«Возлюбленному[68] сыну, доброродному мужу Николаю Христофору Радивилу, князю Олики (duci Olicae et Neswisii) — Григорей папа 13.
Возлюбленный сыне, честный мужу, здравие ти и апостолское благословение! Принесл еси (doniosłeś) сие не в давне к ведомости нашей, яко, от веры и любве ко Господу Богу, хощешь[69] Гроб Господень во Иерусалиме, и чаю, и иные за морем места святые навестити, аще ли ти престол святый апостолский поволит (pozwoli). И тако (A tak), чтоб нам смиренно сие твое прошение обвещено, и чтобы мы сему твоему благому изволению по благодати апостолской довлетворение учинили, прилежал еси (starałeś się). Мы убо хотение и благодать нашу (не всякому равну) хотя ти в том показати, таковыми твоими прошенми приклоненни, дабы Гроб Господень и иныя за морем места святыя самолично мог навестити, токмо бы вещей заказанных к неверным не вывозил, совершенное и волное поволение властию апостолскою даем нынешним листом нашим. Писан в Риме, у святаго Петра, под печатию рыбаря, ианнуриа 22 день, лета Господня 1583, папежства нашего первагонадесят году»[70].
Лист проежджей
«Григорей папа Третийнадесять.
Всем[71] вкупе и всякому особо: королем, князем, воеводам (hetmanom), владетелем (margrabiom), комитом (komesom), волным господам (baronom), государством и их началником, капитаном над войски морскими и над корабли и протчим господам мирским, и нам и святой церкви собственно (własnie) или каким-ни-есть судом (prawem) подлежащим, здравие и благословение апостолское!
Понеже честный человек Николай Христофор, князь на Олыцы и Несвежи, великаго княжства Литовскаго превысокий (naywyższy) маршалок, яко нам недавно ведо[мо] учинил, с благословения (z nabożeństwa) Гроб Спасителя нашего во Иеросалиме сими времены хощет навестити, — мы, с вящей к сему князю отеческой любви, пути сему везде безопасно[го] хощем и желаем, и вас, иже есте нам не подданни, прилежно наказуем и в том ищем, и подданным нашим наипаче приказуем, чтоб аще ли бы сей князь к вам, или в наши земли приехал, так его, яко и челядь и спутников его любезно и честно прияли есте, и тако ево честности, яко желанию и воли нашей угождая, в любви с ним обошлися. Аще ли бы помощи какия и свободнаго проходу требовал, с охотою дабы поволили (pozwolili) есте, прилежа (staraiąc) тому, чтоб мы вас, от любве (z chęci) ко князю преждереченному показанныя, прямо почтенными[72] имели (zalecone słusznie mieli) и за таковым же прилучаем сицевую же благодать апостолскую[73] показали. Писан в Риме, у святаго Петра, под печатию рыбаря, 22 дне месяца ианнуриа, лета Господня 1583, папежства нашего 11 лета»[74].
Егда мы по сем уготовлялися в путь, и только было в карабль внити, судбы Божия и смотрение[75] некие неудобства приносиша, чтобы от брегу не отставали. И показася по сем, что [добро] (dobrze) бысть, яко не столь скоро, како хотехом, с места двиглися. Чего ради чрез всю четыредесятницу и Светлое Христово Воскресение обитахом в Венецыи, прилежа молитве, по изволению Господню и укреплению. Даже (aż) в субботу убо (tedy)…[76] лета Господня 1583[77], месяца априлиа 16, часа за два до свету, в карбус (bacik) седши в Венецыи, в монастырь святыя Марии делля Грацыя (della Gratia) закона (zakonu) святаго Еронима на острове, приплыхом (зде рано уже странническую одежду взяв и причащения Христовых Таин сподобився, путь сей мой Господу Богу моему вручих) и оттуду в пристанищи (w porcie) Малямоцы (Malamocy), по захождении солнца в карабль всев, часу в третием нощи, выняв якоры и на светании тогожде дне (бысть 17 апрелиа) от брега отбившися, егда полторы сутки ветрец легкий повевал, заток (odnogę) Те[р]гестинский (Tergestyńską) минухом. А егда ветр преста веяти и[78] бе