Свиноводство играло огромную роль также и в религиозной обрядности меланезийцев. Ведь одна из функций всевозможных пиров с убоем свиней заключалась в умилостивлении духов, которые должны были обеспечить счастье и благоденствие людей. Считалось, что чем больше животных приносилось в жертву, тем больше шансов у жертвователя снискать благорасположение духов и гарантировать себе благополучие на этом и на том свете. Почти во всех случаях считалось, что духи довольствуются душой свиньи [741, с. 241, 242; 732, с. 268] или ее кровью [842, с. 373]. Поэтому мясо жертвы достается людям. Однако на Соломоновых островах встречались обряды, требовавшие сожжения свиней для духов [686, с. 180, 241].

Даже престижные пиры зачастую имели религиозную функцию. Наиболее показателен в этом отношении обряд «маки» на о-ве Малекула, который завершал пятнадцатилетний цикл церемоний, организуемых для получения высокого статуса. «Маки» требовал жертвоприношения десятков священных свиней, которые отождествлялись с охранительными духами. В момент жертвоприношения эти духи, по представлениям островитян, вселялись в жертвователя, придавали ему силу и гарантировали благополучие в потустороннем мире. Как сообщал Дж. Лей-ард, свиней жертвовали для того, чтобы злой дух не сожрал душу мертвого [741, с. 14, 256; ср. 732, с. 267]. По сообщениям исследователей, жертвоприношения свиней на Соломоновых островах также имели своей целью обретение священной силы («мана») и обеспечение успешной хозяйственной деятельности [970, с. 139; 686, с. 186]. Тем самым признавалось, что богатство своей причиной и следствием тесно связано с общением с духами. Как показал Д. Оливер, у сиуаи дух мужского дома был связан с богачом, который чаще других устраивал жертвоприношения свиней [842, с. 373, 374]. Впрочем, задолго до Д. Оливера эту связь подчеркнул Д. Кодрингтон, который указал, что «поскольку религиозная практика пронизывает всю жизнь людей и все успехи и достижения связываются с „мана“, сверхъестественной силой, то с помощью пиров, жертвоприношений и молитв ищут поддержку невидимых сил с целью достичь следующей ступени общественной лестницы». Поэтому, хотя мужские союзы и представляли собой прежде всего социальный, а не религиозный институт, участие в них прямо связывалось с посмертной жизнью. По мнению островитян, душа человека, не убившего ни одной свиньи, будет после его смерти висеть на дереве, тогда как душа члена мужского союза обретет блаженство на священном острове [501, с. 103, 112]. Повсюду меланезийцы вывешивали челюсти убитых и съеденных свиней на карнизах мужских домов в знак успешного общения с духами, в престижных целях, а также порой как напоминание о долге, требовавшем уплаты [501, с. 101; 928, с. 229, 455, 459; 842, с. 372; 741, с. 249].

На о-ве Малекула имелись специальные колдуны, проводившие обряды умножения пищи и в том числе повышения плодовитости свиней [521, с. 611, 612].

Вплоть до настоящего времени в горных Андах встречаются этнические группы, большую роль в хозяйстве которых играет разведение лам и альпака. Центр ламоводства локализуется в Южном Перу и Боливии и тяготеет к району оз. Титикака. Исследования, проведенные за последние годы в нагорьях, позволяют выделить две хозяйственные модели у андийских ламоводов [1008, с. 129]. В более благоприятных условиях с Относительно высоким количеством осадков и разнообразием биотипов на относительно небольшой территории ламоводство сочетается с развитым земледелием. Любопытно, что при этом подвижный образ жизни диктуется интересами главным образом последнего. Действительно, приледниковые альпийские луга, представляющие собой превосходные круглогодичные пастбища, стимулируют оседлость; зато разбросанность полей и огородов вследствие обитания различных растений на разных высотах требует цикличной подвижности. Этой системе соответствует и своеобразное разделение труда в семье, при котором забота о стаде осуществляется женщинами и детьми, живущими на базовом поселении, а земледелием занимаются взрослые мужчины [1008, с. 118, 119]. Несколько иная ситуация наблюдается в более засушливых районах пуны, где земледелие является второстепенным занятием из-за менее благоприятных природных условий, а скотоводство имеет отгонный характер [1008, с. 129, 130; 456, с. 189, 191].

Еще в доколониальную эпоху ламоводы сочетали экстенсивные приемы скотоводства с интенсивными. К последним относился строгий контроль за размножением, который заключался в учете половозрастных характеристик и некоторых индивидуальных свойств животных при комплектовании стад [648, с. 257]. Поэтому уже в эпоху инков у местного населения имелись две четко различавшиеся породы домашних верблюдовых: ламы и альпака [75, с. 536–540]. После испанского завоевания эти эмпирически найденные законы селекции, которые применялись не только к ламам, но и к морским свинкам, были забыты [592, с. 217].

