Повлажневшими глазами Инна продолжала рассматривать фотографии, на одной из которых в полный рост были изображены мать и сын Крапивины, а на другой, крупным планом, — молодой человек с такой знакомой улыбкой.

— Ты представляешь, как он был бы счастлив узнать, что у него такой сын? — спросила она, не отрывая взгляда от снимков.

— А зачем ему об этом знать?

— Ну как же! Всего достиг, а сына так и не вырастил.

— Это мой сын, — выпустив дым, неожиданно жестко заявила Тамара. — И я ни с кем не собираюсь его делить. А сейчас ты дашь мне слово, что о своем отцовстве он узнает лишь в том случае, если со мной что-то случится.

— А если не дам? — перевела на нее Инна неуверенный взгляд. — Тома, одумайся…

— Дашь, — спокойно ответила она. — Иначе я снова исчезну из твоей жизни, но теперь уже навсегда.

Инночка снова посмотрела на фотографии: в том, что это не пустые слова, она не сомневалась. Если уж Тамара что-то обещала…

— Хорошо… Даю слово, что буду молчать ровно столько, сколько будет нужно… А Сережа что-нибудь знает о настоящем отце?

— Настоящем? — удивилась Тамара.

— Ну возможно, он, как и я, считал отцом Юру, — пояснила Инна.

— Нет, что ты! Он всегда знал, что Юра — не его отец.

— И никогда не спрашивал, где же настоящий?

— Раньше спрашивал, а когда повзрослел, я раз и навсегда дала ему понять, что это запретная тема… Он мой, понимаешь? Только мой! Моя боль, моя радость, моя любовь, вся моя жизнь. Вот так… Думаешь, так просто было решиться на это в девятнадцать лет? Вот ты несколько раз за эти дни повторила, что я стала другой: холодной, жесткой, расчетливой…

— Я не имела в виду…

— Не важно, — перебила Тамара. — В моем окружении хватает людей, которые думают обо мне точно так же. Только если бы я не стала такой, я бы не выжила, не устояла, понимаешь? — Взгляд ее был полон боли. — Если бы я тогда не оградила душу каменной стеной, я просто сошла бы с ума… До конца дней буду вспоминать тетю Аню и благодарить ее за то, что она удержала меня от неверного шага… И за то, что не дала в послеродовой горячке подписать отказ на ребенка.

— Да как можно?!

— В нашем мире все можно, — усмехнулась Тамара. — С помощью главврача роддома мама успела подыскать Сережке семью усыновителей… А ты мне твердишь: «площадь Согласия, площадь Согласия»… Да какое после этого может быть согласие!.. Пока я жива, Сережка — только мой сын. Слишком дорого я заплатила за свое материнство. — Она медленно покрутила в руках пустой бокал. — Но лишь недавно поняла, что это был мой самый правильный шаг в жизни, — поставила она бокал на место.

Словно из-под земли рядом вырос официант с подносом, на котором стояло серебряное ведерко с торчащим горлышком винной бутылки.

— Мой сын — мой стержень: выдерни его — и я рухну, — не обращая на него внимания, добавила Тамара…

…Из Минска она вернулась в воскресенье поздно вечером. Около двенадцати, никем не замеченная, она поднялась на свой этаж, прошла по коридору и открыла дверь в комнату.

— Куда ты пропала? — вскочила на кровати Леночка.

— Отдыхала у родственников, — не стала вдаваться в подробности Тамара.

— Отдыхала она! Да тут такое происходит!

— И что же тут такое происходит? — спрятала она плащ в шкаф.

— Ну… Я даже не знаю, как тебе сказать…

— Ты о свадьбе Радченко с Тишковской? — спокойно уточнила Тамара.

— Ты знаешь?! — округлила глаза соседка. — Все только и говорят об этом, а он целую неделю из нашей комнаты не вылезает. Тебя обыскался, домой звонил, у дома Куприяновых два дня дежурил, а вчера вечером пьяный пришел, упал на твою кровать, да так и уснул.

— А зачем ты его впустила?

— А ты попробуй не впусти: он — как невменяемый, глаза квадратные, никого не видит, а силищи у него, сама знаешь, на троих хватит… Инночка твоя снова в больницу попала, — укоризненно посмотрела она на Тамару. — Артем между ними разрывается, а от тебя ни слуху ни духу. Хорошо хоть Вероника подсказала, что тебя декан на неделю отпустил. — Лена сделала паузу и без всякой связи добавила: — В понедельник Пашка сделал мне предложение, а вчера забрал свои слова обратно и ушел навсегда.

