вправо — самолеты Дровосекова и Неудачина. Рыскают вправо, влево, видимо, чтобы погасить скорость: каждый должен произвести посадку в строго рассчитанное время. Радиообмен с КП и между собой строго запрещен — в боевой обстановке так оно и будет, чтобы не дать противнику раскрыть свой замысел и обнаружить себя.

Я тоже делаю змейку — даю рули вправо, влево, — в истребитель мой, точно верный, послушный конь, бросается вправо, влево, небо будто опрокидывается, россыпь звезд падает под одно крыло, потом под другое, небо снова распрямляется над головой; и вот внизу уже мелькают ровные огоньки — улицы небольшого города, а справа нетрудно определить гавань с портовыми сооружениями, подъемными кранами и иллюминаторами кораблей.

Слева вдали вспыхивают прожекторы — командир группы подполковник Лесничук заходит на посадку.

Эфир оживает, в наушниках звучит команда:

— Ноль двадцать первому посадку разрешаю…

А я уже над океаном — черным, непроглядным, притаившимся. Вспоминаю Юркино купание, и по спине пробегает холодок.

Аэронавигационные огоньки самолетов Дровосекова и Неудачина круто уходят влево, я тоже делаю разворот и иду к острову на посадку.

Нас разместили в небольшом деревянном домике с тремя рядами двухъярусных кроватей. Каждый летчик занимал место по порядку приземления, и Лесничук оказался на одном конце, а я на другом, рядом с Неудачиным. Когда я пришел в профилакторий — так летчики назвала домик, — старший лейтенант (всех молодых летчиков недавно повысили в звании) уже был в спортивном костюме и готовился к вечернему туалету: из «тревожного» чемоданчика доставал бритву, одеколон, зубную пасту. Когда он потянул из чемоданчика махровое полотенце — вафельное, что висело на спинке, его не устраивало, такой уж он был чистюля, что пользовался только своим, — на пол упала и рассыпалась пачка фотографий. Неудачин стал быстро их подбирать. Одну, упавшую к моим ногам, я поднял. На ней была запечатлена такая сценка: медведь, с раскрытой пастью и ощеренными зубами, на задних лапах шел прямо на фотографа. А у лап его лежали растерзанные кабан и тигр.

76
{"b":"591125","o":1}