— Отец Евгений, я боюсь. Я чувствую, что слишком грешен, чтобы идти с вами.

— Никто не грешен бороться со злом. Повторяй молитву, сын мой. Господь очистит тебя и придаст силы.

— В игре я падал в пропасть. Вверху был живой свет, а внизу тьма. Тьма тащила меня и притягивала магнитом. В ней таился такой страх, какого я за всю жизнь не испытывал. Сейчас похожее ощущение. Я не хочу, чтобы это повторилось.

— Господь благословил нас на этот путь и на это радение. Мы должны последовать Его воле и, подобно воинству святого князя Александра Невского, смело идти на врага. На тебеБожья благодать и благословение, сын мой, и никакие козни врага, ад и смерть не осилят тебя.

— Мы не знаем никаких молитв. Как мы будем молиться? — спросил Фриз.

— Будете молиться за нами. И запомните: главное, чтобы молитва шла от сердца и звучала в нем. Иначе все наши словеса — просто сотрясения воздуха.

При выходе со станции метро монахи расчехлили хоругви и кресты. Маленький отряд из честной братии и тестеров двинулся навстречу бесноватым, растекшимся по всей ширине Невского проспекта. Монахи затянули мирную ектению. Над их головами золотились кресты, возносились иконы, развевались хоругви. Из окон домов смотрели на этот крестный ход с удивлением. Что могла поделать жалкая кучка монахов с бесчинствующей толпой, катящейся к Александро-Невской лавре. Но братья распевали молитвы и твердо шагали вперед. Они были готовы пострадать за веру, и будь впереди целое войско сатаны, их бы это не остановило.

Над Невским разнесся стройный хор голосов. Монахи пели: «Миром Господу помолимся» и «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» На перегороженных грузовиками боковых улицах люди подхватывали молитвенное пение и осеняли себя крестными знамениями. Скарж, Фриз и Лева шли за монахами и подтягивали рефрены богослужебных гимнов. Шагать за монахами и петь было удивительно легко и свободно. С монахами шла такая сила, что, казалось, движется не два десятка людей в серых пуховиках, а атомный ледокол, способный вскрыть любые льды зачерствевших в грехе человеческих душ. И даже скептично настроенные тестеры почувствовали это.

С другого конца Невского, от Дворцовой площади, двигалась масса людей в тысячи раз большая. На щите над этими людьми плыл рыцарь в железных доспехах. В одной руке у рыцаря был меч, в другой — перевернутый крест. Два десятка бесноватых в разорванных одеждах исполняли перед шествием нечто вроде шаманского танца, кривляясь и стуча в барабаны и бубны. Словно армейские речевки, из уст одержимых рвались кличи: «Круши квалы!», «Бог мертв!» и какая-то абракадабра, напоминающая отрывки молитв, прочитанных наоборот. Два шествия неуклонно сближались и должны были встретиться напротив Казанского собора.

Полковник Крицкий потерял терпение. Толпы обколотых и обкуренных подонков (как думал Крицкий) бродили по городу, безнаказанно крушили все вокруг и убивали людей, а начальник УВД вел себя как тряпка. Это демонстративное бездействие и бессилие начальства бесило Крицкого. Он понял, что если сейчас не предпринять жесткие меры, эти наркоманы разнесут весь город. Полковник вызвал по рации генерала Земнухова. Земнухов ответил, что едет в лавру и чтобы без его приказа полковник ничего не предпринимал. Ответ начальника УВД не удовлетворил Крицкого. И на свой страх и риск Крицкий решил связаться с губернатором.

Сообщение о выходках вандалов повергло губернатора Нильского в глубокий шок. К тревожному рапорту полковника добавилось сообщение о новом подъеме воды. Вода в Неве поднялась на два десятка сантиметров. Две стихии: бесчувственная природная и злобная дьявольская будто соревновались, кто них быстрее захватит город. По голосу губернатора Крицкий понял, что тот в тревоге.

— Каков ваш план? Что задумал Земнухов? — спросил Нильский.

— Не понимаю, что с генералом. Поехал в лавру за монахами. Собирается устроить крестный ход.

— Зачем? — удивился губернатор.

— Ему мнится, что толпа одержима бесами. Приказа на открытие огня я не получил. Генерал решил действовать какими-то оккультными методами, — ответил Крицкий.

