Картина раннего скотоводства в Палестине в докерамический период В подтверждается материалами с синхронных памятников Сирии. Так, на раннеземледельческом поселении Рамад (вторая половина VIII [вторая половина VII] тысячелетия до н. э.) значительную долю животных составляли домашние козы и овцы. Более проблематично наличие здесь домашних свиней [671, с. 195; 865, с. 280]. Еще интереснее данные, полученные с поселения Букра (рубеж VIII–VII [VII–VI] тысячелетий до н. э.), расположенного в степном районе Северной Сирии. Большая часть найденных здесь фаунистических останков принадлежала туру и муфлону, кости безоаровых коз встречались реже. По определению Д. Худжера [671, с. 193, 194], слабые морфологические указания на доместикацию козы отмечаются едва ли не с самого раннего периода. Позже они становятся гораздо более четкими. Таким образом, уже первые жители Букры имели домашних коз, причем эти животные были одомашнены где-то в другом месте, так как природная обстановка в районе Букры мало подходит для обитания диких коз. Туры раннего периода представлены дикими особями, но в поздний период (в начале VII [VI] тысячелетия до н. э.) здесь появляется одомашненный крупный рогатый скот. Что касается овцы, то по костным останкам, к сожалению, не удалось установить, была она домашней или дикой. Все же есть основания полагать, что жители Букры пасли и овец. На это указывает, с одной стороны, обилие костей овец, а с другой — полное отсутствие костей газелей и почти полное — онагра (или дикого осла?), что было бы трудно объяснить, если бы жители Букры устраивали регулярные охоты, как считает А. Контенсон, видя в них «оседлых охотников» [503, с. 152–154]. Действительно, при раскопках расположенного несколько северо-западнее телля Абу Хурейра было установлено, что в сходных природных условиях население раннего неолита охотилось в первую очередь на газелей и в меньшей степени на диких ослов, муфлонов и, возможно, коз. Зато в поздний период раннего неолита здесь зафиксирована картина, в точности повторяющая ту, которая отмечалась в Букре: количество коз и овец резко возросло (с 6,2 до 70,5 % всего костного материала) ([749, с. 74, 75], что трудно связать с чем-нибудь иным, кроме как с развитием в Северной Сирии скотоводства. Жители Абу Хурейры с начала неолита (если не раньше) занимались, кроме того, и земледелием. Видимо, оно было известно и населению Букры, и лишь ограничен ные масштабы археологических работ не позволили установить здесь его следы с достаточной точностью.

Трудно не связать окончание жизни на поселении Букра с потеплением в конце бореальной — начале атлантической фаз, когда наступление более засушливых условий могло привести к упадку ряда раннеземледельческих центров, результатом чего, возможно, и стал отлив населения из Палестины [868, с. 136; 807, с. 37, 38]. Именно в этб время в некоторых местах Передней Азии возникло ирригационное земледелие, способное противостоять все более продолжительным летним засухам [643, с. 44–45]. Передвижения населения и интенсивное развитие обмена способствовали проникновению производящего хозяйства во все уголки Передней Азии. На протяжении VIII[VII] тысячелетия до н. э. и особенно VII[VI] тысячелетия до н. э. шлораспространение культурных видов за пределы областей их происхождения. О появлении домашних коз и овец в Леванте уже упоминалось. Несколько позже, в VII[VI] тысячелетии до н. э., наблюдалось проникновение крупного рогатого скота на юг и юго-восток. Сначала он появился в Северной Месопотамии [238, с. 101], а потом и в Юго-Западном Иране [669, с. 264]. Характерно, что крупный рогатый скот в отличие от коз и овец распространялся лишь по степным районам; в горы он не проникал.

О появлении производящего хозяйства на Кавказе до сих пор известно мало. Биологические данные как будто бы говорят о наличии здесь природных предпосылок для самостоятельного перехода к производящему хозяйству (наличие диких сородичей ряда культурных растений и домашних животных) [112, с. 227; 188, с. 103; 288, с. 43; 236, с. 76]. Однако к началу голо цена эти предпосылки сложились не на всей территории Кавказа. Так, область обитания тура охватывала лишь Южное и в некоторой степени Восточное Закавказье, безоаровые козы водились только в Южном Закавказье и в горах Большого Кавказа, а муфлонообразные бараны — в Южном Закавказье [77, с. 160, 172, 244; 222, с. 19–50]. Кроме того, само по себе наличие природных предпосылок, как уже не раз отмечалось в литературе [335, с. 48], не ведет автоматически к сложению производящего хозяйства без соответствующих предпосылок в культурно-исторической среде.