тихо, остановися карабль недалече от Парентия (Patencyum) древняго града Истрыйскаго[79], который хотя не самовеликий (nie bardzo), но в красном (pięknem) месте, древность некую показует. Мнят нецыи, что по унесении Елены создал[80] оный Парис[81], [и] звано его прежде сего Паридиум (Parydyn albo Parydynum) от него. Зде карабли пристать не могут, чесо [ради] и наш версты с полторы (ćwierć mili) от брегу стоял. Аз в карбусе (w barce) к костелу францишканскому ездил и обедни отслушав, град озирах; потом возвратихся в карабль. К вечеру малый ветр воста, мы такоже двиглися, и на свету прыплыхома к пустому пристанищу (do portu) в Далматии[82], зовут оное по просту Торрета, где, для супротивнаго ветру, который италиане называют сырокка[83] (идеже веет меж востока юга), по неволи стояли есмы три дни. Занеже оттуду бе ко граду Саре 25 поприщ (pięć mil), — спустя (rzuciwszy) якор, судном (batem) ехали ко острову Сале (Sala), и пеши (piechotą) такожде реченному к селцу полтретьи версты (połmili) отшод, в полдни внидохом в гостинницу, где пьяные селники (chłopstwo) обрели, которые, во одеянии странническом нас видя и к тому купно слыша полским языком глаголющих (что и разумели яко сами[84] словяне), а о карабли нашем ничто ведая, имели нас за проглядателей, наипаче что тамо суть недалече несколько городов (zamkow) турских, един град Бокаль (Bokal) толко от них пол-осма поприща (mil połtory). И се хотеша нас яти, и послаша по юзы (powrozy) товарыщев[85] своих, которым аз листа венецыйскаго князя (аки подданным) не хотех показати, чтоб пьяние люди не изодрали; но, чтобы нас к своему господину повели, просих. Что и сотворили Тамо, егда идохом, встретили их соседи, поведал, что вящши есть наших в церкви, нежели мнели. А в то время приехал бе Войтех, епископ Сыдонский, с двемя священники (kapłany) езувиты[86], с Ленартом Си[к]улом (Sykulem) и с Игнатием Исшпаном (Hiszpanem), которых посылал бяше Григорий 13 папа для проповеди (szczepenia) веры в Сирию, якоже вкупе с нами в том же карабли к Триполу Сирийскому плыша. И видя тогда наших боле, пачеже писаря корабленово Ерофея (Jarosza) Варнана, прежде им знаема, ничтоже нам зло сотвориша; и егда пачеже у протопопа (plebana) обедаша, примиришася с нами, чтоб аз пред началом (urzędem) Заренским (Zareńskim) их не огласил, зело опасался. После обеда наняв судно к Саре (do Zary), граду венецыйскому, в Далматии[87] лежащему, зело крепкому по…[88] часу пустихся и приехах, где у пристанища (u portu) воевода (praetor) венецыйский Викентий Моросинь (Morosinus) прехождашеся, и хотех ведати, аще ли и здраваго воздуха (ieśliśmy z dobrego powietrza). Писарь наш, [вышедши, wyszedłszy] с судна (barki), [показал, ukazał] ему подорожный лист; который егда прочте, повеле изыти из судна на брег и, целовав (przywitawszy) нас, во[89] град введе, валы и стены каменные и всю крепость показа, и по истинне с велиею честию в полатах своих обиталище даде. Во утрий день (бе празник святаго апостола Марка[90]) идохом в костел и бых в ходу (na processyi), который ход во всей Венецыйской земле с великою честию почитают (obchodzą). Посетих же некие костелы, а собственно святаго Симеона костел старца[91], о нем же в Евангелии имеем, иже Христа Господа [держал, miał] на руках своих; там его святые мощи под болшим олтарем лежат по истинне нетленны, ничем неврежденны видехом и прикладывахомся (dotykaliśmy się). Соверших трапезу, идохом в судно, по сем к своим приплыхом. И егда быхом в Заре, жалобу творили (пред воеводою)[92] на сто и двадесять человек воинов, которых бе послал синклит (senat) виницейский в том же нашем корабле (nawie) в остров Крит, идеже и воевода (praetor) повеле, дабы всякому убытки платили.
