Если быть объективным, так оно примерно и было: Супрун с его неуемной энергией и фантазией, подкрепленными незаурядными летными способностями, на собственный страх и риск взялся за разработку вертикального маневра, суть которого заключалась в том, чтобы, оказавшись в воздушном бою атакованным, перейти неожиданно для противника в атакующего. Эксперимент, несмотря на, в общем-то, верную теоретическую подоплеку, чуть не кончился катастрофой.

Случилось это ровно год назад. Я хорошо помнил тот летный день и отчетливо представлял, что тогда произошло в небе.

…Лейтенант Супрун тяжелыми шагами мерил самолетную стоянку, изредка бросая тоскливый и завистливый взгляд в небо, где, как молнии, проносились «миги», оставляя на голубой глади легкие белопенные полосы. Летали товарищи, командиры. Полк проверяла комиссия из штаба округа. А его, лейтенанта Супруна, в полеты не включили. Будто он летает хуже других. Больше года назад прибыл из училища, сдал зачеты на второй класс. И как сдал! На пятерку! Проверял сам генерал, командующий авиацией округа. А тут…

Обида клокотала в душе лейтенанта. Он еще никогда не чувствовал себя таким оскорбленным и униженным. Не зря говорят, не родись красив, а родись счастлив. Валентин Супрун родился красивым: кареглазый, чернобровый, с несколько грубоватыми — чисто мужскими — чертами лица, тонкий в талии и крепкий, как молодой дубок. А вот счастья… Ни в любви ему не везло, ни в службе. В училище инструктор попался зануда, здесь, в полку, — командир эскадрильи…

Он не знал, доводится ли своему однофамильцу, дважды Герою Советского Союза Степану Супруну, по какой-либо близкой или дальней линии родственником, но то, что есть у него что-то общее с известным летчиком-испытателем, понял быстро, как только сел в кабину самолета. Летное дело давалось ему легко, его одного из первых выпустили самостоятельно на учебном самолете, в числе первых приступил он и к полетам на боевом.

Технику пилотирования на выпускных экзаменах у Валентина принимал сам начальник училища и поздравил крепким рукопожатием, давая понять, что очень им доволен. Потом с ним в воздух поднялся председатель приемной комиссии, прославленный летчик, Герой Советского Союза. Когда Супрун зарулил на стоянку и выключил двигатель, генерал похлопал его по плечу и сказал довольно:

— Добрый, добрый выйдет из тебя летчик, если и впредь будешь так стараться…

Разве он не старался? И разве не доволен был им поначалу командир эскадрильи?

Супрун считал, что настало время перемен. Самолеты в полку самые современные, летчики самые опытные; что же касается командира эскадрильи майора Октавина, то это подлинный ас, энергичный, собранный, как сжатая пружина. Он такие закручивал виражи, петли и полупетли, что в ушах звенело от перегрузки.

Валентин любил сложный пилотаж. Где еще испытаешь такие острые ощущения? Для военного летчика это основа основ. Благодаря отменному пилотажу не раз выходил победителем его однофамилец из боя с численно превосходящим противником — Валентин перечитал все статьи и очерки о Степане Супруне… В пилотаже оттачивается глаз, закаляется воля, крепнут мускулы. В пилотаже летчик познает машину, учится чувствовать ее, повелевать ею. Пилотаж — это берущая за душу песня, пилотаж — это сказочная музыка! «Смелый человек и мирозданье встретились надолго и всерьез», — сказал поэт. Верно сказал. Нет выше упоения, чем упоение пилотажем.

Супрун жадно схватывал все, чему комэск старался его научить. Пилотажное мастерство его быстро росло, а вместе с ним росла и вера в свои силы, в свою незаурядность.

Год спустя после нашей кропотливой работы в полк прибыл командующий авиацией округа, строгий и требовательный до педантизма генерал. Его интересовала подготовка молодых летчиков-инженеров. Я запланировал с ним в полет лейтенанта Супруна.

Генерал был немногословен. Он не сделал замечания ни после виража, ни после боевого разворота, и Супрун, ободренный этим, с еще большим старанием крутил фигуру за фигурой.