К сожалению, мезолит и неолит Закавказья изучены явно недостаточно для того, чтобы сколько-нибудь полно реконструировать процесс становления здесь земледелия и скотоводства (см., например [288, с. 41 — сл.; 212, с. 255–262; 188, с. 103; 236, с. 55–79; 335, с. 46–49]). Видимо, наиболее интересные в этом отношении памятники расположены в Армении, однако они еще мало известны, а материалы о тех из них, которые были раскопаны [288, с. 44–54], опубликованы весьма плохо и практически недоступны для исследователей, среди которых по поводу их интерпретации возникают поэтому разногласия [ср. 188, с. 103; 236, с. 65]. В несколько лучшем состоянии находится изучение памятников мезолита в Грузии и Дагестане. Сейчас достоверно установлено, что никаких следов скотоводства на этих памятниках нет. В остеологических коллекциях из Западной (пещера Квачара) и Восточной Грузии (стоянка Зуртакети) встречаются кости козьих, но все они происходят от кавказских козерогов, а не от безоаровых коз. На стоянках Центрального Кавказа кости безоаровых коз либо не фиксируются вовсе (Соеруко), либо неотличимы от костей кавказского тура (Чохская). Лучше обстоит дело с арменийским муфлоном, кости которого встречаются почти на всех этих памятниках, (за исключением дагестанских), а их географическое распределение подтверждает вывод Н. К. Верещагина о тяготении муфлона к районам Южного Закавказья [354. с. 34; 80, с. 25; 77, с. 195]. Характерно, что и в относительно полных коллекциях из более поздних комплексов Дагестана (III тысячелетие до н. э. — VIII в. н. э.) костей муфлона также обнаружено не было, зато встречались кости восточных баранов и безоаровых коз [128, -с. 287]. Таким образом, несмотря на то что в некоторых районах Кавказа в мезолите велась специализированная охота на коз/овец [166, -с. 169; 128, с. 287, 288; 77, с. 193, 195], пока что нет сколько-нибудь надежных оснований для суждения о ней как о реальной основе, на которой возникла доместикация животных и скотоводство. На некоторых памятниках Закавказья и Центрального Кавказа в мезолите и раннем неолите отмечалось формирование и развитие орудийного комплекса, свидетельствующего об усложненном собирательстве растительной пищи [187, с. 270]. Однако, к сожалению, этот путь развития населения Кавказа изучен еще крайне недостаточно. Лучше известна эволюция хозяйства мезолитических обитателей Западного Закавказья от охоты и собирательства к рыболовству [354, с. 135]. Присваивающее хозяйство, бесспорно, господствовало у потомков этого населения и в раннем неолите [244, с. ИЗ, 118; 236, с. 66]. Напротив, о хозяйстве позднего неолита с той же уверенностью судить уже нельзя. В этот период здесь внезапно появился целый комплекс орудий, связанных со сбором и обработкой растительной пищи (вкладыши жатвенных ножей, ступки, терочники и т. д.), которые, по мнению некоторых специалистов, свидетельствуют о появлении земледелия [244, с. 118; 236, с. 68, 70]. Вместе с тем местные природные условия, неблагоприятные для посева пшеницы и ячменя, и малочисленность подобных орудий заставляют оставить открытым вопрос об обстоятельствах и времени возникновения земледелия в Западном Закавказье, где, кстати, в неолите оставались незаселенными районы, экологически наиболее подходящие для становления земледелия [111, с. XIV–XV; 144, с. 234]. Я. А. Киквидзе предполагает, что в неолите здесь возделывали просо и «гоми» [144, с. 234]. Однако эта гипотеза мало правдоподобна, так как в раннеземледельческих комплексах Кавказа, откуда происходят остатки зерен, просо встречается крайне редко и повсюду вместе с пшеницей, ячменем и другими растениями f 198, с. 61 и сл.]. Отсутствие костей домашних животных в неолите Западной Грузии при наличии костей диких соответствует данным о том, что в тот период пастбищные угодья здесь были неблагоприятными (большая лесистость и т. д.) [144, с. 235]. Поэтому представляется справедливым мнение А. А. Формозова, который сомневается в земледельческом характере поздненеолитических поселений Западного Закавказья [335, с. 46, 47]. Не проще обстоит дело и с вопросом < о появлении скотоводства. Единственным памятником, расположенным к северу от Южного Кавказа, где в неолите надежно зафиксированы кости домашних животных (мелкого и крупного рогатого скота и свиней), является Каменномостская пещера [333]. Однако ее материалы допускают различную интерпретацию. Если Р. М. Мунчаев синхронизирует их с памятниками позднего неолита Западного Закавказья и считает возможным говорить о распространении скотоводства у поздненеолитического населения Кавказского Причерноморья [236, с. 70, 71], то А. А. Формозов допускает вероятность синхронизации неолитического слоя на этом памятнике энеолиту Южного Кавказа [335, с. 53], тем самым не исключая возможности заимствования скота с юга.