— По-моему клиент дозрел, — шепнул Петро Вовану.

— Тогда поехали домой. Какой там у него адрес?

Охранники втащили Васильева на третий этаж и позвонили в дверь. Шел первый час ночи.

— Дима, что с тобой?! — кинулась к мужу Светлана.

— Да вот подобрали его на улице. Замерзал парень, — сказал Вован.

— Ты что, пьяный, Дима? — до Светы донесся запах перегара.

— Кладите его, девушка, в постель. К утру очухается, — со знанием дела предложил Петро.

Охранники прислонили Васильева к стене, как манекена, и сняли с него верхнюю одежду. Затем втащили его в комнату и положили на диван.

— Что случилось? — Света с тревогой осматривала мужа.

Васильев что-то невнятно бормотал. Из-под полуприкрытых век его глаза пытались сфокусироваться на лице Светланы, но у них ничего не получалось. По лицу Дмитрия блуждала пьяная улыбка. Его куртка и брюки были в грязи. От свитера кисло пахло блевотиной. Охранники точно сымитировали заданную ситуацию.

— Голова болит… Ничего не помню, — простонал Васильев.

— И хорошо, пить не будешь! — Света стягивала с мужа грязный свитер.

— А я не пил, — бормотал Васильев.

— Ага, рассказывай!

Дмитрий пустыми глазами уставился в потолок. Комната медленно вращалась вокруг него. Его тошнило. Он и в самом деле готов был поверить, что где-то набрался. Но где? Сознание отчаянно ловило ускользающую ниточку реальности и никак не могло ее поймать.

— Вот выпей, — Света вернулась со стаканом клюквенного морса.

Васильев с трудом оторвал голову от подушки. Кислая влага пробилась сквозь пересохшее горло и благодатным дождем оросила внутренности.

— Вся одежда в грязи! Ты что, на земле валялся?

— Не помню. Ничего не помню…

— Ладно, спи. Я лягу в другой комнате.

Света погасила в комнате свет и вышла. Васильева окутала тьма. Он лежал в темноте и смотрел в потолок. Он был не человек — пустая выпотрошенная кукла. Какие-то видения сменяли друг друга. Сполохи и тени скользили по стенам и потолку. Были ли то сновидения или какая-то подспудная работа мозга, сказать было сложно. Он пролежал до зыбкого утреннего света, но так и не мог сказать, спал в эту ночь или просто пил тьму открытыми глазами.

Света поднялась рано. Она прошла на кухню и поставила кастрюлю на плиту.

— Ну как, гуляка, оклемался? — спросила Светлана, войдя в комнату.

— Н-н-н-ет, — промычал Васильев.

— На работу сегодня идешь? — спросила Света, зная, что Дмитрий работал и по выходным.

— На какую?

— Ну как знаешь. Я завтрак подогрела. Захочешь — поешь. У тебя в кармане какие-то деньги. Что, зарплату получил?

— Не помню.

— Да ну тебя! Я пойду еще полежу, — Света повернулась и вышла из комнаты.

До того как сквозь пасмурные петербургские тучи пробился свет солнца, прошло еще часа полтора. И тут сон сморил Васильева. Он крепко уснул и проснулся только в двенадцать. Сознание медленно возвращалось в развороченный мозг. Он встал и побрел в туалет.

Позже они со Светланой сидели за поздним завтраком. Васильев ковырял вилкой в тарелке.

— Что-нибудь случилось? — спросила Светлана. — Неприятности на работе?

— Нет, все нормально, — Васильев не понял, о какой работе идет речь. — Сегодня надо сходить еще в одно место.

— У тебя в кармане полторы тысячи баксов. Откуда они?

— Не знаю.

— Не хочешь, не отвечай. Мне надо купить продуктов, можно взять оттуда? — спросила Света.

— Бери, — равнодушно ответил Васильев.

После завтрака он снова задремал. Проснулся в два часа дня и решил, что на сегодня назначено собеседование в одной из фирм. В голове все спуталось, стоял густой туман, и Васильев решил пройтись до метро, проветриться.