В период инков продолжался и процесс приручения гуанако, который был одной из целей крупных загонных охот. Тысячи охотников загоняли и ловили массу самых различных животных. Часть пойманных особей убивали на мясо, часть приручали для транспортных нужд, а часть стригли и отпускали на волю, причем, как правило, к последним относились здоровые самки и сильные породистые самцы, способные дать потомство с высокими качествами [75, с. 352, 353; 456, с. 194].

Хозяйственная роль лам и альпака издавна определяется широким использованием для питания и других нужд таких продуктов, как мясо, шкуры, внутренности, кровь, кости, жир, сухожилия, шерсть и навоз, что известно по крайней мере со времен инков [818, с. 186; 1008, с. 122; 456, с. 193]. Магеллан и его спутники встретили в Патагонии использование детенышей гуанако в качестве манщиков [265, с. 53], однако в Перу ничего подобного зафиксировано не было.

Продукты ламоводства не могли удовлетворить всех потребностей населения в пище. По расчетам Д. Браумена, для жизни исключительно ва счет ламоводства требовались семейные стада размером не менее чем в 150–200 голов. Однако они встречались в Перу крайне редко. У современных ламоводов Андов размеры семейных стад колеблются в пределах от нескольких особей до 200–300 голов, у некоторых семей лам вовсе нет. Однако в среднем семейные стада состоят из 50–80 животных [648, с. 260; 456, с. 191, 192; 1008, с. 121]. Точно такие же стада имелись у местного населения и во второй половине I тысячелетия н. э. [456, с. 195]. В инкский период у индейцев Лу-паки в районе оз. Титикака стада некоторых владельцев достигали размеров 500 голов, но основная масса общинников имела по нескольку десятков голов [818, с. 191, 192]. При медленных темпах роста, который вообще характерен для верблюдовых, от этих стад можно получить не более 12–13 верблюжат в год. Поэтому, чтобы не подорвать нормального воспроизводства стада, теоретически возможно без ущерба убивать на мясо или продавать не более 4–5 животных в год. Примерно такие же цифры получены этнографами у различных ламаводческих коллективов нагорий: от 4 до 12 лам в год [456, с. 193, 195]. На мясо обычно убивают старых самок или взрослых самцов (старше 1 года), или используют мясо умерших и погибших животных [456, с. 1193; 782, с. 52]. Учитывая, что ламы дают от 25 до 46 кг мяса, нетрудно высчитать, что при названных нормах убоя на человека приходится максимум 100–150 г мяса в день.

Еще более мелкие стада встречались в прибрежных низменных районах Перу, где ни природные условия, ни крупные масштабы земледельческих работ не позволяли держать большие массы животных. Позднеинкское законодательство определило максимальную норму лам в 10 голов на домохозяйство [974, с. 656]. Правда, потребление мяса в таких домохозяйствах могло быть несколько выше тех возможностей, которые предоставляли эти мелкие стада, так как следует учитывать случаи спорадического получения мяса от общественных стад. Как бы то ни было, письменные источники XVI в. также свидетельствуют о малом потреблении мяса лам в Перу. Так, Гарсиласо де ла Вега пишет о том, что «индейцы отличались чрезвычайной умеренностью в своей еде и чрезвычайной скупостью в отношении вяленого мяса» [75, с. 353, 354]. Молоко лам в прошлом не использовалось. Вот почему чисто скотоводческое хозяйство в Андах было невозможно. В доколониальный период не только ламоводы центральных горных областей Перу, имевшие довольно мало животных, но и население наиболее развитого ламоводческого района юга в большей или меньшей степени занималось земледелием, выращивая главным образом клубнеплоды [818, с. 188, 192; 456, с. 190; 782, с. 52]. В настоящее время в Андах встречаются и такие коллективы, у которых собственное земледелие отсутствует, однако и они регулярно питаются растительной пищей, которую выменивают у соседей. Таким образом, как подчеркивает С. Уэбстер, продукты земледелия играют первостепенную роль в питании всех ламоводов без исключения [1008, с. 116, 117]. Надо отметить, что обмен продукции ламоводства на земледельческую появился в Перу весьма рано. Обмен осуществлялся благодаря развитию караванной торговли, возникшей еще в доинкский период [1008, с. 121; 456, с. 193, 194; 457, с. 322–328]. Караваны составлялись из холощеных самцов лам, которые использовались под вьюк и были способны нести до 45 кг груза [456, с. 188, 193].