На земле генерал тоже говорил мало, но по его чуть прищуренным в улыбке глазам не трудно было догадаться — генерал доволен.

В летной книжке у молодого пилота появилась еще одна пятерка, и после этого командир полка назначил Супруна старшим летчиком.

Старший летчик — невелика должность, но и год — разве это срок?! Служба его только начинается, и он еще покажет себя!

«Мечты, мечты, где ваша сладость?..» Вместо больших высот ходит он по самолетной стоянке и смотрит, как летают другие.

На заправку зарулила «шестерка» — номерной знак самолета командира звена старшего лейтенанта Дровосекова. «Вот кому повезло», — с неприязнью подумал Супрун. Ни летным талантом не выделяется, ни твердостью характера, а командир! Все старается поучать, хотя всего на год раньше Супруна закончил училище. Нет, не о таком командире звена мечтал Валентин: чтоб и возрастом был старше, и опытом, и внешним видом посолиднее. А этот… Как мальчишка, бегает вокруг самолета, все старается сам сделать, боится, как бы чего не упустить. Даже топливом заправляет сам, будто техника нет. Тоже — командир!.. И обида с новой силой защемила ему сердце.

С чего, собственно, началось его затмение?.. С недавнего полета с подполковником Лесничуком. Командир полка сидел в задней кабине и ничем не напоминал о своем присутствии.

Небо было прекрасным: синее, с позолоченной каемкой у горизонта, чистое и безмятежное. И заиграла, забурлила кровь у Супруна, запело торжественно сердце. Тело налилось энергией, мускулы — силой. Толкнул он ручку управления от себя и стал с подчеркнутой лихостью крутить фигуру за фигурой. Двигатели подпевали ему, истребитель послушно ложился с крыла на крыло, описывая виражи, петли, перевороты. «Пусть знает подполковник, какой летчик к нему пришел в полк», — думал он.

На земле Валентин подождал, пока первым из кабины вышел командир, и, спустившись следом, бодро доложил:

— Лейтенант Супрун задание выполнил. Разрешите, товарищ подполковник, получить замечания.

Он ждал, что командир улыбнется и, как генерал, хлопнет по плечу и пожмет руку. Но подполковник не улыбнулся, не протянул руку. Неторопливо закурил и, глубоко затянувшись, задумался. Супруну показалось, что командир чем-то недоволен.

— Резко работаете управлением, — сказал наконец подполковник. — Рвете, как необъезженную лошадь. — И, затянувшись, заключил: — Слетаем еще раз.

В летной книжке появилась первая тройка. Тройка после стольких тренировок! Супрун недоумевал. Что это — случайность? Чепуха! Просто он пришелся командиру не по душе. Что значит «резко работаете управлением»? Военный летчик он или извозчик, который молоко возит? Современный боевой самолет не телега, и в воздушном бою без стремительности, виртуозности победы не добиться. А подполковник…

Через несколько дней командир снова поднялся с ним в воздух. И снова то же заключение.

— Торопитесь как на пожар, — с усмешкой и сожалением сказал подполковник. — Нельзя так. Впереди у нас сложные виды боевой подготовки, и чистота техники пилотирования — главный фактор овладения ими. Внимательнее читайте условия упражнения, больше тренируйтесь…

Такого Супруну никто еще не говорил. Даже в училище. При чем тут чистота? Чистота нужна на взлете и посадке, а в воздухе истребитель должен вертеться, как черт.

Супрун все больше склонялся к мысли, что подполковник Лесничук питает к нему неприязнь. На каждой предварительной подготовке к полетам он донимал лейтенанта вопросами, перед полетами заставлял подолгу сидеть в кабине тренажера. Он уделял Супруну особое внимание, как самому слабому, самому отстающему летчику, и в душе молодого офицера кипело негодование. Но он сдерживал себя и верил, что его время еще придет и что он еще покажет себя.

«Если бы я участвовал в этих учениях! — сокрушался он теперь, провожая завистливым взглядом серебристые точки в небе, за которыми тянулись тонкие белопенные следы инверсии. — Пусть бы комиссия оценила, кто лучше отстреляется на полигоне, кто быстрее найдет нужный объект и привезет лучшие разведданные».