Этой же Марии матушка Евгения говаривала: «Мария, как умру; приходи на могилку ко мне, я тебе и помогу»...

Во время войны, когда бомбили Георгиевск матушку спросили о Татьяне: «Матушка, а когда бомбят, можно Татьяну в окопы с собой забирать?». Матушка ответила: «Если убить - убьют и в окопе, А она пусть в доме остается. А вы три раза крестите окна и двери с молитвой: «Печать дара Духа Святаго. Аминь», - и никакой враг не войдет, и цела от снарядов останется!». Так и делали, и Господь миловал!»

Вспоминает раба Божия Капитолина Соколова: «С моих юных лет я не только знала матушку Евгению, но и ежедневно посещала ее. Она меня очень любила, и я подолгу бывало, сидела у нее. Однажды (мне было двадцать с небольшим) я пришла к матушке по обыкновению своему. Вдруг матушка стала говорить тем, кто был в этот момент с ней: «Кормите дивчину горчицей, кормите дивчину горчицей!»

Дело шло к вечеру, а матушка меня никуда не отпускала от себя. Обращаясь ко мне, она говорит: «Дивчина, возьми, там на гвоздике висит мешочек с сухарями!»

Я смутилась, предположив, к чему она завела речь о сухарях, и отвечаю ей: «Матушка, зачем, не хочу я сухари брать, у нас есть сухари!»

Матушка внимательно посмотрела в мою сторону... и сразу стала вести уже напрямую разговор со мной: «Дивчина, а ты не бойся тюрьмы, и в тюрьме бывают благочестивые люди»...

А время шло, и было уже поздно, часов одиннадцать вечера, когда матушка сказала: «Ну, дивчина, с Богом!» Мы вышли из ее домика, а она, провожая меня, все время, пока я не вышла за калитку, протяжно повторяла: «С Бо-о-гом, дивчина, с Бо-о-гом, дивчина!»

Озабоченная сказанным матушкой, я спешно добралась домой. Домашние уже спали. Я едва легла в постель, как послышался стук. Мой отец открыл дверь, вошли трое из НКВД и протянули отцу два ордера: один на обыск, другой - на арест меня. При обыске у нас нашли Псалтирь и Книгу Ефрема Сирина. Я была арестована за связь с «антисоветскими элементами», как тогда называли монахов и вообще верующих, - ведь я больше всех в семье общалась с матушкой Евгенией, с матушкой Тавифой и другими монахинями Горнозаводской Свято-Георгиевской обители. Мне дали десять лет лишения свободы и пять лет ссылки...

Внешне матушку помню хорошо: белокожая, светлоглазая, приятная на внешность, а полнота у нее была болезненная. У матушки была водянка.

...О смерти матушки я узнала, будучи в заключении, из письма отца».

Из воспоминаний рабы Божией Анастасии Юдинковой: «Я очень часто бывала у матушки дома и была свидетельницей многих ее разговоров с людьми, приходившими к ней за советом и духовной помощью... Однажды... к матушке пришли посетители, и когда уходили, матушка сказала, чтобы они взяли с собой в дорогу буханку хлеба (Матушка раздавала много милостыни). Эти люди отказывались, но матушка настояла на своем, говоря, что в пути пригодится. Так и случилось. Они долго ждали транспорт, чтобы уехать домой (добирались издалека), да так всю булку хлеба и съели, вспоминая и благодаря матушку Евгению.

Моей матери, когда она заболела однажды, на вопрос, к смерти ли эта болезнь или нет, матушка ответила: «Нет, не умрешь!». И верно, вскоре мать поправилась...

Глядя на мою племянницу, матушка говаривала: «Всем вам горе, а этой дивчине не горе»... Действительно, моя племянница удачно вышла замуж, живет в достатке и счастье.

Матушка некоторым давала клички. У одного мужчины была кличка «Фанерка»... впоследствии ... на фанере он изобразил Самого Спасителя, пригвожденного ко Кресту. За это «Фанерка» был посажен в тюрьму. Матушку и саму сажали за веру в Георгиевскую тюрьму, так что и наша матушка является исповедницей Веры Православной...

Когда люди приходили к матушке, она разговаривала с ними иносказательно, не впрямую, и некоторые говорили мне, присутствовавшей при этом, что не понимают матушкиных слов. Я им и растолковывала смысл сказанного матушкой, за что она неоднократно говорила мне сердито: «Молчи, сейчас я тебя выгоню, пусть сами трудятся» (т.е. распознают духовный смысл слов и предсказаний)...»