— А вы что думаете? — спросил Нильский.

— Я считаю, что имеем дело либо с распоясавшимся наркоманским сбродом, либо с массовым помешательством людей. Не представляю, откуда они взялись в таком количестве и кто все это организовал! Подавляющее большинство в толпе молодые люди в возрасте до двадцати пяти лет. Если не будем действовать решительно, они разнесут весь город.

— Что намереваетесь сделать для наведения порядка?

— Толпа разделилась на три потока. Один идет к Петропавловской крепости, другой — по Невскому, третий — к Исаакиевскому собору. Предлагаю запереть, расчленить и рассеять эти потоки. Прошу разрешения на применение оружия.

— Почему не применяете спецсредства?

— Психика этих людей находится в измененном состоянии. Слезоточивый газ, светошумовые гранаты на них не действуют. Они ничего не боятся и не чувствуют боли. Дерутся так, будто на самом деле в них вселились бесы.

— Будете стрелять в людей? И вас не пугают сотни жертв? — спросил губернатор.

— Я бы с удовольствием выслушал ваш совет как избежать этого! — вспылил Крицкий.

— Хорошо, предпринимайте все предусмотренные законом меры. Беспорядки должны быть пресечены. Мне только что звонил президент. Он очень обеспокоен тем, что происходит в его родном городе.

— Я понял вас, господин губернатор. Всю ответственность я беру на себя. Только скажите генералу, чтобы не вмешивался, уж коли он самоустранился от решения этой проблемы.

— Действуйте, полковник, как находите нужным. Я поговорю с генералом. Он вам не помешает. Если наведете порядок с минимальными потерями, рассмотрим вопрос о вашем продвижении по службе. Если нет — не взыщите — ответите по всей строгости закона, — строго сказал губернатор.

— Я вас понял, — ответил Крицкий.

Он вдруг почувствовал себя Наполеоном, решающим судьбу города Тулона, а заодно и свою собственную. Полковник отдал приказ частям ОМОНа выдвинуться на Невский проспект, к Троицкому мосту и на Исаакиевскую площадь. Командиры подразделений получили строгий приказ перекрыть центральные улицы, расчленить и рассеять толпу. В случае сопротивления Крицкий приказал открывать огонь на поражение.

Первым выдвинулся отряд милиции на Невский проспект. Путь толпе перегородили БТРы. Одержимые бросились на бронемашины. Первая очередь просвистела над головами, но не остановила бесноватых. Сидящие на броне стрелки открыли огонь на поражение. Выстрелы били в упор. Пули со смачными щелчками раскалывали черепа, забрызгивая кровью все вокруг. Мертвым некуда было падать, их подминали под себя и лезли по трупам. Возле бронетранспортеров росли горы мертвых тел. Бойцы ОМОНа не испытывали угрызений совести. Они видели растерзанные трупы товарищей, оставшихся лежать на Дворцовой площади. Перед ними были не люди, а стадо обезумевших существ, остервенело штурмующих броню и тянущих к ним хищные руки. Перекрывая торопливую трескотню автоматов, заработали башенные пулеметы бронетранспортеров. Но толпа не умеряла натиска. Отчаянная ярость была написана на лицах толпы, и даже у мертвых сохранялось это выражение. С каждым выстрелом омоновцы сами поддавались приступу всеобщего безумия и отупляющей ярости. Автоматные обоймы быстро пустели. Бойцы превратились в шестеренки некоего гигантского механизма уничтожения, перемалывающего человеческие жизни.

Бронетранспортеры оказались в тесном кольце толпы. Сотни рук протянулись к стрелкам. Взревели моторы. Водители боевых машин попытались выскочить из окружения. Один за другим бронетранспортеры вспыхнули факелами. Кинули ли в них бутылки с зажигательной смесью или огненная магия коснулась боевых машин, было неизвестно. Один БТРов с испугу врезался в толпу. Раздался хруст переламываемых костей. Бронетранспортер уперся в живую пружинящую массу. Его большие колеса вращались в месиве окровавленных тел, но вырваться из плотного живого кольца БТР не смог. Зомби залезли на броню и скинули на растерзание толпе бойцов ОМОНа.