— То есть как? — не уловила логики Тамара.

— Донесли, что, пока он был на практике, я встречалась с Дубовым с робототехнического… Ты его хорошо знаешь, он тоже в самодеятельности… — Ленка всхлипнула. — Да и как встречалась? Ну, сходили мы с ним один раз в кино, второй — на дискотеку. Ты все сценарий у Ларисы писала, а мне хоть волком вой-й-й… — вдруг и вправду завыла соседка и упала лицом в подушку.

Честно говоря, видеть это для Тамары было более чем удивительно: отличаясь редким даром — «пофигизмом», Ленка ни по какому поводу глубоко не расстраивалась, а уж тем более дело никогда не доходило до слез.

— И что? — присела к ней на кровать Тамара.

— Ты у Ленской тогда заночевала… А тут заше-е-е-л он…

— Кто?

— Дубов заше-е-е-л!

— И что?

— Ну что-что? Не догадываешься, что ли?

— Догадываюсь, — ответила Тамара после паузы. — Но Пашка как узнал?

— Не сказа-а-а-л… Только и это еще не все. — Лена оторвала голову от подушки и посмотрела на нее красными от слез глазами. — Я беременна.

Здесь уж Тамара опешила: неужели в последнее время беременность, точно вирус, поражает всех подряд?

— А Паша знает? — осторожно осведомилась она.

— Нет, — снова всхлипнула Леночка.

— И почему ты ему ничего не сказала?

— Да потому что ребенок не от него, неужели не поняла?!

Выдав самую главную тайну, Яблонская перестала плакать и умолкла.

— Та-а-к, — выдавила Тамара. — А у врача ты была?

— Была на прошлой неделе… Лиду Тишковскую там с мамой встретила. — Лена стянула со спинки полотенце и промокнула опухшие глаза. — Я тогда еще не знала ничего, слух о ее беременности только к вечеру пошел. Но когда они мимо проходили, слышала, как мать просила ее одуматься, а та зло ответила: «Не хочешь побороться за мое счастье?» И дверью как хлопнет! Прямо у матери перед носом, представляешь?

То, что у Тишковских не наблюдалось согласия по поводу свалившегося на них «счастья», Тамару несколько удивило.

«Похоже, профессорская семья не больно рада такому зятю. С чего бы это? Он, конечно, не из графьев, но из приличной семьи, почти отличник, красавец. Во всяком случае, Лида со своей, прямо скажем, не киношной внешностью и рядом не стояла… Нет, здесь что-то другое… Но что?»

В поисках ответа мысли путались в ее голове, сталкивались, слегка при этом потрескивали, точно электрические заряды, их светящиеся шлейфы складывались в замысловатые узоры…

— Томка, ты же умная! Придумай что-нибудь, пожалуйста! — вдруг донеслось до нее. — Я свою карточку назад в регистратуру не сдавала. Ты же знаешь, все данные на студентов стекаются из поликлиники прямо в институтский медпункт.

— Как это?

Узоры в голове Тамары мгновенно исчезли, однако после осмысления очередной неприятной новости откуда-то из глубины сознания послышался настоящий гул. Словно кто-то невидимый протянул над ее головой линию с высоковольтными проводами и те грозно предупреждали об опасности.

«А ведь я уже все решила», — вдруг вспомнила она, и гул прекратился.

— Ты хорошо подумала насчет аборта?

— Спрашиваешь! Которую ночь не сплю. Если б знала, кому заплатить, чтобы никто не узнал, все золото цыганкам продала бы — и серьги, и кольцо, и цепочку. За любые деньги. Родителям скажу, что потеряла. Во всяком случае, им это будет легче пережить, чем то, что принесу в подоле.

— Значит, так, — обдумывая каждое слово, медленно начала Тамара. — Я тоже думала, что беременна… К счастью, все обошлось. Но раз уж в моей карточке есть такая запись, ты сдашь все анализы и пойдешь на аборт с моим паспортом. Купишь темную краску для волос. Правда, на фотографии они у меня длинные, но ведь я могла и постричься.

Ленка тут же подскочила к Тамаре и чмокнула ее в щеку.