В его словах была логика, но это превращало будущее в пропасть.

Она сбросила с плеча его руку и повернулась к нему лицом. Мужчина какое-то время молчал. Наконец, свойственным ему мягким голосом он сказал:

— Во вселенной есть много рас, которые никогда не помнили будущее.

Она вздрогнула:

— Прожить эти девять лет не зная того, что должно случиться, было очень тяжело. Но быть слепым навеки… ты хочешь жить так?

— Ты бы удивилась, узнав, как легко они придумывают объяснения происходящему. У них много верований, которые мы сочли бы странными. Они говорят о «причине и следствии», о «квантовой механике», о «прогнозе». Но в основном они возлагают надежды на своих богов. Они верят в то, что боги могут оказывать влияние на мир смертных, награждая своих последователей, наказывая неверующих. Законы физики могут изменяться ради исполнения воли богов. Они называют это «божественным вмешательством».

Она смотрела на него.

— Интересная концепция, — наконец, сказала она.

— Да, — ответил он. — А мы без этой концепции вынуждены создавать свои собственные чудеса.

Он снова указал на корабли, и она обернулась. Солнце было чуть выше горизонта. Тени были длинные, матово чёрные, они начинали сливаться друг с другом, как капли ртути. Корабли висели над разрушенным Капитолием, не тронутые тенями. Помосты были отсоединены, наземный персонал уходил в безопасность Цитадели. Пение уже прекратилось.

Без дополнительных церемоний, воздух наполнился неземным визжащим, стонущим звуком, и массивные корабли растаяли, как воспоминания. И затем не осталось ничего, кроме развалин Капитолия, теней прошлого, и зимнего вечера.

— А тебе разве не нужно быть на корабле? — спросила она.

Но его рядом с ней уже не было.

Он никогда не видел дождь, но он слышал его.

Дождь капал по свинцу и цементу Купола, а затем журчал в желобах до тех пор, пока его не засасывало в водосточные трубы или не выливало наружу из отверстий. Каждый раз, когда шёл дождь, воздух наполнялся шипением и пульсирующим, хаотическим постукиванием капель. Этот звук был похож на издаваемый каким-то животным, скребущим панцирь пойманной черепахи; оно вертело его и так и сяк, выискивая в нём уязвимые места и быстро отступая при малейшем сопротивлении. Дождь можно было услышать лишь находясь у самого Купола, а значит, нужно было находиться у самых высших точек Цитадели, в тех частях Восточных Башен, где была его вершина. Вообще-то, здесь каменная кладка крыши Цитадели образовывала наружную поверхность Купола, и некоторые из чердаков и мансард находились между внутренними и внешними слоями его стен. Хотя в распоряжении повелителей времени был бесконечный запас энергии, здесь не было ни освещения, ни отопления. Мало кто уходил так далеко от роскоши главных залов, лишь временами тут появлялись техники и полу-регулярные патрули Стражи. Когда-то здесь жили несколько землероек, но они уже давно превратились в окаменелости, а их потомки, наверное, разбежались, эволюционировали до овладения космическими перелётами, и навсегда покинули Галлифрей.

Иногда капитан Реймор задумывался о том, как выглядит дождь. Он никогда не поддавался этому любопытству в полной мере, оно никогда не было настолько сильным, чтобы он рискнул пойти на одну из наблюдательных мансард, или хотя бы свериться с Библиотеками Архивов. У него никогда не возникало желания составить компанию одной из групп обслуживания, которые примерно раз в столетие выбирались наружу, лезли по внешней части Купола и проверяли состояние черепицы и желобов. Однажды кто-то ему сказал, что дождь — это всего лишь падающие капли воды, ну что в них может быть интересного?

На часовой башне в Старой Гавани пробило 4.5 колоколов, ему это было слышно даже через стены Цитадели. Это была середина ночи, традиционное время, когда вампиры и прочие призраки бессмертных умерших заходили в земли смертных.

Сквозь звуки дождя он услышал чьи-то шаги.

— Кто идёт? — устало спросил Реймор.

— Это я, Пелтрок, — отозвался голос.