Серые тучи низко закрыли небо. Ветер кидал в лицо мокрые снежинки. Дмитрий шел вдоль высотных домов на Наличной и старался вспомнить, что было с ним вчера. Обрывки странных разговоров и мыслей как спутники вращались вокруг какой-то черной дыры, застрявшей у него в голове. Он никак не мог схватить свою память за хвост и вытащить ее на свет. Память, как ящерица, оставляла ему хвост и исчезала в черной дыре. Это состояние было отягчено похмельем и оттого переживалось еще более мучительно. Он помнил, как машина остановилась возле ночного павильона и охранники вливали в него водку. Огни ночного города смазанно летели перед глазами. Его куда-то везли. Он помнил это. И это был островок. Островок в беспробудном океане беспамятства, на который он мог крепко опереться ногами. Но вокруг этого островка на протяжении месяца жизни не было ничего, кроме черного океана, заливающего островок высокими волнами.

Станция метро была оцеплено милицией. У входа стояли милицейские «Форды», «УАЗики» и «Жигули». Тут же припарковалась расписная машина «Петербургского ТВ». Телевизионщики суетились с камерами, снимая собравшуюся толпу и милицейское окружение.

— Уже почти час возятся. Десять человек погибло, — услышал Васильев.

Из метро вышли милиционеры с носилками. На носилках лежало тело, завернутое в черный пластиковый пакет. Труп быстро сунули в фургон. Следом вынесли еще двое носилок.

— Вот дожили! Убивают! — крякнул какой-то мужчина. — Каждый день бомбы взрывают и кого-нибудь убивают.

Телевизионщики стаей ринулись к подъехавшему «Мерседесу» цвета серый «металлик». Из машины выбрался мужчина в черном пальто. Милиция быстро оттеснила прессу, давая проход начальствующему мужчине. Это был начальник ГУВД генерал-майор милиции Земнухов. Репортеры кричали ему вдогонку, задавали какие-то вопросы, но Земнухов, храня молчание, прошествовал к входу в метро. Обернувшись, он проронил: «Вопросы потом. Сначала я со всем ознакомлюсь на месте». На вопрос о погибших он ответил: «Десять человек. Раненых человек двадцать».

Земнухов вошел в метро, и за ним снова сомкнулся плотный милицейский кордон. Васильев посмотрел на чистый снежок, покрывший землю, и подумал об окровавленных трупах, лежащих сейчас в теплой глубине метро. Вокруг них кровь, осколки мраморных плит, разбросанные взрывом металлические шарики или болты, которыми начиняют взрывные устройства. Какой-нибудь час назад эти трупы были людьми. Они так же, как и эта толпа у метро, спешили по своим делам и не ведали, что их ждет впереди.

«В новостях скажут: десять погибших. Это прозвучит как «всего десять погибших». Будет подразумеваться, что погибших могло было быть больше, если бы взрывное устройство было установлено в другом месте, если бы оно сработало раньше или позже, и еще приведут много таких «если бы», ища в этом оправдание своей бездеятельности и бездарному руководству. Но ведь этого взрыва не могло быть совсем. Ведь такого не было раньше. Что же случилось? — спутанные мысли вязли в голове Васильева. — К черту работу! Разгребут метро еще не скоро. Все равно опоздаю. Взять что ли пива да опохмелиться?»

Вдруг кто-то сзади тронул его за плечо.

— Привет, старина! Видал, что делается? Чеченские террористки, шахидки… — рядом с Васильевым стоял Лева Прыгунов и со всегдашним удивлением глядел на все из-под круглых стекляшек «леннонских» очков.

— Ты куда? — спросил его Васильев.

— На учебу. Сегодня факультатив по метаистории.

— Это что еще такое?

— Это, брат, такая наука. Тут целую лекцию прочесть можно.

— Валяй читай. Я все равно уже опоздал, — обреченно обронил Васильев.

Лева с интересом уставился на него.

— Слушай, я давно хотел спросить тебя про корпорацию. Я уже даже шлем купил.

— Ты о чем, Лева? — удивился Васильев.

— Да брось ты! Военная тайна что ли?

— Я не знаю, Лева. Правда, не знаю…

— Ты чего, Васильев? Третьего дня хвастался и вдруг!..

Темное пятно затопило все вокруг. Вокруг была одна тьма и беспросветность. Обидно было ощущать себя таким идиотом. Тем более если все вокруг уверены, что ты просто прикидываешься.

— Лева, давно мы с тобой не виделись. И потом все равно уже опоздали. Пойдем пива выпьем, помянем погибших. Расскажешь мне о метаистории и почему такое происходит, — предложил Васильев.