Из воспоминаний Елены Федоровны Петренко (Педько): «Я жила неподалеку от матушки Евгении и, как многие верующие, ходила к ней то помогать в хозяйстве, то за добрым словом или советом...

Много шло посетителей к матушке. Всякий день приходило много разного люда, каждый - со своими скорбями, недоумениями и обстоятельствами. Помню, однажды шли две женщины, одна другой и говорит: «Пойдем к матушке, поболтаем - она прозорливая и все знает»... Подходят к матушкиными дверям, стучат. Выходит монахиня Тавифа (келейница матушки Евгении). Те сказали, дескать, хотят видеть матушку. Матушка Тавифа пошла доложить и спросить матушку, примет ли она этих двух посетительниц.

Матушка тут же и говорит: «А-а, пришли! Ну, Тавифа, вынеси им таз с водой, пусть в нем поболтают свои языки и идут с Богом!». Так матушка обличала неразумных и легкомысленных посетительниц...

В войну трех моих братьев взяли на фронт. Пришла повестка и отцу. Он в замешательстве пришел к матушке и поведал ей свое горе. Матушка ему говорит: «А ты, Федор, и испугался?!». Отец ответил, что он боится того, что семья останется без кормильца, на что матушка сказала: «А не будет ли так, взяли одного, да и заставили свиней пасти? Ничего, будешь ты будку сторожить».

Так и случилось. Отца вызвали в военкомат, но из города не отправили никуда, а поставили на базаре стеречь будку с различной упряжью для лошадей. Вот и сбылись матушкины слова.

Матушка вела добродетельную жизнь, весьма много помогала и в беде сущим. Принесут матушке продуктов, а она наварит борща или щей два ведра, подцепит на коромысло и идет, неся в тюрьму горячий обед.

Матушка имела обыкновение ходить с палкой, в виде жезла, и любила вместе с жезлом держать в руке букетик цветов... Ходила матушка Евгения обычно и летом, и зимой в шубе, на ногах - бурки (по-видимому после тяжких ран, нанесённых ей татарами по дороге в монастырь; судя по следам, оставшимся на голове и на теле, насчитывалось около 75 ножевых ран). Вероятно, организм от потери крови не мог справляться, обогревать конечности, и матушка всю свою жизнь испытывала недомогание и холод во всех частях тела.

Матушку Евгению почитали и георгиевские священники. Очень часто матушку посещал иеромонах Савва, служивший в Пантелеимоновской церкви. Однажды отец Савва пришел к матушке Евгении. Матушка взяла палку да стала гонять отца Савву из угла в угол, из стороны в сторону. Вскоре отец Савва был арестован и сослан. Вот и предрекла матушка гонения священнику отцу Савве.

А какая матушка Евгения была великая молитвенница! Многие просили ее молиться о них и о сродниках - и тут же получали молитвенную помощь.

...Одной рабе Божией... матушка сказала: «Аннушка, после моей смерти, когда тебе будет трудно, ты прибеги ко мне на могилку покричи, покричи да поплачь, я и помогу тебе». Еще говаривала матушка: «Ко мне будут приходить на могилку и те, которых я и не знала при жизни, будут просить, и я буду помогать им».

Пришлось мне быть и при последних вздохах матушки Евгении. Это было 25 июля 1952 года. Кто-то из женщин прибежал ко мне и говорит: «Скорей, Елена, бежим к матушке, матушка умирает!» В скором времени я была уже рядом с матушкой. Она лежала на столе, но еще дышала. Я с плачем позвала ее, но матушка только смогла пожать мне пальцы, когда я взялась за холодеющие руки матушки.

Она скончалась тихо и мирно. Множество людей приходили попрощаться со своей духовной наставницей. И на погребении матушки было очень много народу, который пришел к ней, чтобы отдать дань уважения и почтения и проводить в последний путь блаженную старицу Евгению.

Матушка незадолго до блаженной кончины сказала мне: «Когда меня будут хоронить, пусть кроме надгробного креста сделают два маленьких деревянных крестика, пусть их несут две девочки!» Смысл этого мне непонятен и до сих пор, но матушкино пожелание исполнили, и один из крестиков несла моя дочь. Да, воистину, матушка Евгения - святая наших дней!»