Пелтрок был юношей, ему не было ещё даже восьмидесяти. Реймор завидовал его морщинистому лицу и седеющим волосам. Осложнения во время его последней регенерации привели к тому, что физическая форма Реймора выглядела намного моложе, чем ему хотелось бы. Большинство членов Канцелярии предпочитали более молодые тела, по сравнению с остальным Галлифреем, но новое тело Реймора было чуть ли не подростковым. Постепенно оно старело: появлялись залысины, на лбу начали появляться признаки морщин, но пройдёт, наверное, ещё целое столетие, прежде чем его внешность станет такой, какую ему хотелось бы. Внешность не должна иметь значения, но она имела: никто его больше не воспринимал всерьёз. Он подумывал о том, чтобы временно, на те несколько десятилетий, пока его тело взрослеет, перевестись в Транспортный Надзор.

Пелтрок всегда присоединялся к нему в этом месте. Те, кто никогда не служил в Страже, могли бы удивиться, почему некоторые отрезки обходов еженедельного патруля требовали одного стража, а для других требовалось два или три. Но у каждого маршрута обхода была своя традиция, а традиции служили Галлифрею хорошую службу. Стража появилась задолго до того, как появились повелители времени, десять миллионов лет были закодированы в традиционных маршрутах. Некоторые из маршрутов напоминали о великих катастрофах: хранилища Бесконечной Библиотеки обыскивались каждую ночь, чтобы не допустить ещё одного Библиоклазма. Залы Верховного и Высочайшего Советов ритуально стерилизовались перед каждым заседанием, несмотря на то, что Бледную Чуму искоренили ещё четверть миллиона лет назад. Победы тоже не забывали: каждый месяц церемониальные марши повторяли триумфальные парады, проходившие после войн с Ригелем, Госолусом, и ещё как минимум с десятком других миров, нападавших на Галлифрей со времён Рассилона и Омеги. А ещё были возложения венков на гробницах, кенотафах, мемориалах и памятниках по всему Капитолию, чтобы напомнить о том, что настоящее было создано не без жертв.

Они отправились по своему маршруту, и Пелтрок, как всегда, был исполнен мальчишеского энтузиазма:

— Опять дождь идёт.

Реймор изобразил удивлённое лицо:

— Правда? А я и не заметил.

— Последнее время часто идут дожди.

У Реймора перед глазами предстала целая ночь пустых разговоров в сопровождении зевоты.

— И к чему ты это сказал? — уныло спросил он.

Пелтрок задумался.

— Может быть, это инопланетяне? — предположил он.

Его не удостоили ответа, поэтому секунды через две он решил развить свою мысль:

— Пока мы жили без них, дождь так часто не шёл. Быть может, это Рассилон указывает нам, чтобы мы держались своих, чтобы они сами разбирались со своими проблемами.

Парень был не прав, Реймор понимал это, но в его предположении были свои привлекательные моменты.

— Дождь Рассилона, — фыркнул он. — А мне это нравится. Подумай только, Пелтрок: где-то там, к нам сейчас направляются два боевых флота. По сотне боевых кораблей от каждой стороны. Это же безумие! Это наверняка приведёт к беде. Одной только бумажной работы уйма будет.

— Я слышал, что многие члены Верховного Совета тоже так считают. Спроси любого повелителя времени, и он скажет, что недоволен, — фыркнул Пелтрок.

— Президент воспользовался своим решающим голосом. Так что инопланетный флот прибудет на рассвете.

— Но сами инопланетяне не появятся на Галлифрее до завтрашней ночи, не так ли?

— Ты что, не читал инструкцию? Инопланетяне прибудут с наступлением сумерек. В девять колоколов ровно. А день они проведут на орбите, утрясая последние детали.

Реймор поднял свой фонарь. Луч ощупывал темноту, заползая в углы и щели, но там ничего не было, и луч быстро вернулся обратно в фонарь. Тут было тихо; в этой части Капитолия всегда поддерживали более низкую температуру, чем в жилых помещениях. Он знал тут каждый сантиметр, и ничего здесь никогда не менялось, никто сюда не приходил. Ночь за ночью он проходил по этому маршруту, идя от казарм Стражи, а затем через Архивы к краю Купола. Он шёл вдоль края Купола триста-четыреста метров, петляя по сотовой структуре комнат и давно неиспользуемых галерей, и в конце концов приходил сюда. Отсюда они с напарником бредут обратно в казарму.